Сокол и огонь - Райан Патриция. Страница 50

Она взяла его руку, а он склонился в седле, целуя ее мокрую щеку.

— Ты глупенькая и упрямая, сестричка, но я все равно очень люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. Прошу, пожалуйста, береги себя.

— Постараюсь.

Райнульф помахал рукой Торну, повернул коня и тронулся в путь. Мартина стояла и сквозь слезы, текущие из глаз ручьем, смотрела и смотрела, пока он не превратился в маленькую точку на горизонте.

«Ну вот, теперь я совсем одна, — подумала она. — Совершенно одна».

В этот день Эдмонд появился дома очень поздно. Мартина уже спала — в рубашке и халате, оставив свою привычку спать обнаженной. Она проснулась, заслышав его шаги, но осталась лежать, не открывая глаз, притворяясь спящей, пока он ходил по комнате. Она со страхом ожидала того момента, когда он ляжет к ней в постель, но страх прошел, едва она поняла, что он не собирается ее тревожить.

Эдмонд откинул край одеяла и улегся рядом с ней. Даже лежа спиной к нему Мартина чувствовала исходящий от него характерный отвратительный сладковатый запах, напоминающий запах перебродившего вина. Он мгновенно уснул, и, облегченно вздохнув, она сделала то же самое.

Стоя у окна спальни и причесываясь, Мартина наблюдала, как внизу во дворе Эдмонд натаскивал подаренных ею щенков бладхаунда. Он бросал им палку и учил приносить ее. Смеркалось, она уже переоделась в ночную рубашку, взяв в привычку ложиться спать рано, с тем чтобы к приходу Эдмонда уже крепко спать или иметь возможность притвориться таковой.

Со дня свадьбы прошла неделя, но Эдмонд до сих пор, слава Богу, и не пытался исполнить свой супружеский долг. Ей придется притвориться девственницей, и она сильно сомневалась в своих актерских способностях, тем более что с каждым днем она испытывала к нему все большее и большее отвращение. Ее раздражало в нем все: запах его грязного тела, манера поведения.

Мартина догадывалась, что он тоже не считает ее привлекательной, но знала и то, что причина его нерешительности была не в этом. Она чем-то смущала его, он даже побаивался ее, что было довольно странно, учитывая его физическую силу. Было очевидно, что он робеет в ее присутствии.

И конечно же, он считал, что она намеренно выставила его на посмешище перед всеми обитателями замка, специально дала повод усомниться в его мужской силе. Мартина не разубеждала его в этом: во-первых, потому, что за все это время они едва обменялись парой фраз, а во-вторых, потому, что раз он из-за этого держится от нее подальше, то и хорошо, пусть думает что хочет, лишь бы не трогал ее. В свою очередь, она старалась держаться с ним как можно прохладнее и отстраненнее. Может быть, если он и дальше будет так робеть в ее присутствии, то со временем вообще оставит ее в покое.

Эдмонд бросил палочку через двор и влил в рот вина из висящей на груди кожаной фляжки. Щенки бросились за палкой и возились вокруг нее. Он свистнул, и щенок-победитель вырвался из кучи извивающихся тел с палкой в зубах и положил ее у ног хозяина. Эдмонд бросал и бросал палку почти до самой темноты. Один маленький щенок завладел ею, но вместо того чтобы принести обратно, убежал с нею в лес.

— Назад! — завопил Эдмонд. Он засвистел и захлопал по ногам. — Ко мне! — Наконец щенок появился, но без палки. — Где палка? Принеси! Щенок стоял и преданными глазами смотрел на него, навострив уши. Эдмонд присел на корточки и позвал его: — Иди сюда. Иди ко мне. Молодец. — Щенок, радостно виляя, подбежал к нему. Эдмонд взял его на руки и поднес его морду к лицу. — Ну какая от тебя польза, если ты даже и палочки не можешь принести? — И привычным небрежным движением, словно отламывая краюху хлеба, он сомкнул руки вокруг головы щенка и свернул ему шею.

Мартина застыла на месте, пораженная. Обернувшись, он посмотрел на нее; дохлый щенок безжизненно свисал с его руки. Эдмонд, казалось, удивился тому, что она наблюдала за ним. Или его удивило выражение ужаса на ее лице. Никогда раньше он не видел ее такой, не подозревал, что ее можно уязвить, и мысль о том, что она тоже ранима, очень ему понравилась. Теперь он смотрел на нее с интересом, словно увидел в первый раз.

Нет, это было нечто большее, чем простой интерес, поняла она, чувствуя, как под его взглядом холод запускает свои липкие пальцы в ее душу. Это было радостное возбуждение, его темные глаза поблескивали и, казалось, проникали через рубашку, через распущенные волосы внутрь, обнажая ее внезапный страх. Она медленно отступила от окна, не сводя с него глаз, а он все смотрел на нее.

Наконец Эдмонд улыбнулся. Это была безжизненная улыбка Бернарда, улыбка человека, предвкушающего что-то. Он отшвырнул тело щенка в заросли и, круто развернувшись, решительно зашагал к дому.

Мартина выронила расческу и кинулась вниз, на кухню. Дрожащими пальцами она раскрыла свой сундучок и лихорадочно шарила внутри него, ища маленький синий флакон.

— Миледи? — Фильда, стоявшая у плиты, повернулась к ней. — Что это вы…

— Кувшин бренди и кубок. Живо!

Пока Фильда ходила за бренди, Мартина всыпала в ступку добрую щепотку порошка болиголова из флакона, добавила с полдюжины других успокоительных трав и быстро растолкла их, перемешав.

— Что это за средство? — спросила Фильда, когда ее госпожа высыпала эту смесь в принесенный кувшин с бренди.

— Это сильнодействующее снотворное, им пользуются хирурги при операциях.

Она встряхнула кувшин, выхватила из рук изумленной служанки кубок и вернулась в спальню.

Эдмонд, стоя у окна, мочился во двор. Услышав звук ее шагов, он обернулся через плечо. Мартина вошла в комнату, держа кувшин с бренди в руках. Как она ни старалась скрыть свои истинные чувства, от него не ускользнуло выражение крайнего презрения на ее лице. Он заметил, что тонкая рубашка едва прикрывает ее тело. Он обратил внимание на то, как дрожат ее руки, прежде чем она успела поставить на стол кувшин и кубок.

«Какой же я болван, что так трясся перед ней», — мысленно выругал он себя.

— Снимай рубашку! — приказал он, снова поворачиваясь к окну.

Мартина не двигалась.

— Не хочешь ли сначала сделать глоточек бренди?

— Ты знаешь, чего я хочу. — Он закончил оправляться и повернулся к ней. Мартина старалась выглядеть безразличной, но Эдмонд прекрасно видел страх, сквозивший в ее глазах. И это придавало ему сил.

— Я подумала, что немного бренди поможет тебе расслабиться… — снова начала было она.

— А я и так спокоен.

Если он выпьет еще, то, может, и в самом деле «расслабится», как в день свадьбы, и не сумеет должным образом сделать свое дело. Бойс каждое утро интересовался, не оседлал ли он еще новенькую строптивую кобылицу, Эдмонд отмалчивался, хотя ответ был известен и так. Бойс, как и другие, постоянно смеялся над ним. Она наложила на него заклятие, говорили они. В шутку, конечно, но через некоторое время ему стало казаться, что так оно и есть на самом деле. В конце концов все знают и помнят, что она сделала с Эйлис, тогда, у реки, в день их обручения.

Все к черту. Сегодня ей не удастся остановить его. Сегодня он оседлает эту ведьму, как и положено, и после этого она перестанет быть такой неприступной. И он сделает это так, что она хорошенько его почувствует, он сделает ей больно. Он заставит ее понять, в чьих руках поводья и кнут.

— Снимай рубашку, — повторил он. Мартина неподвижно стояла перед ним, но, глядя в ее глаза, он догадался, что сейчас ее мозг лихорадочно работает, ища спасительный выход, какой-нибудь хитрый способ избавиться от него. Эдмонд сделал шаг вперед, она отступила назад.

Перед Богом и людьми она его жена! Она обязана служить ему, так же как его собаки и лошади. А она обращается с ним самим, как с собакой, заставляя его чувствовать себя каким-то зверем, унижает его точно так же, как Бойс и остальные. Только от нее он этого не потерпит. Он не бессловесная тварь. Он теперь ее хозяин, и ей следует хорошенько это запомнить.

Мартина повернулась к выходу, но он преградил ей дорогу, не давая ускользнуть. Схватив ее за рубашку, он резко разорвал ее до пояса. Мартина отступила. Эдмонд прижал ее к стене и удерживал за плечи. Взглянув на ее грудь, он увидел, что оцарапал ее своими ногтями. Вид этих ярко-красных царапин на белой коже привел его в сильное возбуждение.