Сокол и огонь - Райан Патриция. Страница 68

Она замерла, думая о том, что надо бы отодвинуться от него, но была совершенно не в силах нарушить их непроизвольный контакт. Его грудь вздымалась в такт участившемуся дыханию. Некоторое время они лежали неподвижно, как две статуи, но затем потихоньку его рука заскользила вдоль ее плеча.

Торн поглаживал ее очень нежно, даже нерешительно, словно в любую минуту ожидая, что она оттолкнет его. Мартина знала, что должна, обязана именно так и поступить, но чувствовала, что не может пошевельнуться, с замиранием сердца предвкушая его ласки. Взяв в руку ее ладонь, он начал гладить ее с внутренней стороны большим пальцем, и возникшее при этом ощущение было настолько возбуждающим, что Мартина задрожала, как листок на ветру.

Он ласкал ее округлые бедра и талию, затем перевел руку на живот и легонько стиснул его, в то же время нежно целуя в затылок. Он делал все осторожно, словно испрашивая ее разрешения, словно боясь спугнуть, показаться настойчивым. Переведя свою ладонь выше, он положил ее ей на грудь и тут же почувствовал, как затвердели ее соски. И когда он сжал их пальцами, Мартина затряслась в экстазе, желание горячей волной отозвалось во всем теле.

Снова и снова с завораживающей медлительностью Торн проводил рукой по ее телу, и ей казалось, что всю ее охватывает сладкий, нестерпимый огонь. Он не делал попыток раздеть ее. От его ласк она поднималась на вершину невыразимого блаженства, сердце подступило к горлу — ощущение было настолько сильным, что, казалось, все ее чувства обострены до предела, она сотрясалась, словно в лихорадке, всем своим существом умоляя его довести эти ласки до логического конца.

Наконец Мартина почувствовала, как он поднимает подол ее платья, обнажая ноги в чулках и оголенные бедра. Его рука, гладящая ее живот, стала горячей, и, когда он опустил ее ниже, Мартина услышала свое прерывистое дыхание. Когда она наконец ощутила его пальцы, ласкающие волосы и бархатную плоть между бедер, то издала тихий стон, исполненный мольбы. Торн прикасался к ней ласково и нежно, с трогательным любопытством. Мартина задрожала и изогнулась, прижимаясь теснее и думая, что сейчас умрет, если он не прекратит эту сладкую пытку. И когда он это сделал, когда наконец нашел и стал ласкать самый корень ее желания — неожиданный, конвульсивный возглас удовлетворения вырвался у нее и на какие-то ослепительные мгновения она лишилась чувств.

Очнувшись через несколько секунд, Мартина почувствовала, что Торн приподнялся на локте и покрывает ее ухо, губы и щеку теплыми поцелуями, затем он потянулся вниз, развязывая свои штаны. Мартина подумала, что он хочет, чтобы она повернулась к нему лицом, и сделала попытку перевернуться, но он удержал ее.

— Не надо, оставайся лежать так, — хрипло прошептал он, и она поняла, что ему, наверное, легче лежать на левом, здоровом боку, ведь опираться на раненую правую руку он не мог.

Торн придвинулся ближе, и Мартина ощутила, как нечто горячее и твердое вошло в нее. Обхватив руками ее бедра, он наполнял ее постепенно, делая паузы, чтобы дать ей возможность раскрыться ему навстречу. И когда он наконец полностью углубился в нее, то обвил ее руками, положив ладони на грудь. Потом он медленно стал выходить из нее и снова входить, и снова, и снова. Мартина чувствовала спиной бешеное биение его сердца в прижатой к ней и колышущейся в такт учащенному дыханию широкой груди; ее собственное сердце, казалось, готово вот-вот выскочить. Раз за разом он увеличивал темп и силу своих движений и вскоре, казалось, уже совсем не контролировал их — его тело двигалось само по себе, неподвластное мозгу. Торн вонзался в нее с неистовой страстью, держа ее за плечи, чтобы крепче прижимать к себе и полнее входить в нее с каждым яростным рывком своего мощного тела.

Он заполонил ее, завладел всем ее существом. Мартина полностью отдавалась этому чувству, желая раствориться в нем, отчаянно и бездумно. И это казалось ей правильным, естественно необходимым, и в то же время где-то в глубине души она сознавала, что не права. Неужели она должна была допустить, чтобы это случилось, неужели она настолько глупа, что позволила ему овладеть ею?

Торн словно догадался о ее сомнениях, несмотря на то что полностью отдался своим чувствам; она слегка напряглась, и он понял, что что-то не так. Но он уже был близок… слишком близок к концу, чтобы остановиться. Просто она утомилась, только и всего; ведь она пережила такой волнительный день.

— Все хорошо, — прошептал он, начиная ласкать ее с новой силой там, где кончался округлый живот, и вызывая в ней этим новую волну наслаждения. — Не волнуйся.

Замедлив свои настойчивые движения, чтобы оттянуть последний, завершающий момент своего экстаза и тем самым доставить ей всю полноту наслаждений, на которую был способен, чтобы она забылась и все переживания этого дня исчезли из памяти. Он ласкал и гладил самые чувствительные, самые сокровенные уголки ее тела. И постепенно ее мышцы расслабились, и она застонала от наслаждения, вцепившись пальцами в шерстяную накидку. «Подожди, — скомандовал он себе, — подожди, дай ей ощутить себя на вершине блаженства».

Торн почувствовал, как она содрогнулась, и сейчас же мощные спазмы, сжимающие его тисками невероятного наслаждения, выплеснули семя из его тела. С животным рыком он вжался в нее еще теснее, сотрясаясь от пульсирующих толчков. И ощущение было так прекрасно, что на некоторое время он отдался этому чувству первобытной радости и совершенства, забыв о том, что должен был бы предотвратить это.

Наконец со стоном удовлетворения он рухнул на подстилку, изо всех сил прижав к себе Мартину. Он так и не вышел из нее, и ей хотелось, чтобы это прекрасное ощущение первобытного единства продолжалось целую вечность. Прижавшись губами к ее шее, он почти не дышал, она тоже не могла вздохнуть или пошевельнуться, боясь нарушить эти волшебные минуты.

— Мартина, я… я был неосторожен. Прости меня.

Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, и почувствовал, что она мокрая от слез.

— Мартина? — приподнявшись на локте, он убрал волосы с ее щеки, но она отвернулась и зарылась лицом в плащ. Он почувствовал, как рыдания сотрясают ее тело. — Все хорошо, Мартина, не надо плакать. — Крепко обняв ее, он прошептал ей на ухо: — Все волнения позади. Спи спокойно. Все будет хорошо.

Видимо, слишком много энергии забрали у нее переживания прошедшего дня и эти слезы, потому что очень скоро она успокоилась и мирно заснула в его руках.

— Мартина, — шепнул Торн, но она не отвечала, мерно посапывая во сне.

Она так и заснула, ощущая в себе его плоть. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он отстранился, поправил ее одежду, а затем, обняв ее, закрыл глаза и уснул.

Мартина проснулась поздним утром одна. Солнце освещало маленький домик, огонь весело потрескивал в очаге, снаружи доносилось постукивание топора. Она поднялась, наскоро привела себя в порядок и подошла к окну, чтобы понаблюдать за саксом.

Торн колол дрова, стоя спиной к ней. На нем была беленая льняная рубашка и грубые шерстяные рейтузы; тунику он снял и отбросил в сторону — колка дров согревала его. Больной правой рукой он опирался на свой костыль, а левой с силой опускал топор на поставленные стоймя поленья, расщепляя их одним ударом и отбрасывая чурки в кучу. Он работал быстро и споро, несмотря на свои раны и расколотую ручку топора. С непроизвольным восхищением Мартина некоторое время смотрела на бугры мышц на его спине и плечах, проступающие сквозь рубашку, а затем отвернулась и тряхнула головой, недовольная собой.

Вот она стоит у окна, в точности как ее мать, наблюдая за мужчиной, который владеет ее душой. Она так же глупа и слаба, как и Адела. Торн получил над нею сверхъестественную власть, власть, которой она подчиняется всякий раз, когда жаждет его поцелуев, когда с трепетом чувствует прикосновение его рук. Неужели она не научится противостоять ему, не найдет в себе силы закрыть перед ним свое сердце?

Вонзив топор в полено, Торн собрал с земли несколько чурок, вошел в дом и подбросил их в костер.