Уже мертва - Райх Кэти. Страница 18

Мы тщательнее рассмотрели снимок. Присутствие на нем маленькой фигурки усугубляло ужас ситуации, усиливало ее трагичность.

– Этот сукин сын точно больной! – выговорил Шарбонно, позволив эмоциям перехлестнуть холодность детектива по расследованию убийств.

Меня его горячность поразила. Вряд ли она была вызвана в нем единственно невиданной формой зверства, с которой мы столкнулись. Наверное, столь сильное впечатление произвела на него статуэтка. Как и для большинства квебекцев, чья жизнь с самого детства пропитана традиционным католицизмом, для Шарбонно незыблемые церковные догмы, несомненно, представляли собой святыню.

Во всех нас живет благоговение перед религиозными символами, хотя от выполнения обрядов и соблюдения церковных правил многие отказываются. Носить наплечник, например, не согласится практически никто, но никто и не посмеет сжечь его. Я понимала Шарбонно. Я сама, воспитанная в другом городе, на другом языке, но тоже являясь членом человеческого рода, не могла заглушить в себе в этот момент обострившихся атавистических эмоций.

Последовала еще одна продолжительная пауза. Ее прервал Ламанш, который начал говорить, медленно и тщательно подбирая слова. Я не могла понять, осознает ли он все последствия того, что мы видели, и не знала, осознаю ли их я. Но будь я на его месте, я сказала бы то же самое, только, наверное, громче.

– Мсье Шарбонно, я считаю, что вам и вашему напарнику следует серьезно побеседовать со мной и с доктором Бреннан. Уверен, вы в курсе, что данное дело и ряд других наводят нас на некоторые тревожащие подозрения. – Он помолчал, давая возможность детективу переварить его слова и прикидывая, когда нам лучше встретиться для беседы. – Результаты проведенной аутопсии будут готовы уже сегодня. Завтра выходной. В понедельник утром у вас найдется свободное время?

Шарбонно посмотрел на него, потом на меня. Его лицо ничего не выражало. Было сложно определить, понимает ли он смысл слов Ламанша или нет и знает ли о моих подозрениях, связанных с другими убийствами. Клодель не мог не рассказать своему напарнику о том разговоре со мной, а значит...

– Хорошо. Я постараюсь найти время.

Ламанш продолжал выжидающе смотреть на него.

– Хорошо, хорошо. В понедельник утром встретимся. А прямо сейчас я приступлю к поискам этого скота. Если Клодель вернется и будет обо мне спрашивать, скажите, что я подъеду в центральное управление часам к восьми.

Его голос слегка дребезжал. К тому же он, по обыкновению, забыл переключиться на французский, разговаривая с Ламаншем. Я догадалась, что в его голове зреет план как можно скорее встретиться с напарником.

Ламанш приступил к заключительному этапу аутопсии, а Шарбонно скрылся за дверью. Последовали обычные процедуры. Грудь убитой рассекли буквой Y, из нее извлекли органы, взвесили их, разрезали и исследовали. Положение статуэтки точно определили, нанесенные ею повреждения описали. При помощи скальпеля Даниель сделал разрез на темени жертвы, отделил кожу черепа и кожу лица и отпилил верхнюю часть черепной коробки пилой Страйкера.

Услышав вой пилы и почувствовав запах опаленной кости, я отступила на шаг назад и затаила дыхание. Мозг выглядел вполне нормально. На его поверхности тут и там, как черные медузы, прилипшие к скользкому серому шару, блестели студенистые капли – субдуральные гематомы от ударов по голове.

Я знала, что напишет Ламанш в отчете о проделанном вскрытии. Жертва была здоровой молодой женщиной, не страдавшей какими-либо болезнями. Убийца нанес по ее голове по крайней мере пять ударов, повлекших за собой кровоизлияние в мозг и множественное повреждение черепа. Затем вогнал в нее через влагалище статуэтку, частично выпотрошил ее и отсек ей левую грудь.

Я представила себе, как все это происходило, и меня обдало холодом. Ранения, нанесенные убитой в области влагалища, были смертельными. Когда убийца вводил в нее статуэтку, ее сердце еще билось. Она еще жила.

– ...дайте Даниелю все необходимые указания, Темперанс.

Голос Ламанша заставил меня очнуться. Он уже закончил вскрытие и предлагал мне взять для исследования фрагменты костей жертвы. Грудина и передние отделы ребер были отделены от тела ранее в процессе аутопсии. Я попросила Даниеля послать их наверх для вымачивания и очистки и, приблизившись к телу, тщательнее осмотрела полость грудной клетки.

На телах позвонка от брюшной области вверх тянулся извилистый ряд небольших порезов. Я видела их нечеткие следы на плотной оболочке спинного хребта.

– Я хотела бы осмотреть вот эту часть позвоночника и ребра, Даниель. – Я указала нужные мне участки. – Отдели их, пожалуйста, как можно более аккуратно, не прикасаясь к поверхностям, и пошли к Дени. Пусть все вымочит, но не кипятит.

Даниель слушал, постоянно кивая и корчась, пытаясь удержать на месте очки. Руки в перчатках он держал вытянутыми перед собой.

Когда я закончила говорить, его внимание переключилось на Ламанша.

– Что делать потом?

– Потом приводите ее в порядок.

Даниель приступил к работе. Ему предстояло отделить от тела нужные мне участки костей, вернуть на место органы, верх черепной коробки и лицо, зашить рассечение на туловище и на голове. Тогда Маргарет Адкинс будет выглядеть почти нетронутой. И будет готова к похоронам.

На шестом этаже уже почти никого не было. Я вернулась в свой офис, намереваясь, перед тем как идти домой, привести в порядок мысли, повернула к окну стул, села на него и, положив ноги на подоконник, уставилась на свою речную отдушину. Комплекс, воздвигнутый на этом берегу, походил на постройку из "Лего". Пепельные эксцентричные здания соединяла стальная горизонтальная решетка. Вверх по реке в районе цементного завода медленно плыло какое-то судно, его огни за пеленой серых сумерек были почти не видны.

В здании царило устрашающее спокойствие, и я никак не могла расслабиться. Мои мысли блуждали в черноте, подобной речной воде в этот поздний час. На мгновение мне представилось, что на цементном заводе тоже смотрит в окно какой-нибудь уставший человек, такой же одинокий, так же тревожимый вечерней тишиной.

Я проснулась сегодня в половине седьмого утра и сейчас должна была чувствовать себя уставшей. Мной же владело странное возбуждение. Я вдруг осознала, что рассеянно тереблю правую бровь. Я всегда так делаю, если нервничаю, и в свое время неизменно приводила тем самым в раздражение мужа. Он критиковал меня долгие годы, но так и не смог отучить от этой дурной привычки. Развод не лишен прелестей. Теперь по крайней мере я могу потакать себе во всех своих странных потребностях.

Мои мысли закружились в голове непрерывной чередой. Пит. Наш последний год вместе. Выражение лица Кэти в тот момент, когда мы сказали ей, что расстаемся. Мы думали, для нее это не станет ударом, ведь, начав учебу в университете, она стала проводить дома минимум времени. Мы ошиблись. Из глаз дочери хлынули слезы, и я чуть было не изменила свое решение.

Маргарет Адкинс, ее сжатые мертвые пальцы. Когда-то, крася двери в голубой цвет, этими пальцами она держала кисточку, И плакаты, развешивая их в комнате сына. Убийца. Где он сейчас? Осознает, что сотворил сегодня? Утолена ли его жажда крови? Или в процессе убийства эта жажда лишь разрастается?

Раздавшийся телефонный звонок звуковым ударом выдернул меня из пещеры раздумий. Я так испугалась, что вскочила на ноги, задевая подставку для карандашей на краю стола. Маркеры "Бикс" и "Скрипто" полетели на пол.

– Доктор Брен...

– Темпе. Слава Богу! Я названиваю тебе домой, но никто не отвечает. Естественно. – Гэбби звонко и напряженно рассмеялась. – Набрала твой рабочий телефон на всякий случай, уже не надеясь тебя отыскать.

Я, конечно, сразу узнала ее голос, но мгновенно уловила в нем и нечто такое, чего никогда раньше не слышала. Он словно был пропитан страхом: звучал чересчур громко, быстро, настойчиво и хрипло, как шепот, вырывающийся наружу вместе с затрудненными выдохами.