Уже мертва - Райх Кэти. Страница 40

16

Райан выполнил свое обещание. В восемь сорок пять утра мы уже подъезжали вслед за машиной следственно-оперативной группы к тому месту, где вчера я оставляла свою "мазду". Теперь все здесь выглядело иначе: светило солнце, было людно и шумно. У обоих бордюров дороги стояли машины. Тут и там, разделившись на группки, разговаривали люди – в форме и гражданских костюмах.

Я увидела представителей управления судебной экспертизы, и из полиции провинции Квебек, и копов из Сен-Ламбера – все в разной форменной одежде. Сборище это напомнило мне стихийный слет щебечущих и чирикающих птиц многих видов, собравшихся для демонстрации друг другу особенностей своего оперения.

Чуть в стороне, прислонившись к белому "шеви", стояли и курили женщина с большой сумкой через плечо и молодой мужчина, обвешанный камерами. Типичные представители еще одного биологического вида – прессы. На траве у ограды, тяжело дыша и фыркая, крутилась вокруг человека в синем спортивном костюме немецкая овчарка. Она то сосредоточенно обнюхивала землю, то, виляя хвостом, бросалась к дрессировщику. По-видимому, задержка ее смущала, собаке не терпелось приступить к делу.

– Все уже на месте, – сказал Райан, глуша мотор.

За допущенную во время телефонного разговора грубость я так и не услышала от него слов извинения, хотя и не особенно на это рассчитывала. В конце концов, в четыре утра никто не думает о соблюдении правил хорошего тона. Зато по пути в Сен-Ламбер он разговаривал со мной вполне добродушно, даже с юмором, показывая места, где случилось когда-то то или иное происшествие.

– Вот здесь жена напала на мужа со сковородкой, – рассказывал он, кивая на трехподъездный дом. – А в той хибаре мы нашли голого мужчину, застрявшего в вентиляционной трубе.

Коповские байки. Может, думала я, слушая его, на картах, которыми они пользуются, не обозначения улиц и рек, а отметки о чрезвычайных событиях, произошедших тут или там и зафиксированных когда-либо в отчетах.

Выйдя из машины, Райан увидел Бертрана и тут же направился к нему. Тот стоял в компании офицера квебекской полиции, Пьера Ламанша и какого-то худощавого блондина в затемненных авиационных очках. Я последовала за Райаном через улицу, ища глазами среди присутствовавших Клоделя или Шарбонно. Несмотря на то что официально это дело касалось лишь полиции провинции Квебек, они, подобно многим другим, тоже могли здесь присутствовать. Но не присутствовали.

Приблизившись к компании Бертрана, я сразу заметила, что блондин в очках сильно взволнован. Его руки ни секунды не пребывали в покое: он постоянно теребил пальцами тонкую полоску вытянувшихся вдоль верхней губы усов – взъерошивал редкие волоски и опять приглаживал их. Я обратила внимание на его кожу: безукоризненно чистую и непривычно серую. На блондине были короткий пиджак с присобранными складками на поясе и черные ботинки. Определить возраст я затруднилась. Он относился к тому типу людей, которым можно дать и двадцать пять, и шестьдесят пять.

Я почувствовала на себе взгляд Ламанша. Когда мы с Райаном присоединились к ним, он кивнул мне, но ничего не сказал. Меня начали одолевать сомнения. В организации этого циркового представления я сыграла главную роль – роль постановщика. Если бы не я, все эти люди не съехались бы сюда. Что, если пакет кто-нибудь убрал? Или если в нем действительно не труп очередной жертвы, а останки с какого-нибудь старого кладбища? Вчера было темно, а мое состояние оставляло желать лучшего. Вдруг все, что я увидела, породило мое воображение? У меня сжался желудок.

Бертран поздоровался с нами. Он, как всегда, выглядел укороченным вариантом манекенщика. Земляные рыжевато-коричневые тона его сегодняшнего костюма – полученные, несомненно, без применения химических красителей – идеально подходили для предстоящего мероприятия.

Мы с Райаном поздоровались с теми, кого знали, и повернулись к человеку в очках. Бертран представил нас:

– Энди. Доктор. А это отец Пуарие.

– Архиепископ епархии.

– Ах да. Простите, я не уточнил. Отец Пуарие – архиепископ епархии. Ведь эта территория принадлежит церкви.

Бертран указал большим пальцем на ограду за спиной.

– Темпе Бреннан, – сказала я, протягивая руку.

Отец Пуарие сверкнул очками и слабо пожал мою кисть. Если бы за умение здороваться за руку ставили оценки, он получал бы, наверное, одни двойки. Пальцы холодные и безжизненные, как морковки, слишком долго пролежавшие в погребе. Я едва удержалась, чтобы не вытереть руку о джинсы, когда он отпустил ее.

С Райаном они тоже обменялись рукопожатиями, но лицо детектива ничего не выразило. Его веселое расположение духа улетучилось, сменившись напряженной серьезностью. Он вошел в привычную роль копа. Пуарие как будто что-то собрался сказать, но, встретившись с Райаном взглядом, передумал и поджал губы. Хоть никто ничего ему и не объяснил, он почувствовал, что теперь именно Райан несет на себе всю ответственность.

– Кто-нибудь уже был там? – спросил Райан.

– Нет. Камброн приехал около пяти. – Бертран кивнул на офицера справа от него. – По крайней мере с тех пор никто не входил на территорию церкви, никто не выходил оттуда. По словам отца Пуарие, здесь бывают лишь два человека: он сам и уборщик. Старику за восемьдесят, работает тут со времен Мейми Эйзенхауэр [2].

По-французски Эйзенхауэр прозвучало как Изенхур – довольно забавно.

– Ворота не могли быть незапертыми, – сказал Пуарие, глядя на меня своими очками. – Когда я приезжаю сюда, проверяю все замки.

– Как часто вы сюда приезжаете? – спросил Райан.

Очки повернулись к нему. Прошло секунды три, прежде чем их обладатель ответил:

– По меньшей мере раз в неделю. Церковь несет ответственность за все свои владения. Мы не прос...

– Что именно здесь располагается?

Еще одна пауза.

– Монастырь Святого Бернара. С 1983 года он не действует. Церковь посчитала, что монахов в нем слишком мало, поэтому и решила его закрыть.

Отношение архиепископа к церкви как к некоему существу с чувствами и собственным мнением показалось мне странным. Его французский тоже звучал странно. Разговаривал отец Пуарие не гнусаво и протяжно, как остальные квебекцы, а несколько иначе. Я не могла определить, что у него за акцент. Это был не гортанный французский, не парижский, как его называют североамериканцы, а французский бельгийца или швейцарца.

– Что здесь происходит в настоящий момент? – спросил Райан.

Еще одна пауза. Создавалось впечатление, что звуковые волны доходят до архиепископа дольше, чем до других людей.

– В настоящий момент ничего.

Пуарие вздохнул. Возможно, ему вспомнились лучшие времена, когда церковь процветала, а монастыри были полны монахов. Или он хотел собраться с мыслями, чтобы более четко и быстро отвечать на вопросы полиции. Его глаза скрывали линзы очков. В пиджаке и байкерских ботинках он вообще не походил на священника.

– Сейчас я приезжаю сюда лишь для того, чтобы проверить, все ли в порядке, – продолжил Пуарие. – Уборщик хорошо справляется со своими обязанностями.

– Чем именно он занимается? – спросил Райан, делая записи в небольшом блокноте, скрепленном пружиной.

– Следит за печью, за трубами, расчищает снег. Мы ведь живем в довольно холодном месте. – Пуарие сделал жест худой рукой, словно желая обвести ею всю провинцию. – Еще уборщик осматривает стекла – порой мальчишки бросают за ограду камни. – Он перевел взгляд на меня. – И двери с воротами. Чтобы удостовериться в том, что они закрыты.

– Когда в последний раз вы проверяли висячие замки?

– В воскресенье, в шесть вечера. Все было в порядке.

Я удивилась. На сей раз Пуарие ни на секунду не задумался, ответил моментально. Возможно, Бертран уже задавал ему этот вопрос, или он просто догадался, что рано или поздно у него об этом спросят, вот и подготовился.

– Вы не заметили тогда ничего необычного?

вернуться

2

Жена президента Дуайта Эйзенхауэра, известная своей благотворительной деятельностью.