Любовь навеки - Райс Патриция. Страница 27

Через минуту она нашла то, что искала, и углубилась в чтение. В статье говорилось, что Довидь родился в Хэмпстеде, но был известен как плантатор с Карибских островов. Недавно он вернулся в Лондон, где и покончил с собой, как писалось, «выстрелом в голову». Затем перечислялись его оставшиеся в живых родственники, в том числе мать и две сестры.

Пенелопа сложила газету и задумалась. Она чувствовала, как страх шевелится в ее душе? Хотя, казалось бы, у нее не было причин бояться. Ее мучил один вопрос: почему Персиваль ворвался в дом Тревельяна в такой ярости из-за самоубийства малознакомого человека, который долгие годы жил за пределами Англии?

Грэм задал Гаю тот же вопрос, когда закрыл за собой дверь кабинета и приятели остались наедине.

– Не разыгрывай из себя невинную овечку, Тревельян! – сердито воскликнул сэр Гамильтон. – Я знаю, что случилось прошлой ночью. Ты не сможешь убедить меня в том, что возвращение Довиля и его самоубийство были простым совпадением. Зачем ты мстишь? Ведь прошло столько лет!

Грэм, прихрамывая, подошел к письменному столу, опираясь на трость, опустился в кресло и с недовольным видом взглянул на Гамильтона, лицо которого хранило упрямое выражение.

– Ты продолжаешь упорно верить в свои фантазии! Неужели ты думаешь, что я – калека – мог отправиться, превозмогая боль, в Уаитчепел и убедить человека, которого не видел много лет, застрелиться? Ты переоцениваешь мои силы и способности!

– Но ты знал о том, что произошло? – спросил Гай.

– Конечно. Я вообще много знаю. Например, мне известно, что у Довиля на Мартинике была такая же сомнительная репутация, как и в Лондоне. Я знаю также, что он обанкротился и вернулся на родину практически без средств к существованию. Его дядя прогнал его прочь, когда он явился; к нему, чтобы попросить денег. Вернувшись в Лондон, Довиль жил в борделе и отирался в одном из игорных притонов. Похоже, у нашего приятеля были причины, чтобы пустить себе пулю в лоб!

Откинувшись на спинку кресла, Грэм спокойно взглянул на Гая.

– Перестань, Тревелъян! Я прекрасно знаю, что этот надменный болван никогда по собственной воле не убил бы себя! Черт побери, ты не имеешь права вершить правосудие! Да, я знаю, эти мерзавцы убили Мэрили, но это было непреднамеренное убийство. Месть не поможет тебе вернуть ее. Кроме того, у тебя есть теперь Пенелопа, Зачем рисковать, мстя этим жалким ничтожествам? Тем более что они покушались на мою жизнь, а не на твою. А это значит, что мстить должен я, а не ты!

– Гамильтон, ты свернешь себе челюсть, если будешь так сильно сердиться. Что касается Мэрили, то я потерял ее еще до того, как произошел несчастный случай. Твое мнение о старых приятелях по клубу меня мало волнует. Те, кто явился причиной несчастного случая, как были полными ничтожествами в свои молодые годы, так и остались ими. Мне стыдно, что я когда-то общался с ними. Но если ты не изменишь свое поведение, то я забуду о том, что ты в свое время предупреждал меня об опасности, и порву с тобой отношения. А теперь я хочу, чтобы ты вернулся в гостиную и принес свои извинения Пенелопе. Ты сильно испугал ее, а твои вопросы были поистине оскорбительны! Не думаю, что тебе будет просто заслужить ее прощение.

К тому времени, когда мужчины вернулись в гостиную, Пенелопа уже отослала Александру в детскую. Она сидела в кресле у камина и штопала шейный платок мужа. Газета со статьей о гибели Довиля лежала на столе. Грэм внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.

Поймав на себе выжидательный взгляд виконта, Гай поклонился и заговорил:

– Примите мои извинения, леди Тревельян, за то, что я ворвался в ваш дом и нарушил покой вашего семейства.

Официальный тон, которым были принесены извинения, удивил Пенелопу. Переведя взгляд на мужа, лицо которого выражало непреклонность, она поняла, что это Грэм заставил Гая просить у нее прощения, и ее охватило сочувствие к баронету.

– Очень мило с вашей стороны, Персиваль, что вы извинились, но я не прощу вас без объяснений. Итак, я слушаю.

В эту минуту Пенелопа походила на королеву, разговаривающую со своими подданными. Грэм не мог не восхищаться ее властностью и горделивой осанкой, хотя испытывал досаду, видя ее упрямство. Другая женщина на ее месте билась бы сейчас в истерике или кричала на мужа, в крайнем случае приняла бы извинения, и дело с концом. Но Пенелопа хотела знать всю правду.

Грэм не желал, чтобы жена уличила его во лжи, и поэтому подставил под удар Гая.

– Итак, Гамильтон, какие объяснения ты готов нам дать? – спросил он.

– Мне жаль, миледи, – промолвил баронет, – но то, о чем я говорил, вас совершенно не касается. Я невольно испугал вас и попросил за это прощения. Поверьте, я говорил совершенно искренне, прошу вас, не требуйте объяснений.

Выражение сочувствия исчезло с лица Пенелопы, и, воткнув иголку в ткань, она холодно посмотрела на Гая:

– Вы правы. Это не мое дело. Ваши извинения приняты.

Баронет понял, что ему указывают на дверь. Повернувшись, он пошел прочь из гостиной. Грэм последовал за ним, чтобы проводить раздосадованного гостя.

– Она очень рассердилась, – сказал Персиваль, принимая из рук дворецкого шляпу и перчатки. Грэм с любопытством наблюдал за баронетом. Выражение лица виконта, как всегда, было непроницаемым.

– Да, ты прав. Хотя ее нелегко рассердить. Я же просил тебя не посвящать ее во все эти дела.

– Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Ты сам во всем виноват, и тебе не удастся переубедить меня в этом. Я никогда не считал тебя дураком, Тревельян, но теперь, наверное, изменю свое мнение.

Резко повернувшись, он вышел.

Грэм глубоко задумался. Неужели его друг прав? Однако теперь уже слишком поздно разбираться в этом и что-то менять в жизни. Виконт не любил останавливаться на полпути. Но уважение, которое он испытывал к Пенелопе, заставляло его все больше сомневаться в том, что раньше казалось ему само собой разумеющимся. Грэм никогда не колебался. Он предпочитал действовать, не взвешивая все за и против и не размышляя о последствиях своих поступков.

Пожав плечами, Грэм снова отправился в гостиную. Он находился в замешательстве, и это состояние было непривычно для него. Пенелопа не отрывала глаз от рукоделия, и он с тревогой смотрел на жену. Грэм не знал, как успокоить ее. Сегодня она впервые показала свой строптивый характер.

– Я не выношу вспышек дурного настроения, Пенелопа. Вам это не к лицу, – промолвил он, опершись на трость, и замолчал, ожидая, что она скажет.

Пенелопа бросила на него уничтожающий взгляд:

– Мое муслиновое платье с закрытым воротом, по вашим словам, тоже не к лицу мне, тем не менее вы на мне женились!

Грэма удивило то, что она вдруг заговорила на эту тему.

– Вы прекрасно знаете, почему я женился на вас, – сказа он. – Но я никогда не позволял и не позволю вам вмешиваться в мои дела.

– Вы совершенно правы, – холодно заявила Пенелопа и бросила аккуратно заштопанный шейный платок на стол. – Поэтому я не буду спрашивать вас о том, как вы порвали этот платок после того, как уехали вчера с бала.

Встав, Пенелопа направилась к двери, но Грэм, схватив жену за руку, остановил ее.

– Я не помню, как порвал его, да это и не важно, – сказал он.

– Как и я для вас, – промолвила Пенелопа. – Я знаю свое место, милорд. Вы с самого начала недвусмысленно дали мне понять, какое положение я должна занимать в вашем доме. Я могу идти? Грэм пристально вгляделся в лицо жены:

– Вам не нравится наш уговор, Пенелопа? Вы хотите что-то изменить в нашей семейной жизни?

Грэм так вцепился в руку Пенелопы, что причинял ей боль, но его взгляд заставил ее замереть на месте. Она догадалась, с каким напряжением он ожидает ее ответа. Но что она могла сказать ему?

– Вы дали мне больше, чем я смела мечтать, милорд. Разве могу я просить вас еще о чем-то?

Грэм почувствовал разочарование и нещадно отругал себя за пустые надежды. Какого еще ответа он мог ждать от нее? Он отпустил руку жены.