Заблудший ангел - Райс Патриция. Страница 36

– Нет, я не предпочитаю, – пробормотал он. И, не рассуждая больше, бессознательно наклонил голову и коснулся ее рта, соблазнительного, как яблоко искушения.

Дора закрыла глаза, чтобы полнее отдаться чуду его властного дыхания. Она даже решила сначала, что ей это удивительное прикосновение приснилось. Еще ничто в ее жизни не было таким реальным. Никто и никогда не прикасался к ней так. У нее сохранилось смутное воспомина­ние о том, как ее обнимала мать, о сдержанных поцелуях приемных родителей, но те бледные ласки не имели ничего общего со страстью, закипающей теперь между ней и Пэйсом. Ей казалось, что из его тела в нее изливается поток жизни, кровь стучала в жилах, она вдыхала аромат бытия, пока его губы все крепче впивались в ее рот. Можно высвободить руки и запутаться пальцами в его волосах, он был настоящий, живой, не фарфоровая кукла, не образ, порожденный ее воображением. Она могла потянуть его за волосы, тоже прижаться к нему губами. Пэйс жил жизнью, которой она еще не ведала.

Она никак не могла упиться сполна этим головокружительным нектаром. Она жадно приникла к его губам и, ощущая дрожь его дыхания, почувствовала, как становится частью его. Смешивая дыхание, они сливали воедино свои души, и она вскрикнула от радости.

Руки Доры, ласкающие густые волосы Пэйса, жили своей особой, независимой жизнью. Она познавала игру мышц его сильного тела, склонившегося над ней. Она чувствовала не всю его тяжесть, он ее берег, но она ничего не страшилась. Она жаждала этой тяжести. Она жаждала ощущать его всего и еще больше почувствовать себя настоящей и живой.

Когда рука Пэйса коснулась пуговиц на лифе ее платья, ее пальцы стремительно ринулись ему помогать. Ей хотелось ощутить на груди и свободное дуновение ветра, не только прикосновение его руки. Она не подозревала, как сильно это желание, пока он не дотронулся до нее, но движение его пальцев было так восхитительно, что иным просто не могло быть. А когда ладонью Пэйс обхватил ее грудь, Дора выгнулась, как кошка, которая радуется ласке. Он потер большим пальцем ее сосок, и ее пронзило удивившее своей остротой желание, но она приняла его как нечто должное. Удовольствие от ласки становилось все сильнее, все настойчивее. Дора не знала, как ей отвечать, но была уверена, что он ее всему научит. Она только крепче приникла к его рту. А его пальцы отнимали у нее остатки рассудка.

Потом его рот коснулся ее груди, и она снова вскрикнула от счастья, вцепившись руками в его плечи, он же вдвинул колено между ее ног, будто направив бурный поток желания по долгожданному руслу.

– Господи, Дора, ты сводишь меня с ума, – пробормотал он у ее щеки, покрывая поцелуями ее подбородок. – Если ты не поможешь мне, я не смогу остановиться.

– Не останавливайся, – прошептала она, – ты меня оживляешь. А я хочу жить, Пэйс. Это ты мне помоги.

Он и не собирался отступать, но это последнее слово затронуло его совесть. Словно предупреждая, Пэйс схватил ее руки и прижал к своей мятежной плоти.

– Вот что ты со мной делаешь. Ты хоть немного понимаешь, что будет с тобой, если мы станем продолжать в том же духе?

– Нет, еще не понимаю, но хотела бы это узнать. И она прижалась к нему всем телом, а ее пальцы скользнули вниз. Он застонал и приник лбом к ее лбу.

– Не трогай меня. Я стараюсь… – Но он не успел окончить фразы, она стала расстегивать пуговицы.

Пэйс облокотился на здоровую руку, нависая над ней, а больная лихорадочно стала ей помогать. Сейчас он взорвется. Пэйс служил в армии уже три года и знал, как использовать землю для разрядки. И сейчас это было бы самое лучшее, но с Дорой, лежащей под ним, с ее прекрасной обнаженной грудью, все было бы гораздо слаще. Да, в тысячу раз слаще.

Но вот ее неопытные пальцы справились с пуговицами, она ласково коснулась его обнаженной плоти, и его охватило безумное желание. Значит, если не на землю, то получится… туда, и… немедленно.

Пэйс застонал и перекатился на бок, извержение произошло на траве. Дора в испуге отняла, было, руку, но он схватил ее и прижал к чреслам, пока сотрясающие судороги не утихли. Тогда Пэйс поднес ее пальцы к губам и поцеловал.

– У меня так давно не было женщины, и я забыл, как вести себя прилично, – извинился он и отвел льняной локон с ее щеки. – Ты заслуживаешь лучшей участи, чем быть взятой застоявшимся жеребцом.

Большие голубые глаза смотрели на него с тревожным удивлением:

– И это все, чего ты хотел? Я не знала… Но она не находила слов, чтобы объяснить, чего не знала.

Пэйс нежно улыбнулся и легонько поцеловал ее в щеку.

– Нет, это не все, чего мне хотелось бы. Я хочу тебя, и сейчас у тебя есть возможность уйти нетронутой. Но если мы останемся вот так лежать вместе, я буду любить тебя и не растрачусь по дороге. Понимаешь?

По удивлению во взгляде он мог уверенно сказать, что нет, она его не поняла, и он почувствовал себя старым и потасканным. Но когда он опять коснулся ее губ, а она ему жадно ответила, ее неведающая греховность прожгла его насквозь. Он не знал, страдают ли женщины от неутоленных вожделений так же сильно, как мужчины, но Дора, по-видимому, готова была познать любовную науку: до конца. Пэйс только боялся, что ему не удастся доставить наслаждение в ее первый раз. У него не была опыта в общении с девственницами. Так что и ему предстояло вместе с ней чему-то научиться. Дора не протестовала, когда он стал расстегивать юбку, а потом помог снять лиф платья с длинными рукавами и положил ее, оставшуюся в одной рубашке, на груду юбок, Но самое исподнее он пока не снимал.

Кожа у нее была прозрачная, как фарфор. Единственные белые женщины, с которыми он прежде ложился, были дорогие шлюхи в борделях Лексингтона. То были уже немолодые женщины с вялой, тусклой плотью и шершавой кожей. А Дора была лучезарна и свежа, как летний день, с плотью крепкой и отзывчивой на малейшее прикосновение. Пэйс даже боялся, что оставит на ее коже синяки, если будет слишком напорист.

– Ты совершенство, Дора. Никого никогда не видел прекраснее тебя.

Он облокотился на здоровую руку и провел другой по холмам и низине тела, до которого позволено касаться только ему.

– Я худая и маленькая, – прозаично заметила она.

– Ты молода и прекрасна.

Пэйс поцеловал ее, и кровь снова застучала в венах от подступившего желания.

– Ты очаровательна и чудесна. И я не хочу губить твою красоту.

Она пристально посмотрела на него, но в ее взгляде совсем не было робости. Она погладила ладонью верхнюю часть его груди, где была расстегнута рубашка.

– Ты погубишь ее только вместе с собой.

Слова загадочные, но она часто говорила загадками. Пэйс не обратил на них внимания. Он знал, что иногда она живет в мире своих фантазий. Но то, чем они сейчас занимались, не имело никакого отношения к фантазиям.

Он стащил с себя рубашку, свернул и положил ей под голову – вроде подушки. Ему нравилось, что Дора смотрит на него изучающим взглядом. Особенно ему это нравилось потому, что ни один мужчина не видел ее такой. Когда пытливые девичьи пальцы коснулись его сосков, Пэйс ощутил жаркое удовольствие и в ответ, спустив рубашку, коснулся ртом ее груди.

Нетерпеливые крики Доры чуть опять не довели его до самоизвержения. Пэйс поспешно обнажил ее до талии и прижал к себе, давая ей познать, как это бывает, когда голая плоть касается такой же голой плоти. Она стала целовать его плечи, и он задрожал от нахлынувшей страсти. Дора так молода и прелестна. А ему мильон лет. Это, впрочем, не помешало ему пробежаться рукой по ее ягодицам и прижать ее к наболевшему от напряжения месту. Он снова был застегнут и только потерся о нее. Она, конечно, чувствует сейчас, как он возбужден. Пальцы Доры впились в его спину. Пэйс дотронулся до влажного места между ее ног.

– Теперь ты понимаешь, что я хочу делать с тобой, Дора?

Она закусила губу и кивнула. А Пэйс дразнил прикосновениями самую потаенную часть ее тела, и сейчас, казалось Доре, она не выдержит и разлетится на кусочки от одного этого, ввергающего в безумие касания. Мысль, а что же дальше, вдруг ужаснула ее. Но она ведь уже знала, когда он болел, она видела его мужскую плоть. Инстинкт подсказывал, что сейчас произойдет. И она почувствовала укол страха, но бояться было уже поздно. Ведь она же хотела, чтобы Пэйс никуда не уезжал и тем самым спасся от смерти на войне. И если сейчас ей будет больно, она готова за это платить.