Заблудший ангел - Райс Патриция. Страница 60

– Я сам кое-кого немного поджарю до тех пор. Эта земля принадлежит моей семье, и я хочу, чтобы так и оставалось в будущем.

Но так не будет, если Пэйс бросит все на одних женщин. Этому уже есть доказательства. Только поспешные действия Доры на этот раз отвели угрозу. Роберт подумал, а знает ли Пэйс в подробностях все, как это случилось, но спрашивать побоялся. Пэйс был как фитиль, пропитанный маслом. Вспыхнет в мгновение от одной искры. А Роберту хотелось быть подальше, когда взрыв произойдет.

Глава 25

– Что бы ни случилось, ни слова, – предупредил Пэйс, когда они привязывали лошадей под защитной стеной деревьев.

– Да я и так слова не могу сказать от страха, – пробормотал Роберт, – не люблю я такие дела.

Пэйс зло посмотрел на него, но ничего не сказал, и они двинулись в сторону одинокого строения. Его сподвижники уже вызнали, что к чему. Внутри ветхой лачуги из серых от времени деревянных планок лежали с десяток рабов разного возраста и пола, прикованных к стене. На некоторых виднелись рубцы от плетей. Все были истощенными от плохой и недостаточной еды и чрезмерной работы. Хомер хотел засеять все свои поля, даже несмотря на то что у него теперь была, по сравнению с прежними временами, только половина рабов.

Роберт остался сторожить, а Пэйс вошел в лачугу. Кто-то стонал. Быстрый шорох на полу свидетельствовал, что он вспугнул крыс. Затем шорох замер, а люди увидели его. Не смея зажечь свечу, Пэйс ощупью пробрался вдоль стены, пока не наткнулся на первую цепь. Раб неуклюже задвигался, но не проронил ни звука. Пэйс пробежался руками по звеньям до железного крючка, вбитого в стенку. Закусив губу, он вставил отвертку в середину замка, произнес про себя молитву и ударил молотком по отвертке левой рукой. Нацелился он неточно, и поэтому выругался, когда молоток ударил больше по руке, чем по отвертке. Раб молчал и терпеливо ждал, когда он повторит попытку. Пэйс разбил замок только третьим ударом. Цепи упали на пол, и огромный, тощий как скелет человек поднялся с земли. Взяв молоток у Пэйса, он так же молча двинулся ко второму рабу. Все проснулись. Заплакал ребенок, и кто-то стал его утихомиривать. В темноте все зашевелились, нетерпеливо стараясь подтянуться к уже освободившимся. Когда молоток ударил мимо, кто-то вскрикнул. На человека зашикали.

Пэйс теперь стучал по замку рукояткой пистолета. Раб, которого он освободил первым, методично сбивал замки и сдергивал их на сторону. Не хотел бы Пэйс подвернуться этому силачу под руку, когда он зол, но он хорошо понимал, почему раб с такой яростью уничтожает оковы. Некоторые из этих людей были одна кожа и кости. Один едва вышел из детского возраста.

Женщина кинулась опрометью из лачуги, едва упали ее цепи. Пэйс нахмурился, но понадеялся, что она их не выдаст. Остановить ее он не успел. Другие немедленно последовали за ней, и Пэйс не мог их осуждать. Он бы тоже подумал прежде всего о побеге. Некогда кентуккийцы гордо провозгласили, что народ штата всегда будет верен федеральным законам. Этот день канул в вечность. Теперь место лояльности заняли недовольство, страх и ненависть.

Опять закричал ребенок, и какой-то мужчина громко выругался, споткнувшись в темноте. Роберт шепотом предупредил, чтобы не шумели, но было уже поздно.

Пэйс услышал снаружи крик и понял, что время пришло. Он знал; что оно настанет. Нельзя удержать в тишине и безмолвии десяток людей, пока всем не удастся благополучно бежать. Пэйс только надеялся, что успеет сбить со всех оковы до тех пор, пока не настанет очередь привести в исполнение вторую часть плана. Сильным ударом по замку он освободил еще одного раба. Рабыню. Он не стал выяснять, может ли та подняться с пола без его помощи. Теперь здоровая рука и пистолет понадобятся ему для другой цели.

Пэйс выскользнул из лачуги, не глядя, сколько человек там осталось. Луч света выхватил из темноты дорожку от порога Большого дома к лачуге. На пороге четко вырисовывалась громоздкая фигура Хомера с ружьем в руке. Он целился. Пэйс знал, что тот не сумеет достать выстрелом длинную стену лачуги, но распознал марку ружья. То был очень дорогой «винчестер». Раздались выстрелы в ночную темноту и крики женщин. При первых же выстрелах из дома надсмотрщика выскочил человек, и Пэйс выругался. Он-то рассчитывал, что Хомер поскачет за подмогой и дома никого не будет. И еще он не ожидал, что кого-нибудь ранят.

Прозвучал шальной выстрел, и кто-то вскрикнул. Все еще сыпя проклятиями, Пэйс поднял пистолет и прицелился как можно тщательнее, действуя по необходимости левой рукой. Пуля должна была выбить «винчестер» из рук Хомера, и так бы и случилось, не выскочи надсмотрщик в эту самую минуту на линию огня.

Надсмотрщик вскрикнул, завертелся волчком на месте и упал на землю. Пэйс убивал и прежде, но не при подобных обстоятельствах. Он пошарил взглядом в поисках Роберта, но не мог найти его в столпотворении, которое началось во дворе. Если у парня есть хоть капля здравого смысла, то он уже должен быть в доме и перетряхивать ящики бюро. Надо дать Роберту больше времени.

Только на секунду внимание Пэйса отвлеклось от происходящего, но за это краткое мгновение Хомер успел выбежать и теперь мчался по двору, на ходу заряжая ружье. Увидев его, одна из рабынь схватила плачущего ребенка и попыталась убежать вслед за другими, но она едва могла стоять на ногах и споткнулась под тяжестью ребенка. Пэйс почувствовал дурноту, когда Хомер поднял «винчестер» и прицелился. Пэйс не хотел убивать, но снова поднял пистолет.

Однако выстрелить не успел. Из тени сзади выступила огромная скелетообразная фигура. Сильная рука сжала шею Хомера, дернула его назад, и на весь двор раздался треск ломаемых шейных позвонков.

Пэйс почувствовал в желудке жгучую судорогу, но анализировать ощущения времени не было. Это война, явная и беспощадная. Он может лишь следить за тем, Чтобы его люди выполняли необходимые приказы. А Хомер был их врагом.

Рабы исчезали в кустарнике и небольшом леске поодаль. Отнеся стонущего надсмотрщика в его жилище, Пэйс бросился в Большой дом к конторке, в которой хранились купчие на рабов.

Здесь и находился Роберт. Он совал толстые пачки бумаг в карманы сюртука, а также в большой патронташ. Пэйс помог ему опустошить стол.

С верхнего этажа раздавались испуганные женские голоса матери Хомера и горничной. Пэйс дернул Роберта за руку, подхватил патронташ и побежал.

– Хомер мертв, и неизвестно, выживет ли надсмотрщик.

Хотя эти слова прошептали через прилавок Джози, Дора их тоже услышала, но притворилась, что ничего не поняла. Неизвестно, предназначалась ли эта новость только для ушей Джози. Но в городе вряд ли подозревают в случившемся участие Пэйса.

– А где же рабы взяли ружья? – спросила с наигранным простодушием Джози.

– Кто-то им помогал, – нетерпеливо отвечал голос. – Кто-то вошел к ним и всех освободил, а они взбесились, получив волю, как свиньи, вырвавшиеся из загона. Теперь, узнав вкус крови, они всех нас поубивают прямо в наших постелях.

Дора подумала, что ничего нелепее она не слышала за все утро. Будь она такой сбежавшей рабыней, она сразу же устремилась бы к реке. Задерживаться и мешкать, чтобы отомстить белому, никак бы не взбрело ей в голову, тем более что самые ненавистные из белых были уже мертвы или умирали.

– Джози в ужасе ойкнула. Она поверила истерическим страхам говорившей. Вздохи и встревоженные голоса подтвердили, что страх чувствует не только она. Сегодня ночью все эти женщины будут дрожать в своих постелях. А это возбуждает даже больше, чем чтение на ночь романа с готическими кошмарами, но сейчас время не располагает к возвышенным литературным страхам.

Дора помалкивала. Если повезет, несколько спокойных дней сведут на нет эти страхи, и все вернется в нормальное русло. Если же нет, то в последующие ночи нескольким несчастным перережут горло и паника выльется в охоту за ведьмами. И про себя она взмолилась, чтобы на город обрушился многодневный ураганный ливень и ночью все сидели по домам, заперев двери. Ее поламывало, и она пожалела, что не послушалась Пэйса и снова приехала в город. От сидения на неудобном стуле у Доры затекла спина, и ребенок в животе лежал тяжелым грузом. Ей невыносимо хотелось встать и безостановочно ходить по лавке, но другим женщинам при виде ее живота станет дурно. Ей не подобает быть на людях в таком положении.