Царица Проклятых - Райс Энн. Страница 112

Тем временем Хайман, всеми забытый, сидел в дальнем углу сада, ибо его охранники помчались в дом вслед за пожирателями плоти. Он ожидал смерти вместе с другими слугами царской семьи. Потом раздался жуткий вопль царицы – звук, подобного которому Хайману никогда не доводилось слышать. И когда этот звук достиг ушей пожирателей плоти, все они покинули место событий.

Только Хайман, верный управляющий царя и царицы, схватил факел и поспешил на помощь своим господам.

Никто не пытался его остановить – все в страхе попрятались. Хайман один вошел в дом.

Если бы не факел, в доме царила бы кромешная тьма. И вот что увидел Хайман.

Царица лежала на полу, извиваясь в агонии, из ран лилась кровь, ее обволокло огромное красноватое облако: она словно попала в водоворот или же ветер поднимал в воздух мельчайшие капли крови. В центре этого вихря – или кровяного дождя, – закатив глаза, крутилась царица. Царь тоже лежал на полу.

Инстинкт подсказывал Хайману, что нужно немедленно уходить. Убраться подальше отсюда, куда глаза глядят. В тот момент он был готов навсегда покинуть свою родную землю. Но перед ним лежала его царица – рот ее был искажен криком, спина выгнута, ногти скребли пол!

И тут заволакивающее ее кровавое облако, то разбухавшее, то сжимавшееся, уплотнилось и внезапно исчезло, словно просочилось в ее раны. Тело царицы замерло, потом она медленно села, уставившись прямо перед собой, издала громкий гортанный крик и затихла.

Она перевела взгляд на Хаймана, и в наступившей тишине раздавалось только потрескивание факела. Вдруг царица начала лихорадочно хватать ртом воздух, ее глаза расширились – казалось, она умирает… Но она не умерла. Прикрыв руками глаза от яркого света факела, словно ей было больно смотреть на него, она повернулась и увидела рядом с собой тело мужа.

В отчаянии она закричала – нет, такого не может быть! И в тот же момент Хайман заметил, что все ее раны затягиваются; глубокие порезы превращаются в едва различимые поверхностные шрамы.

«Ваше величество!» – воскликнул он, направляясь к ней. Она скорчилась на полу, плакала и разглядывала свои руки, которые только что были изранены кинжалами, и затянувшиеся раны на груди. Она жалобно хныкала при виде исцелившихся ран. Внезапно она впилась своими длинными ногтями в собственную кожу, хлынула кровь, но ранка мгновенно исчезла!

«Хайман, мой Хайман! – вскричала она, прикрывая глаза от слепящего пламени факела. – Что со мной стряслось?! – Она кричала все громче и громче, а потом в отчаянии с плачем упала на тело царя: – Энкил, помоги мне! Энкил, не умирай!»

Потом она кричала что-то еще – то, что обычно кричат попавшие в беду люди. Но вдруг, когда она посмотрела на царя, в ней произошла некая отвратительная перемена: она набросилась на него, как голодный зверь, и длинным языком принялась слизывать кровь с его горла и груди.

Хайман никогда не видел такого зрелища. Она была подобна львице в пустыне, слизывающей кровь с только что убитой жертвы. Согнув спину и подтянув колени к груди, она подтащила к себе тело беспомощного царя и прокусила артерию на его шее.

Хайман уронил факел. На полпути к открытой двери он попятился. Но когда он уже готов был бежать что есть сил, раздался тихий голос обращавшегося к ней царя:

«Акаша. Моя царица».

Она выпрямилась, дрожа и плача, и осмотрела свою разгладившуюся плоть и его израненное тело.

«Хайман, – крикнула она. – Кинжал! Дай мне кинжал! Они забрали с собой свое оружие. Твой кинжал! Немедленно!»

Хайман торопливо подчинился, хотя был уверен, что станет сейчас свидетелем последней минуты жизни царя. Но его кинжалом царица разрезала себе запястья и пролила кровь на раны своего мужа… Раны исчезли! Вскрикнув от волнения, она размазала кровь по ранам на его лице.

Ран царя как не бывало – Хайман видел это своими глазами. Хайман видел, как затянулись огромные порезы. Царь переворачивался, раскидывая руки, и языком слизывал кровь Акаши, текущую по его лицу. А потом, приняв ту же позу, в которой несколько мгновений тому назад пребывала царица, Энкил обнял жену, широко открыл рот и приник к ее горлу.

Хайман насмотрелся достаточно. В дрожащем свете факела две бледные фигуры казались ему призраками, как будто сами превратились в демонов. Пятясь, выбрался он из дома и полез на садовую стену. А дальше он, очевидно, потерял сознание и упал лицом в траву.

Очнувшись, он увидел себя лежащим на золоченом диване в покоях царицы. Во дворце было тихо. Он увидел, что ему сменили одежду, омыли лицо и руки; в комнате почти не было освещения, тлели благовония, а дверь в сад была открыта, словно бояться было нечего.

Потом он заметил в тени царя с царицей; только это больше не были его царь и царица. Казалось, он сейчас закричит столь же ужасно, как и остальные; но царица успокоила его.

«Хайман, мой Хайман, – сказала она и передала ему красивый кинжал с золотой ручкой. – Ты хорошо послужил нам».

Здесь Хайман сделал паузу.

«Завтра ночью, – добавил он, – когда сядет солнце, вы сами увидите, что произошло. Ибо тогда, и только тогда, когда потухнет свет в западном небе, они вдвоем появляются во дворце; и вы увидите то же, что и я».

«Но почему только ночью? – спросила я его. – Что это означает?»

И он объяснил, что не прошло и часа с момента его пробуждения, как они отпрянули от открытых дверей дворца и начали жаловаться, что от света у них болят глаза. Они уже пытались скрыться от ламп и факелов; но теперь их настигало утро; и не было во дворце такого места, где они могли бы спрятаться.

Крадучись, прикрываясь покрывалами, царь и царица покинули дворец. Они помчались с нечеловеческой скоростью к местам захоронения членов древних семейств – тех семейств, которых заставляли изготовлять из усопших мумии и участвовать в помпезных церемониях. Иными словами, они бежали к священным местам, которые никто не смеет осквернять, но так быстро, что Хайман не мог их догнать. Но один раз царь остановился и воззвал о пощаде к богу солнца Ра. Плача, стеная, словно их обжигало солнце, хотя его лучи практически еще не озарили небосвод, царь и царица исчезли из виду.

С тех пор они ни разу не появлялись до захода солнца. Они приходят со стороны священных захоронений, хотя никто не знает, откуда именно. И каждый раз их ожидает великое множество людей, провозгласивших их богом и богиней, воплощениями Озириса и Изиды, божествами луны; они осыпают их цветами и кланяются им до земли.

Ибо повсюду распространился слух, что с помощью некой божественной силы царь и царица превозмогли смерть от рук врага, что они – боги, бессмертные и непобедимые, и что та же сила наделила их способностью читать в людских сердцах. От них не скроется ни одна тайна, их врагов карают без промедления, они слышат даже то, что человек произносит лишь мысленно. Все их боятся.

«Но я, как и остальные верные слуги, знаю, – продолжал Хайман, – что они не выносят, когда к ним слишком близко подносят свечу или лампу, а когда они тайно казнят своих врагов, то пьют их кровь! Пьют кровь, говорю вам! Как дикие кошки в джунглях, кормятся они своими жертвами; после них комната похожа на логово льва. А я, Хайман, их доверенный управляющий, должен подбирать трупы и сбрасывать их в яму!»

Здесь Хайман замолчал и разрыдался.

Но повесть его была окончена, и уже почти рассвело. Над восточными горами всходило солнце, мы готовились к переправе через могучий Нил. Пустыня нагревалась, первый плот с солдатами отплывал, и Хайман подошел к самому берегу. Он все еще плакал, когда солнце озарило реку и запылала вода.

«Бог солнца Ра – древнейший и самый великий бог Кемета, – прошептал он. – И этот бог обернулся против них. Почему? Втайне оплакивают они свою судьбу, жажда сводит их с ума, они боятся, что не вынесут этого. Вы должны спасти их. Вы должны сделать это ради нашего народа. Они послали за вами не для того, чтобы обвинять или причинить вам вред. Вы нужны им. Вы – могущественные ведьмы. Заставьте духа исправить содеянное».