История Похитителя Тел - Райс Энн. Страница 61

Я еще раз попробовал сесть, но бесполезно. По коридору мчались носилки, сопровождаемые с обеих сторон медсестрами, кто-то толкнул мою каталку, и вибрация отдалась во всем теле. Потом все стихло, и на больших часах с легким щелчком сдвинулись вперед стрелки. Мой сосед застонал и повернул голову. Его глаза скрывал широкий белый бинт, а рот выглядел странно обнаженным.

– Необходимо их всех изолировать, – произнес чей-то голос.

– Ну, пойдемте, я отвезу вас домой.

А Моджо, что стало с Моджо? А вдруг за ним пришли и увели его? В этот век собак уничтожали просто за то, что они – собаки. Нужно объяснить ей. Она уже поднимала меня – или пыталась поднять, просунув руку мне под плечи. Моджо, лающий в доме. Может быть, он не может выбраться?

Луи был печален.

«В городе чума».

«Но тебя она не коснется, Дэвид», – сказал я.

«Ты прав, – ответил он. – Но это еще не все…»

Клодия рассмеялась.

«Знаешь, она в тебя влюбилась».

«Ты могла умереть от чумы», – сказал я.

«А может, мой срок еще не пришел?»

«Ты веришь в то, что у каждого – свой срок?»

«Да нет, на самом деле, – ответила она. – Может быть, мне было проще обвинить во всем тебя. Видишь ли, я никогда не знала, что хорошо, а что – плохо».

«У тебя было время научиться», – сказал я.

«И у тебя тоже, намного больше времени, чем у меня».

– Слава Богу, вы меня забираете, – прошептал я. Я стоял на ногах. – Мне так страшно. Просто страшно, по-человечески страшно.

«Одним бременем для больницы меньше», – звонко смеялась Клодия, стуча ножкой по краю стула. На ней снова было красивое платье, с вышивкой. Так лучше, пожалуй.

– Красавица Гретхен, – произнес я. – Когда я так говорю, у вас загораются щеки.

Она улыбнулась, кладя мою левую руку себе на плечо и крепко обхватывая меня за талию.

– Я о вас позабочусь, – прошептала она мне в ухо. – Это не очень далеко.

Стоя на злом ветру рядом с ее машиной, я держал вонючий орган и смотрел, как желтая струя мочи врезается в тающий снег и оттуда поднимается пар.

– Боже мой! – сказал я. – Это почти приятно. Что же они за люди такие, что получают удовольствие от столь мерзких вещей?!

Глава 14

В определенный момент меня начало клонить в сон, я то дремал, то приходил в себя, сознавая, что мы находимся в маленьком автомобиле, что с нами Моджо, тяжело пыхтящий мне в ухо, что мы едем по заснеженным холмам. Меня укутали в одеяло, и движение машины вызывало у меня противную тошноту. К тому же меня трясло. Я плохо помнил, как мы вернулись в дом и нашли там терпеливо ожидавшего меня Моджо. Я смутно понимал, что могу умереть в этом автомобиле, работающем на бензине, если с ним столкнется другая машина. Такая вероятность казалась до боли реальной, не менее реальной, чем боль в груди. А Похититель Тел меня одурачил.

Гретхен не сводила спокойного взгляда с дороги, солнце освещало волоски, выбившиеся из густой, скрученной в узел косы, и гладкие красивые волны волос на висках, образуя мягкий, ласковый ореол вокруг ее головы. Монахиня, прекрасная монахиня, думал я, а глаза мои словно по собственной воле то закрывались, то открывались.

Но почему эта монахиня так добра ко мне? Потому что она – монахиня?

Вокруг царила тишина. На буграх за деревьями стояли дома, дома были и в долинах, совсем рядом друг с другом. Возможно, богатый пригород, небольшие деревянные особняки, которые состоятельные смертные подчас предпочитают популярным в прошлом веке дворцам.

Наконец мы въехали в переулок рядом с одним из этих строений, пробрались сквозь рощицу голых деревьев и плавно затормозили у маленького серого коттеджа – видимо, помещения для слуг или домика для гостей, расположенного в некотором отдалении от основного здания.

В комнатах оказалось тепло и уютно. Я хотел рухнуть в чистую постель, но был для этого слишком грязным и настоял, чтобы мне позволили вымыть это неприятное тело. Гретхен горячо запротестовала. Я болен, говорила она. Мне нельзя мыться. Но я не желал этого слушать. Я нашел ванную комнату и отказался выходить.

Я снова заснул, прислонившись к выложенной плиткой стене, пока Гретхен наполняла ванну. Пар мне понравился. Я видел, как у постели улегся Моджо, сфинкс, похожий на волка, и смотрел на меня сквозь открытую дверь. Считала ли она, что он похож на дьявола?

Я нетвердо стоял на ногах и невероятно ослаб, но все-таки разговаривал с Гретхен, пытаясь объяснить, как я оказался в таком затруднительном положении и что мне необходимо добраться до Луи в Новом Орлеане, чтобы он дал мне могущественную кровь.

Я тихо рассказывал ей о всякой всячине по-английски, переходя на французский лишь тогда, когда не мог подобрать подходящее слово, перескакивая из Франции моего времени в колонию в Новом Орлеане, где жил впоследствии, говорил о том, что за чудесный сейчас стоит век, о том, как я ненадолго превратился в рок-звезду, потому что считал, будто, став символом зла, принесу людям добро.

По человечески ли это – искать ее понимания, бояться, что умру у нее на руках и никто никогда не узнает, кем я был и что произошло?

Но ведь остальные все знали и не пришли мне на помощь.

Я и об этом ей рассказал. Я описал древнейших и их неодобрение. Что я еще упустил? Но она, как настоящая монахиня, должна понимать, до какой степени я стремился, став рок-музыкантом, творить добро.

– Настоящий дьявол может сделать что-то хорошее только одним способом, – сказал я. – Играть роль самого себя, чтобы выставить зло напоказ. Если только не считать, что он творит добро, когда сеет зло. Но в таком случае Бог получается чудовищем, правда? А дьявол – просто частью Божественного замысла.

Она выслушала эти слова внимательно, но не согласилась с ними. Однако меня не удивило, когда она ответила, что дьявол не был частью Божественного замысла. Она говорила тихим, полным смирения голосом. При этом она убирала мою грязную одежду, и мне казалось, что ей вообще не хочется разговаривать, но она старается меня успокоить. Дьявол был самым могущественным из ангелов, сказала она, и из гордыни отверг Бога. Зло не могло быть частью Божественного замысла.

Когда я спросил, знала ли она, сколько существует аргументов против христианства и насколько вся христианская религия противоречит логике, она спокойно ответила, что это не имеет значения. Значение имеет только добро. Вот и все. Все просто.

– О да, значит, вы поняли.

– Прекрасно поняла, – ответила она.

Но я-то знал, что она не понимает.

– Вы добры ко мне, – сказал я и ласково поцеловал ее в щеку; она помогла мне опуститься в теплую воду.

Я улегся в ванну и стал наблюдать, как она меня моет; я отметил, что мне приятно, как плещется теплая вода у меня на груди, как мягко трет кожу губка, – наверное, ничего лучше я пока не испытал. Но каким долговязым казалось мне это человеческое тело! Необычно длинные руки. Мне вспомнилась сцена из старого фильма – в ней неуклюже бродило, раскачивая ладонями, словно им не место на концах рук, чудовище Франкенштейна. Я чувствовал себя таким же чудовищем. Фактически не будет преувеличением сказать, что, став человеком, я ощущал себя настоящим чудищем.

Видимо, я сказал об этом вслух. Она велела мне помолчать. Она ответила, что у меня красивое сильное тело, в нем нет ничего неестественного. У нее был озабоченный вид. Я немного застеснялся, давая ей вымыть мне волосы и лицо. Она объяснила, что сиделки постоянно выполняют такую работу.

Она сказала, что провела всю жизнь за границей, в миссиях, выхаживая больных в таких грязных, лишенных всякого оборудования местах, что по сравнению с ними переполненная вашингтонская больница покажется райским сном.

Я следил, как ее глаза скользят по моему телу, и заметил, как к ее щекам прилила кровь, как она посмотрела на меня, охваченная стыдом и смущением. Она была на удивление невинна.

Я улыбнулся про себя, но боялся, что ее заденут собственные плотские чувства. Она находила мое тело соблазнительным – злая шутка и надо мной, и над ней. Но это, несомненно, была правда, и у меня заиграла кровь, несмотря на температуру и слабость. Да, это тело вечно к чему-то стремилось.