Кровь и золото - Райс Энн. Страница 53

– Она же женщина, – неприязненно заметил Маэл. – Как она сможет выжить одна?

– Маэл, для тех, кто пьет кровь, пол не имеет значения, – ответил я. – Как только она наберется сил, как только усвоит достаточно знаний, она при желании сможет жить не хуже Эвдоксии – так, как сама того захочет.

– Нет, она мне не нужна, – упорствовал Маэл. – Я ее не возьму. Ни за что! Ни на каких условиях!

Я собрался было заговорить, но выражение его лица яснее любых слов открыло мне ту истину, о которой он сам не подозревал. Он никогда не смирится с Зенобией. Оставив ее с ним, я подвергну ее опасности. Либо он бросит ее, либо отречется от нее, если не хуже. Это вопрос времени.

Взглянув на Авикуса, я увидел, что он, к несчастью, находится во власти слов Маэла. Как всегда, Маэл заставил его подчиниться. Как всегда, он не мог прорваться сквозь стену гнева Маэла.

Авикус стал умолять. Конечно, их жизнь сильно изменится. Разве им сложно научить ее охотиться? Она наверняка уже умеет это делать. В ней не так много человеческого, в этой милой девочке. Она не безнадежна. Как можно отказать мне в столь небольшой просьбе?

– Я хочу, чтобы она осталась с нами, – сердечно сказал Авикус. – Я нахожу ее весьма славной. И в ней есть прелесть, согревшая мое сердце.

– Именно так, – согласился я. – Подлинная прелесть.

– Что в том пользы для тех, кто пьет кровь? – спросил Маэл. – Вампиру обязательно быть прелестным?

Я не мог продолжать. Мне вспомнилась Пандора. Боль при мысли о ней была настолько резкой, что я не мог произнести ни слова. Но я увидел Пандору как наяву. Я видел, что в ней сочетались и страсть, и прелесть, что подобные черты присущи как мужчинам, так и женщинам и что они вполне могут расцвести в Зенобии.

Я отвел глаза, не в состоянии участвовать в их споре, но неожиданно осознал, что Авикус рассердился, а Маэл кипит от ярости.

Когда я оглянулся на них, оба замолчали. Авикус посмотрел на меня, считая, что я обладаю авторитетом, хотя я знал, что в реальности это не так.

– Я не могу управлять вашим будущим, – сказал я. – Вам известно, что я ухожу.

– Останься. И пусть она живет с нами, – предложил Авикус.

– Немыслимо! – воскликнул я.

– Ты упрямец, Мариус, – мягко проговорил Авикус. – Тебя пугает сила твоих собственных страстей. Мы могли бы устроиться в этом доме вчетвером.

– Я навлек смерть на владелицу дома, – возразил я. – И не смогу здесь жить. Оставаясь здесь так долго, я уже совершаю богохульство по отношению к древним богам. И они непременно отомстят – не столько потому, что они существуют, сколько потому, что я в свое время чтил их. И сколько можно объяснять: я должен уехать из этого города и перевезти Тех, Кого Следует Оберегать, в безопасное место.

– Дом принадлежит тебе по праву, – настаивал Авикус. – Ты же сам предложил нам жить здесь.

– Не вы ее убили, – отрезал я. – Давайте вернемся к главному вопросу. Вы возьмете девочку?

– Не возьмем, – ответил Маэл.

Авикус промолчал. У него не оставалось выбора.

Я отвернулся. Все мои мысли занимала Пандора, Пандора на острове Крит – чего я не мог и вообразить. Пандора, моя вечная скиталица.

Долгое время я не мог вымолвить ни слова.

Потом поднялся и, не обращаясь к ним более, ибо оба разочаровали меня, вернулся в спальню, где на постели лежало, закрыв глаза, очаровательное юное создание.

Ее освещал мягкий свет лампы. Привлекательная и податливая: водопад волос на подушках, безупречная кожа, полуоткрытый рот.

Я присел рядом.

– За что тебя выбрала Эвдоксия, если не считать красоты? Она не говорила?

Она открыла глаза, вздрогнув словно от неожиданности – что вполне возможно, учитывая ее молодость, – задумалась и наконец тихо ответила:

– За остроту ума, за то, что я помнила наизусть целые книги. Я часто декламировала ей по памяти. – Не поднимаясь с подушек, она сложила руки так, будто держала в них открытую книгу. – Мне хватало одного взгляда на страницу, чтобы запомнить текст. И по мне – одной из сотни служанок императрицы – некому было горевать. Я была девственницей. И рабыней.

– Понятно. А еще?

Я чувствовал, что у двери стоит Авикус, но ничем не показывал своей осведомленности.

Зенобия подумала, прежде чем ответить.

– Она говорила, что у меня неиспорченная душа, что, несмотря на всю порочность императорского дворца, я способна слышать музыку дождя.

Я кивнул.

– Ты до сих пор слышишь ту музыку?

– Да, – отвечала она, – даже еще чаще. Но если ты уйдешь, музыка меня не спасет.

– Уйду, но перед уходом дам тебе кое-что.

– Что? Что дашь? – Она села, опершись на подушки. – Что может меня спасти?

– А ты как думаешь? – ласково спросил я. – Моя кровь.

Я услышал, как Авикус задохнулся от изумления, но не обратил на него внимания. В те минуты для меня никого, кроме нее, не существовало.

– Я силен, дитя мое, очень силен. Пей мою кровь, сколько пожелаешь, и тогда ты совершенно преобразишься.

Мое решение и озадачило, и обнадежило ее. Она застенчиво подняла руки и положила их мне на плечи.

– Прямо сейчас?

– Да, – ответил я. Я принял удобную позу, дал ей обхватить меня обеими руками и, почувствовав, как ее зубы впиваются мне в шею, глубоко вздохнул. – Пей, драгоценная. Соси сильнее, чтобы впитать как можно больше крови.

Мое сознание затопил поток беспорядочных видений императорского дворца, золотых комнат, пиршеств, музыкантов и колдунов, залитого солнцем города с неистовыми гонками колесниц на ипподроме, толпы, взорвавшейся аплодисментами, императора, поднявшегося в ложе поприветствовать почитателей, гигантских процессий, направляющихся в собор Святой Софии, свечей и благовоний и снова – дворцового великолепия, но уже под этой крышей.

Я ослаб. Меня подташнивало. Но я не обращал внимания. Важно было отдать ей все, что она сможет взять.

Наконец она упала на подушки, я посмотрел на нее и увидел, что Кровь отняла всю краску у ее щек.

С трудом приподнявшись, она села, чтобы взглянуть на меня, и уставилась во все глаза, словно новорожденный вампир – как будто она раньше и не обладала истинным зрением, даруемым Кровью.

Она соскользнула с кровати и прошлась по комнате, описывая большой круг, сжимая правой рукой ткань туники и широко распахнув горящие глаза. Лицо ее сияло белизной.

Она разглядывала меня, будто увидела впервые. И вдруг остановилась, расслышав в отдалении звуки, к которым прежде оставалась глухой. Она прижала к ушам ладони. На ее по-прежнему прелестном лице читалось благоговение.

Я попытался встать на ноги, но сил не хватало. Авикус поспешил мне на помощь, но я махнул рукой, отсылая его прочь.

– Что ты с ней сделал?! – воскликнул он.

– Смотрите сами, что я сделал, – ответил я. – Смотрите, вы, оба, те, кто отказался от нее. Я дал ей свою кровь. Я дал ей шанс.

Я подошел к Зенобии и заставил посмотреть мне в глаза.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Эвдоксия рассказывала, как жила в самом начале? Ты знаешь, что можешь охотиться на улицах, выдавая себя за мужчину?

Она уставилась на меня новыми глазами, слишком потрясенная, чтобы понять мои слова.

– Ты знаешь, что если обрезать твои волосы, то в течение одного дня они отрастут снова и будут по-прежнему длинными и густыми?

Она покачала головой, а взгляд ее блуждал по комнате, мимолетно задерживаясь то на моем лице, то на многочисленных бронзовых лампах, то на мозаике, украшавшей стены и пол.

– Послушай, прелестное дитя, у меня не так уж много времени, чтобы обучить тебя, – сказал я. – А я намерен оставить тебя вооруженной не только силой, но и знаниями.

Еще раз заверив ее, что волосы отрастут, я обрезал их, глядя, как прекрасные пряди падают на пол, а потом провел ее на мужскую половину и переодел в платье мальчиков.

Затем, строго приказав Маэлу и Авикусу оставить нас, я повел ее в город и постарался научить ее имитировать мужскую походку и не бояться улиц, познакомить с жизнью таверн, о чем она и мечтать не смела, и показать ей, как самостоятельно охотиться.