Меррик - Райс Энн. Страница 46

Когда смотритель, поздоровавшись, провел меня к крыльцу, я увидел, что высокие окна дома забраны решетками, хотя внутри все было красиво: белый тюль и портьеры.

Свет горел во всех комнатах.

Крыльцо было чисто выметено. Квадратные колонны, оставшиеся от прежнего дома, смотрелись как новые, двойные полированные двери поблескивали зеркальными вставками. Все выглядело совсем не так, как прежде, тем не менее меня охватили воспоминания.

– Она не ответит на звонок, сэр, – сказал смотритель, на которого я из-за спешки едва обратил внимание. – Но дверь не заперта. В пять часов я относил ей еду.

– Она попросила поесть? – уточнил я.

– Нет, сэр, она ничего не просила. Но поела. Через час я забрал пустые тарелки.

Я открыл двери и оказался в парадном вестибюле, где царила приятная прохлада. Тут же заметил, что старая гостиная и столовая по правую руку заново обставлены великолепной мебелью и украшены яркими китайскими коврами. Антикварная мебель по-современному сияла полировкой. А вот старые, потускневшие зеркала над каминными полками из белого мрамора остались такими же темными.

Слева от меня располагалась спальня. Кровать Большой Нанэнн под белым резным балдахином из слоновой кости была застелена кружевным покрывалом.

Меррик сидела в сверкающем полировкой кресле-качалке, ее задумчивое лицо, обращенное к окну, отчетливо вырисовывалось в мигающем свете.

Рядом на маленьком столике стояла бутылка рома «Флор де Канья».

Она поднесла стакан к губам, отпила немного и снова поставила на столик, продолжая смотреть в одну точку, словно не подозревала о моем появлении.

– Дорогая, – заговорил я, останавливаясь на пороге, – не хочешь предложить выпить и мне?

Меррик улыбнулась, но не повернула головы.

– Ты никогда не любил неразбавленный ром, Дэвид, – тихо произнесла она. – Всегда предпочитал виски, как мой отчим Мэтью. Бутылка в столовой. Ты не против «Макаллана»? Двадцатипятилетней выдержки. Годится для моего дорогого Верховного главы?

– Не сомневайтесь, любезная дама, – ответил я. – Но не будем сейчас об этом. Мне позволено войти в ваш будуар?

Она коротко рассмеялась.

– Конечно, Дэвид. Входи смело.

Бросив взгляд налево, я мгновенно опешил: между двумя фасадными окнами возвышался массивный мраморный алтарь, уставленный гипсовыми фигурами святых, – совсем как в прежние времена. Дева Мария в венце и в одеянии монахини-кармелитки держала на руках сияющего младенца Иисуса и невинно улыбалась.

Появились и другие детали. В новых статуэтках я узнал трех волхвов из христианской Библии. Надеюсь, вы понимаете, что алтарь вовсе не напоминал сценку с рождественскими яслями. Волхвов просто добавили к большой коллекции священных фигурок, и они существовали как бы сами по себе.

Среди святых я заметил несколько таинственных нефритовых идолов, включая одного, очень противного, который занес скипетр, готовясь то ли к совершению какого-то обрядового действа, то ли к нападению.

Два других, довольно злобных маленьких персонажа стояли по обе стороны большой статуи святого Петра. А перед ними лежал нож с зеленой нефритовой ручкой в виде колибри – один из самых красивых артефактов в большой коллекции Меррик.

Прекрасному лезвию топора, которое я впервые увидел много лет назад, было отведено почетное место между Девой Марией и архангелом Михаилом. В тусклом свете оно красиво поблескивало.

Но, наверное, удивительнее всего на алтаре смотрелись дагерротипы и старые фотографии родственников Меррик, стоявшие вплотную один к другому, как на рояле в гостиной. Множество лиц сливались и расплывались в неярком свете.

Среди многочисленных ваз со свежими цветами перед сооружением в два ряда горели свечи. Нигде не было ни пылинки, все сияло чистотой. Так мне казалось, пока я не увидел, что среди подношений на алтаре нашла свое место и сморщенная рука. Она выделялась на белом мраморе – скрюченная, отвратительная, почти такая же, какой я ее увидел в далеком прошлом.

– В память о старых временах? – спросил я, жестом показывая на алтарь.

– Не говори глупостей, – тихо ответила Меррик и поднесла к губам сигарету.

Я знал, что она время от времени покуривает. Бросив взгляд на пачку, лежавшую на маленьком столике, я прочел название: «Ротманс». Любимый сорт Мэтью. И мой тоже.

Тем не менее я сурово взглянул на нее, словно сомневаясь, действительно ли передо мной моя любимая Меррик, и почувствовал, как по телу побежали мурашки, – я всегда терпеть не мог это отвратительное ощущение.

– Меррик! – позвал я.

Она подняла взгляд. Да, передо мной она, Меррик, – никто другой не проник в это красивое молодое тело. А еще я понял, что она вовсе не так пьяна.

– Присаживайся, Дэвид, дорогой. – Голос ее звучал ласково, почти печально. – Кресло здесь удобное. Я действительно рада тебя видеть.

Услышав знакомые интонации, я почувствовал облегчение. Пересек комнату и уселся в кресло, откуда хорошо мог разглядеть ее лицо. Алтарь светился за правым плечом Меррик, а со всех фотографий точно так же, как когда-то, на меня были устремлены немигающие взгляды ее предков. Все это мне не понравилось, равно как и многочисленные безразличные святые и коленопреклоненные волхвы, хотя, должен признать, зрелище было впечатляющее.

– Зачем нам отправляться в эти джунгли, Меррик? – спросил я. – Что, скажи на милость, заставило тебя бросить все ради этой идеи?

Прежде чем ответить, Меррик сделала внушительный глоток рома и перевела взгляд на алтарь.

Только теперь я заметил, что на противоположной стене, рядом с дверью, через которую я вошел, висит огромный портрет дядюшки Вервэна.

Я сразу узнал в нем портрет, который Меррик показала нам в тот далекий вечер. Она его увеличила – заказ, наверное, обошелся дорого. Копия сохранила ярко-коричневые тона оригинала, и дядюшка Вервэн, юноша в расцвете лет, удобно положивший локоть на греческую колонну, смотрел, казалось, прямо на меня своими дерзкими блестящими светлыми глазами.

Даже в мерцающем полумраке я разглядел широкий, красивой формы нос и изящно очерченные полные губы. Что касается глаз, то они придавали лицу несколько пугающее выражение, хотя я не был уверен, что правильно оценил свои ощущения.

– Я вижу, ты приехал, чтобы продолжать спор, – сказала Меррик. – Никаких доводов тебе не найти, Дэвид. Я должна ехать, и немедленно.

– Ты меня не убедила. Отлично знаешь, что я не позволю тебе отправляться в ту часть света без поддержки Таламаски, но мне нужно понять...

– Дядюшка Вервэн не оставит меня одну, – тихо произнесла она.

Глаза ее в полумраке казались огромными и пронзительными, лицо было озарено только скудным светом, проникавшим сюда из коридора.

– Все дело в снах, Дэвид. По правде говоря, они снятся мне уже несколько лет, но раньше я не видела то, что вижу теперь. Может быть, мне не хотелось обращать на них внимание. Может быть, я даже в самих снах притворялась, будто не понимаю, что от меня требуется.

Мне казалось, Меррик стала намного привлекательнее, чем я ее помнил. Простое платье из фиолетовой хлопковой ткани было туго перетянуто на талии, подол едва прикрывал колени. Стройные красивые ноги без чулок, ноготки накрашены под цвет платья.

– Когда точно началось это наваждение?

– Весной, – устало ответила она. – А может, сразу после Рождества. Я не уверена. Зима выдалась суровой. Эрон тебе расскажет. Стояли сильные морозы. Все красивые банановые деревья погибли. Конечно, они ожили, как только наступило весеннее тепло. Ты видел их у входа?

– Прости, дорогая, не заметил, – ответил я.

Словно не слыша моих слов, она продолжала:

– Именно тогда он начал являться ко мне наиболее отчетливо. Во сне не было ни прошлого, ни будущего – только дядюшка Вервэн и я. Мы с ним находились в этом доме, он сидел за обеденным столом... – Она показала на открытую дверь, откуда виднелась столовая. – Я была с ним. Он сказал мне: «Девочка, разве я не велел тебе вернуться туда и забрать остальные вещи?», – а потом начал длинный рассказ о каких-то призраках – жутких призраках, столкнувших его с утеса, так что он упал и разбил голову. Я проснулась среди ночи и записала все, что запомнила, но кое-что все-таки упустила – впрочем, возможно, так и должно было случиться.