Плач к небесам - Райс Энн. Страница 62

– Говори так, чтобы я мог понимать тебя, – решительно заявил Тонио.

Вино бурлило в его венах, и, несмотря на спокойный тон, он внутренне трепетал. В какой-то миг он испытал настоящий страх, представил себе, как стальной клинок вонзается в его плоть. Но в тот же миг понял, что времени бояться у него нет. Он сделал еще один шаг назад, чтобы увеличить дистанцию и лучше видеть противника, который был гораздо выше его и уже вытягивал длинную – кажется, бесконечную – руку евнуха, готовясь вонзить смертельный клинок.

Гвидо вышел вперед, явно собираясь снова толкнуть Лоренцо, и тот немедленно развернулся к нему. Все поняли, что он угрожает всерьез и что сейчас он пырнет Гвидо.

Тут вмешался кто-то третий – в полумраке не было видно, кто именно, – и оттащил Гвидо.

Но маэстро снова попытался схватить Лоренцо, и тот уже замахнулся на него, когда Тонио, стремясь защитить учителя, с громким криком рванулся вперед.

Лоренцо резко обернулся к нему.

Дальнейшее произошло так быстро, что Тонио ничего не успел понять. Мальчик подскочил к нему, его длинная рука метнулась вперед, а Тонио вывернулся из-под нее и почувствовал, как его клинок входит в тело Лоренцо. Но потом лезвие остановилось, и Тонио со всей силой нажал на него, прорываясь сквозь одежду, или плоть, или кость, или что там еще сдерживало его, и почувствовал, как кинжал вдруг пошел легко, беспрепятственно. Не удержавшись, Тонио повалился на Лоренцо.

Левой рукой мальчик вцепился ему в лицо, а когда Тонио вытащил клинок, сделал несколько нетвердых шагов назад.

Толпа ахнула. Сузив от ненависти глаза, Лоренцо держал кинжал высоко над головой. И вдруг его глаза расширились, и он упал, бездыханный, на пол, к ногам Тонио.

А Тонио уставился на него, не веря своим глазам.

Ему показалось, что вся толпа стала единым телом, мягко выпихивающим его из таверны. Кричала какая-то женщина, а он по-прежнему не понимал, что с ним происходит. Чьи-то руки поворачивали, толкали его, подтащили к двери, вывели в темную аллею. Кто-то торопливо шептал ему: «Уходи, уходи вот сюда, уходи скорее!» И неожиданно оказалось, что это Гвидо толкает его вперед.

Наверное, это было инстинктивным порывом толпы, кинувшейся защитить его. Следовало позвать жандармов, и поэтому люди отослали убийцу куда подальше. Никто не хотел, чтобы жандармы решали, кто прав, а кто виноват.

Тонио был так слаб и напуган, что Гвидо пришлось сначала втаскивать его в кабриолет, а потом вести под руку через ворота консерватории. Тонио продолжал оглядываться назад, туда, откуда они пришли, даже когда Гвидо затащил его в свою темную студию.

Он пытался что-то сказать, но Гвидо жестом приказал молчать.

– Но я… я… – Тонио задыхался, словно ему не хватало воздуха.

Гвидо покачал головой и демонстративно сжал губы. Но, видя, что Тонио не понял, прошептал:

– Не говори ничего!

На следующий день Тонио пытался заниматься, поражаясь тому, что абсолютно владеет голосом и может с легкостью выполнять все упражнения.

Если и было получено официальное подтверждение гибели Лоренцо, то он ничего об этом не знал.

Отказавшись от завтрака и обеда (сама мысль о еде вызывала у него отвращение), он время от времени ложился на постель у себя в комнате и думал о том, что же с ним будет.

Конечно, тот факт, что Гвидо вел себя как обычно, обнадеживал. Тонио знал, абсолютно точно знал, что, окажись он в опасности, Гвидо обязательно сказал бы ему.

Но когда все собрались за вечерней трапезой, он различил шепоток, пробежавший по трапезной с его появлением. Все до единого то и дело поглядывали на него.

Неоскопленные мальчики, которых он настойчиво избегал все это время так, словно они вообще не существовали, еле заметно, но очень многозначительно кивали ему, когда встречались с ним взглядом. А маленький флорентиец Паоло, который всегда успевал сесть за столом неподалеку от Тонио, не отрывал от него глаз и совершенно забыл о еде. Его круглое курносое личико светилось искренним восхищением и то и дело озарялось лукавой улыбкой. Что касается остальных кастратов за столом, то они явно признали авторитет Тонио, так как ему первому передали хлеб и общий кувшин с вином.

Но Доменико нигде не было видно. Впервые Тонио хотелось, чтобы он был рядом, не голым в постели наверху, а здесь, рядом с ним за столом.

Когда он явился в театр для участия в вечерней репетиции, Франческо, скрипач из Милана, подошел к нему и вежливо спросил, слышал ли он когда-либо у себя в Венеции великого Тартини.

Тонио отвечал утвердительно. Он слышал и Тартини, и Вивальди в то последнее лето на Бренте.

Все происходящее было так неожиданно и так странно!

В конце концов, совсем измученный, Тонио поднялся к себе. Даже не видя Доменико в темноте, он знал, что тот здесь. И выпалил, не в силах больше сдерживаться:

– Лоренцо погиб так глупо! Глупо и бессмысленно!

– Наверно, на то была воля Божья, – ответил Доменико.

– Ты издеваешься надо мной! – вспылил Тонио.

– Нет. Он ведь толком не мог петь. И все это знали. А что такое евнух, который не может петь? Для него лучше было умереть, – совершенно искренне пожал плечами Доменико.

– И маэстро Гвидо – евнух, который не может петь, – сердито прошептал Тонио.

– И маэстро Гвидо дважды пытался лишить себя жизни, – холодно заметил Доменико. – А кроме того, маэстро Гвидо – лучший учитель в консерватории. Даже маэстро Кавалла с ним не сравнится, и все это знают. Но Лоренцо? Что мог делать Лоренцо? Хрипеть в какой-нибудь деревенской церквушке, где не слыхивали никого получше? Мир полон таких евнухов. На то была Божья воля.

На этот раз он пожал плечами довольно устало, а вслед за тем обнял Тонио за талию.

– И вообще, – сказал он, – чего тебе беспокоиться? У него не было родственников.

– А жандармы? Доменико рассмеялся:

– Боже, да в Венеции, похоже, царят мир и порядок. Иди сюда! – И он принялся целовать Тонио.

Это был их самый долгий разговор за все это время, но и он закончился.

Поздно ночью, когда Доменико заснул, Тонио тихо присел у окна.

Смерть Лоренцо потрясла его. Он не хотел стирать ее из памяти, хотя временами нить его размышлений терялась и он подолгу молча смотрел на далекий пик Везувия, на безмолвные вспышки пламени и след дыма, обозначающий путь лавы с горы к морю.

Он словно решил оплакивать Лоренцо, потому что никто больше не переживал по поводу его смерти.

И против собственной воли унесся мыслями далеко, далеко отсюда, в маленький городок на краю Венецианского государства. Он вспомнил, как бежал один под звездным небом и грязь хлюпала под ногами, а потом бравос схватили его, втащили в темную комнатку, и он со всей силой сопротивлялся им, а они, как в кошмарном сне, снова и снова распинали его.

Он вздрогнул. Посмотрел на гору. «Я в Неаполе», – подумал он, и все же воспоминания не отпускали его и своей бесплотностью были похожи на сон.

Фловиго сменился Венецией. В новом воспоминании в руке Тонио появился кинжал, но противник на сей раз был другой.

Мать что-то кричала, как в тот последний вечер в обеденном зале, и волосы закрывали ее лицо. Они ведь даже не попрощались. Да и когда теперь попрощаются? В те последние мгновения он не думал о том, что расстается с нею. А она кричала так, словно ни одна душа не могла ее успокоить.

Он поднял нож. Твердо сжал рукоятку. А потом увидел знакомое выражение на лице Карло. Что это было: ужас? Удивление?

Напряжение спало.

Он сидел у окна в Неаполе, в полном изнеможении уронив голову на подоконник.

Тонио открыл глаза. Неаполь пробуждался от сна. Солнце посылало свои первые лучи рассеять туман, окутывавший деревья. Море приобрело металлический оттенок.

«Лоренцо, – подумал он, – то был не ты». При этом мальчик был уже забыт. А Тонио почувствовал гордость, вспоминая тот омерзительный момент: клинок, с легкостью входящий в плоть, и тело, распростертое на полу таверны.