Талтос - Райс Энн. Страница 118

А иногда также прелестная женщина-Талтос могла влюбиться в мужчину-человека и отказаться из-за него от прежней жизни. Они могли провести вместе многие годы, прежде чем она производила на свет новое существо, но когда рождался гибрид, это событие объединяло маленькую семью еще теснее, ибо отец, убедившись в сходстве с ним ребенка, предъявлял претензии о признании своей лояльности и, конечно, становился Талтосом.

Вот таким образом в нас увеличивалась доля человеческой крови. И вот так наша кровь вливалась в людей, обитавших в Доннелейте. В конце концов их клан пережил нас.

Позвольте мне умолчать о печали, которую мы часто чувствовали, и о других эмоциях, проявлявшихся в наших тайных ритуалах. Позвольте мне не излагать суть наших длительных бесед и размышлений о предназначении нашего мира и причинах, вынуждавших нас жить среди человеческих созданий. Вы оба теперь превратились в изгнанников. Вы знаете об этом. И если Бог воистину милосерден, а вы на самом деле не обладаете такой добродетелью, как вы можете представить себе это?

Что осталось от долины сегодня?

Где теперь бесчисленные броши и дома на колесах, которые мы построили? Где наши камни с тайными надписями и змеевидными фигурками? Что случилось с правителями пиктов того времени, так высоко восседавшими на своих лошадях и поразившими римлян своими учтивыми манерами?

Как вам уже известно, от Доннелейта остались разве что эта гостиница замысловатой архитектуры, разрушающийся замок, гигантские развалины, медленно выявляющиеся в ходе раскопок Кафедрального собора, легенды о колдовстве и скорбные истории о графах и их безвременных кончинах. А еще о странном семействе, прошедшем через всю Европу до самой Америки, несущем в своей крови порочную наследственную черту, дающую возможность производить на свет как обыкновенных детей, так и чудовищ, – наследственную черту, постоянно подтверждающуюся жаром ведьмовской одаренности. О семействе, ищущем отмщения за кровь и все дары Лэшера – коварного и неумолимого призрака, одного из наших соплеменников.

Как случилось, что были уничтожены пикты, обитавшие в Доннелейте? Почему они пали как люди утраченной земли и люди равнины? Что произошло с ними?

Нас уничтожили не бритты, англы или скотты. Это были не саксы, не ирландцы и не германские племена, вторгшиеся на остров. Они были слишком заняты истреблением друг друга.

Напротив, нас уничтожили люди такие же кроткие, как мы сами, с законами столь же строгими и с мечтами столь же прекрасными, как наши собственные. Вождь, за которым они последовали, которому поклонялись, Спаситель, в которого они веровали, был Господь Иисус Христос. Он был причиной нашей гибели.

Христос положил конец нашему процветанию, продолжавшемуся пятьсот лет. Это его кроткие ирландские монахи стали виновниками нашего падения.

Можете ли вы предположить, как это произошло?

Можете ли вы представить, насколько беззащитными были мы в уединении наших каменных башен, увлеченные вязанием и письмом, словно малые дети, напевающие про себя или поющие во весь голос целыми днями о любви ко всему, что нас окружало? Мы, верившие в любовь и в Доброго Бога, отказавшиеся считать смерть священной и неприкосновенной?

Что представляло собой истинное послание ранних христиан – как римских, так и кельтских монахов, пришедших на наши берега проповедовать новую религию? Что такое это истинное послание даже сегодня с точки зрения всех религий, посвятивших себя Христу и его учению?

Любовь – то, во что мы верили!

Прощение – то, что мы исповедовали на практике Смирение – добродетель, в которую мы верили при всей нашей гордости, добродетель, следовать которой гораздо благороднее, чем подражать высокомерию тех, кто непрестанно воюет друг с другом. Сердечная доброта, благожелательность, жажда справедливости – наши старые ценности.

А что проклинали христиане?

Плоть, всегда приводившую нас к падению! Грехи плоти, сделавшие нас монстрами в глазах людей. Совокупления в огромных ритуальных кругах и рождение на свет достигших полного роста детей.

О да, мы созрели для этого. О да, это было задумано для нас.

Ирония судьбы, горькая ирония заключалась в том, что в своей основе христианство не только воспринимало все это как должное, но даже ухитрялось провозглашать священной саму смерть и отнюдь не считало это грехом.

Следите за логическим ходом моей мысли. Смерть Христа произошла не в битве. В отличие от воина с мечом в руке он стал смиренной жертвой, был подвергнут казни, за которую невозможно отомстить, и безропотно принял ее как богочеловек – во спасение детей человеческих! Но это была смерть – вот в чем суть!

О, это было великолепно! Ни одна другая религия не могла бы иметь у нас подобного успеха. Мы питали отвращение к пантеонам варварских богов. Мы смеялись над богами греков и римлян. Боги шумеров и индусов воспринимались нами как враждебные и отвратительные. Но Христос, конечно же, стал идеалом каждого Талтоса.

И хотя Христос не вышел полностью взрослым из матки своей матери, он тем не менее был рожден Девой, что явилось не меньшим чудом. И конечно же, рождение Христа было столь же значительно, как и его последующее распятие! Это соответствовало нашему мировоззрению, это был триумф наших ценностей! Это был Бог, которому мы отдались безоговорочно!

Наконец позвольте добавить самое главное. Христиан тоже когда-то преследовали и подвергали гонениям, вплоть до истребления. Диоклетиан, римский император, подвергал их тяжким наказаниям. И беженцы приходили к нам в долину в поисках убежища. Мы предоставляли им укрытие.

В конце концов христиане завоевали наши сердца. Подолгу беседуя с ними, мы верили, что мир изменяется. Мы верили, что новый век принесет рассвет и что возрождение и возвышение нашего народа станут по крайней мере возможными.

Окончательное совращение оказалось делом весьма простым.

Одинокий монах пришел в долину в поисках убежища. Его преследовали жившие по другую сторону от источника бродячие оборванцы – язычники, и он просил укрыть его от них. Разумеется, мы никогда не отказывали в помощи таким людям, и я привел его в свой брош и предоставил ему мои собственные покои, чтобы он мог собраться с мыслями и решить, каким образом вернуться во внешний мир. Некоторое время я даже не рисковал выходить из дома.

Это произошло в середине шестого века после рождения Христа, хотя я сам не знал об этом. Если вы хотите иметь представление о нас в те времена, то вообразите мужчин и женщин в длинных, простого покроя одеяниях, отороченных мехом, расшитых золотом и украшенных драгоценными камнями. Вообразите великанов с волосами, подстриженными до уровня плеч. На нас были широкие пояса, и мечи мы всегда держали под рукой. Женщины прятали волосы под шелковыми покрывалами и простыми золотыми тиарами. Вообразите наши башни, очень скромно обставленные, но светлые и уютные, устланные шкурами. Повсюду стоят удобные стулья, пылающий огонь обеспечивает тепло.

И вообразите меня в моем броше, наедине с этим маленьким желтоволосым монахом в коричневом одеянии, с жадностью пьющим хорошее вино, которое я предложил ему.

Он принес с собой огромный узел, который мечтал сохранить, сказал, что просит при первой же возможности дать ему охрану, чтобы она сопровождала его домой, на остров Айона, где он почувствует себя в безопасности.

Первоначально их было трое, но разбойники убили двоих, и теперь он был несчастным и одиноким, зависящим от расположения к нему других. А главное – он должен доставить свой драгоценный узел на Айону, иначе утратит нечто более ценное, чем собственная жизнь.

Я обещал помочь ему в безопасности добраться до Айоны. Затем он представился мне как брат Ниниан, названный так по имени жившего ранее святого, епископа Ниниана, [25] обратившего в святую веру множество язычников в своей молельне, или монастыре, или что бы это ни было, в Виттерне. Этот епископ уже обратил в христианство нескольких диких Талтосов.