Вампир Арман - Райс Энн. Страница 53

К последнему перед прибытием в Киев утру я уже отлично изучил – а точнее, вспомнил – северные горы и леса. Здесь царила лютая зима. Мне довелось воскресить в памяти одно из самых занимательных воспоминаний: снег.

– Мне больше не больно брать его в руки, – сказал я, набирая полные пригоршни восхитительно мягкого, холодного снега и прижимая его к лицу. – Я больше не холодею от одного только его вида. Какой же он, оказывается, красивый! Он словно одеялом укрывает даже самые бедные города и хижины. Мастер, смотри, смотри, в нем отражается слабый свет звезд!

Мы стояли на краю земли, которую люди называли Золотой Ордой. Вот уже двести лет прошло с того времени, когда эти южные русские степи завоевал Чингисхан, но они и по сию пору оставались опасной территорией, где смерть поджидала любого, будь то крестьянин, рыцарь или целое войско.

Когда-то эта прекрасная и плодородная степь входила в состав Киевской Руси, простираясь далеко на восток и почти до Европы, а также на юг от Киева, города, где я родился.

– Последний отрезок нашего пути совсем невелик, – сказал мне господин. – Мы преодолеем его завтра ночью, чтобы ты смог вернуться домой свежим и отдохнувшим.

Когда мы стояли на каменистом утесе и смотрели вдаль, на заросли дикой травы, развевающейся на зимнем ветру, я впервые с той ночи, как стал вампиром, почувствовал, что мне ужасно не хватает солнца. Я хотел увидеть эту землю при солнечном свете. Однако признаться в этом моему господину я не посмел. В конце концов, о скольких благах можно мечтать одновременно?

Я проснулся сразу после заката. День мы провели под полом церкви в деревне, где уже никто не жил. Как сказал Мариус, жестокие монгольские орды, снова и снова разрушавшие мою родную страну, давным-давно сожгли дотла все окрестные поселения, и у церкви не осталось даже крыши. Некому было растащить камни с пола для продажи или строительства. Мы спустились по заброшенной лестнице и легли рядом с монахами, похороненными здесь около тысячи лет назад.

Открыв глаза, я увидел над собой отверстие. Чтобы мне было легче выбраться, Мастер вытащил из пола мраморную плиту с надписью, несомненно могильный камень. А высоко наверху темнел прямоугольник неба. Я заставил себя взлететь, то есть согнул ноги в коленях и изо всех сил устремился вверх. Без труда проскочив сквозь это отверстие, я приземлился на ноги.

Мариус, неизменно встававший раньше меня, сидел неподалеку. Он не замедлил отреагировать одобрительным смехом, как я и ожидал.

– Ты приберегал свой фокус для этой минуты? – спросил он.

Ослепленный снегом, я оглядывался по сторонам. Как же мне было страшно смотреть на обледенелые сосны, возвышавшиеся над руинами деревни.

– Нет. – Язык отказывался мне подчиняться. – Я и сам не знал, что умею это делать. Я понятия не имею, на какую высоту смогу прыгнуть и сколько у меня сил. Но ты доволен?

– Да. А с чего бы мне быть недовольным? Я хочу, чтобы ты обрел силу, дабы никто не смог причинить тебе вред.

– А кому это нужно, Мастер? Мы путешествуем по миру, но ведь никто не знает, откуда мы пришли и куда направляемся.

– Встречаются и другие вампиры, Амадео. Они есть и здесь. Я могу услышать их, если захочу, но у меня есть веские причины к ним не прислушиваться.

Я понял, что он имеет в виду.

– Слушая их, ты открываешь свои мысли, и они могут узнать, что мы рядом?

– Да, умник. Так ты готов вернуться домой?

Я закрыл глаза и перекрестился по старому обычаю – справа налево. Я вспомнил отца... Мы были в степи... Он высоко поднялся в стременах, держа в руках свой гигантский лук, согнуть который было под силу только ему. Как мифический Одиссей, выпускал он стрелу за стрелой в налетевших на нас разбойников, прямо на скаку, держась на коне с таким мастерством, словно он сам был турком или татарином. Стремительно выхватывая из висевшего за спиной колчана очередную стрелу, он вкладывал ее в лук и стрелял, несмотря на то что конь галопом несся по высокой траве. Ветер развевал рыжую бороду, а небо было таким синим, таким синим, что...

Я прервал свою молитву и чуть не потерял равновесие. Мастер поддержал меня.

– Очень надеюсь, что ты покончишь с этим достаточно быстро, – сказал он.

– Поцелуй меня, – попросил я, – подари мне свою любовь, обними меня, как делал это всегда, – мне так нужны твои руки. Направляй меня. Но не разжимай своих объятий... да, вот так... Позволь мне положить голову тебе на плечо. Да, ты мне нужен. Да, я хочу побыстрее со всем покончить и вернуться домой. А все полученные знания останутся со мной навеки.

Он улыбнулся.

– Дом теперь в Венеции? Ты так быстро принял решение?

– Да, я даже сейчас это понимаю. Земля, лежащая сейчас перед нами, – это моя родина. Но родина и дом не всегда одно и то же. Так что, мы идем?

Подхватив меня на руки, он поднялся в воздух. Я закрыл глаза, тем самым лишив себя возможности еще раз полюбоваться зрелищем неподвижно зависших в небе звезд. Мне казалось, что я заснул, прижимаясь к нему, не видя снов, не чувствуя страха. И вдруг он поставил меня на ноги.

Я мгновенно узнал высокий темный холм, голый дубовый лес с обледенелыми черными стволами и скелетообразными ветвями. Вдалеке, внизу, блестела полоска Днепра. У меня защемило сердце. Я осмотрелся в поисках мрачных башен великого города, который мы называли городом Владимира, то есть Древнего Киева.

В нескольких ярдах от меня высились груды камней, которые когда-то были городскими стенами.

Я шел первым, легко взбираясь на камни, блуждая среди развалин церквей, в давние времена славившихся своей красотой, пока хан Батый не сжег город в 1240 году.

Я вырос среди древних храмов и монастырей, а теперь все они лежали в руинах. Не многим памятникам старины удалось избежать страшной участи. К счастью, монголы пощадили Софийский собор, куда я часто спешил, чтобы послушать службу. В свое время его золотые купола гордо возвышались над всеми окрестными церквами, и, по слухам, он был больше и наряднее, чем его тезка в далеком Константинополе, а потому считался даже более величественным.

Мне же довелось видеть лишь его величавые останки, израненную, изуродованную скорлупу.

Сейчас мне не хотелось заходить в церковь. Мне хватило и внешнего осмотра, потому что теперь, проведя несколько счастливых лет в Венеции, я представлял себе былое величие этой церкви. После великолепных византийских мозаик и картин собора Сан-Марко, после древней византийской церкви на венецианском острове Торчелло я понимал, какое это когда-то было потрясающее зрелище. Вспоминая оживленные толпы венецианцев – ученых, школяров, юристов, купцов, – я мог наделить кипящей энергией этот унылый, запущенный пейзаж.

На земле лежал глубокий, плотный слой снега, и в тот холодный ранний вечер не многие вышли на улицу. Так что мы могли чувствовать себя свободно и с легкостью ходить по сугробам, в отличие от смертных не заботясь о выборе удобной тропы.

Мы подошли к длинной полосе разрушенной крепостной стены, к бесформенной заснеженной ограде, и оттуда я взглянул на нижний город, который мы называли Подолом, на единственную оставшуюся часть Киева, – там в невзрачной бревенчатой избе, стоявшей почти у самой реки, я родился и вырос. Я посмотрел вниз – на закопченные соломенные крыши, покрытые очистительным снегом, на дымящиеся трубы, на узкие, кривые, полускрытые под сугробами улицы. Множество убогих домишек и строений побогаче издавна выстроились вдоль берега реки – несмотря на частые пожары и жесточайшие набеги татар Подол продолжал существовать.

Население города состояло из мелких торговцев, купцов и мастеровых. Их привлекала сюда близость реки, позволявшей в изобилии доставлять богатые и экзотические товары с Востока и вместе с собственными товарами везти их дальше, в Европу. Часто такие перевозки осуществлялись по заказу чужеземных купцов, которые платили за это немалые деньги.

Мой отец, неукротимый охотник, торговал медвежьими шкурами. Он в одиночку добывал их в чащобах огромного леса, простиравшегося далеко на север. Он продавал и другие меха – бобровые шкурки, лисьи, куньи, овечьи... И так велики были его сила и удача, что ни одному мужчине и ни одной женщине из нашей семьи никогда не приходилось ради пропитания заниматься каким-либо промыслом. Если мы голодали – а такое случалось, и нередко, – причина заключалась лишь в том, что зимой заканчивались все припасы и на отцовские деньги нечего было купить.