Третьего не дано - Азерников Валентин Захарович. Страница 8
Косарева. Ну как он?
Басаргин (раздраженно). Нормально. Даже злой. А раз злой, значит, здоровый. Больные не злятся, они силенки для себя берегут.
Косарева. Злой – значит, здоровый? Неплохо сказано.
Платонов. Я злюсь – значит, я существую. В здоровом теле злой дух.
Басаргин (игнорируя его, обращаясь подчеркнуто только к Косаревой). Так что здоров ваш Крылов, можете идти к нему. Статья-то готова?
Платонов (Косаревой). Я покурю. (Уходит.)
Косарева. Да не совсем.
Басаргин (смотрит на часы). Так уж двенадцать. Успеете?
Косарева. Не знаю. Дело не только во времени. Что-то не все мне ясно тут.
Басаргин. Вот те на. Выясняла, выясняла – и неясно. Я ж дал команду, чтоб ввели в курс.
Косарева. Да нет, здесь-то в порядке. Все рассказали, все показали. Только картина какая-то односторонняя получается. Вроде как одной краской нарисована.
Басаргин. Слушай, чего ты мудришь? Ведь здесь все яснее ясного. Тут даже ребенку…
Косарева. Ребенку, может, и ясно, а мне – нет. Да и читатели не малые дети. И их все-таки обязательно заинтересует причина аварии…
Басаргин. Я ж говорю – несчастный…
Косарева. Нет, нет, я не об этом. Я имею в виду – до. Что было до аварии. Что привело к ней. Или кто.
Басаргин. Это мы выясним, не беспокойтесь. И если кто-то конкретно виноват (смотрит в сторону, где недавно стоял Платонов), ему не поздоровится. Под суд отдадим. Но для статьи о Крылове – какое это имеет значение?
Косарева. Большое. Да и с Крыловым не все ясно. Никак не удается поговорить с ним. А без этого…
Басаргин. Слушай, чего ты, понимаешь, в глубины всякие лезешь? Ты ж не роман пишешь?
Косарева. Дело не в объеме. И в романе, и в заметке должна быть четкая идея. Что мы хотим сказать читателю? Что есть люди, способные ценой своей жизни спасти десятки других жизней, – так? И что эти герои живут рядом с нами, как мы пишем в нашей рубрике. Правильно? Что мы ежедневно видим его, вместе работаем, вместе ходим на футбол, ничего в нем особо геройского не замечаем, а потом он вдруг в один прекрасный день оказывается героем. Все замечательно, не правда ли? Но ведь после первых ахов вдумчивый читатель непременно задаст себе и нам вопрос: а как это получилось, что людей надо спасать? И от кого? Ведь аппарат – это не бомба и не ружье. Должно что-то случиться, чтобы он стал источником опасности. Что я должна отвечать на такой вопрос?
Басаргин. А чего хитрить – загорелась смесь,
Косарева. А почему она загорелась?
Басаргин. Откуда я знаю – прокладка, наверное, протекла.
Косарева. А почему она протекла?
Басаргин (кивает в сторону ушедшего Платонова). Это ты вон у профессора спроси.
Косарева. Спрашивала. Говорит – старая была.
Басаргин. А почему новую не поставили – не сказал?
Косарева. Сказал. Не было новых. Не дали цеху.
Басаргин. Ах, вон как – не дали дитятке? Ну да, а сам он побеспокоиться не может. Интересные это люди. Вон он (кивает в сторону ушедшего Платонова) был у меня сегодня. Так что ты думаешь – он переживал из-за аварии? Думаешь, понял, что это его безответственность привела к ней? Ничего подобного. Знай себе долбит: не обеспечили, не принесли, не подали.
Освещается другая половина сцены. Кабинет Басаргина. Он переходит туда, садится за стол. К столу подходит Платонов.
Платонов. Но чем, чем мне их заменять? У нас же постоянно некомплект, не хватает новых уплотнителей. Старые ставят. Помоют, поплюют и обратно поставят. Басаргин. Вот именно. Это ты правильно сказал. Поплюют. Вам наплевать на завод. Вы кричите караул, если вам не подали на блюдечке прокладку, и спокойно идете домой ровно в пять, даже если горит план. Конечно, когда же тебе о нем думать – ты ведь лекции читаешь. Профессор. Учишь молодежь технике безопасности. (Резко меняет тон.) А чему ты их можешь научить, когда у тебя самого аппараты рвутся и люди калечатся? Вот ты завтра придешь в техникум на лекцию – они будут смотреть на тебя, этакого уставшего от жизни, от нескольких работ, на которых ты деньгу зашибаешь, и что ты им скажешь? Скажешь – милости просим, приходите, я для вас еще один фейерверк устрою?
Платонов. Знаете, перевернуть можно все что угодно. Один пришел пьяный на работу, другой оставил в ночную на вторую смену аппаратчика, третий прокладки к профилактике не завез, четвертый ремонтников погонял, а виноват во всем пятый? Так, по-вашему?
Басаргин. Нет, это по-твоему так. А по-моему, и первый, и пятый, и десятый – все делают одно общее дело. Продукцию. Согласно государственному плану. Понимаешь? Все остальное: прокладки, накладки, пьянство – все это важное, но не главное. А главного я добился, хотя стоило это… Три года без отпуска, понимаешь, почти без выходных, а завод вытянул. Вы вон в это время в основном прения устраивали – то, мол, не так, это не так. Но пока вы языком работали, я дело делал. И сделал. Так или не так – а сделал. И жил все эти годы не для себя, между прочим. А вы если даже и делали, то в первую очередь для себя. Преподавание, статьи, переводы какие-то – для кого все это? Для завода, что ль?
Платонов. Техникум, между прочим, для завода готовит кадры.
Басаргин. Техникум-то для завода, а преподают в нем некоторые для себя.
Платонов. А вы мне за пять лет хоть раз предложили повышение? Или я так и должен до седых волос на ста пятидесяти рублях сидеть?
Басаргин. Вот-вот, рубли. У вас все на рубли.
Платонов. Ау вас? Премию дал, премии лишил…
Басаргин. Да тебе наплевать на мою премию, ты и без меня зашибаешь. В общем, ты правильный парень, давай продолжай в том же духе, ты ведь точно рассчитал – директор все покроет.
Платонов. А к чему вы все это мне говорите? Вы ведь вызывали посоветоваться.
Басаргин. Ты посоветуешь.
Платонов. Знаете, когда вы вызываете врача, вы же не учите его, какое лекарство вам выписывать.
Басаргин (Косаревой). Видишь как у них: когда нечего сказать по существу – хамят. (Платонову.) У меня нет времени слушать твои бестактности. Будь здоров.
Свет гаснет. Басаргин возвращается к Косаревой.
А ты причины ищешь.
Косарева. Значит, Платонов?
Басаргин. А-а, таких у нас, к сожалению, немало. Они всегда перекричат тебя. У них всегда во всем начальство виновато.
Косарева. А на самом деле?
Басаргин. Что на самом деле?
Косарева. На самом деле начальство ни в чем не виновато?
Басаргин. Виновато – не виновато… Что ты, понимаешь, следствие тут разводишь. Этим другие занимаются. Твое дело сейчас какое? Показать положительную сторону этого происшествия. Рассказать о том, как человек может противостоять несчастному случаю. Ты ж уважаемый человек в городе. Я лично всегда с удовольствием читаю твои статьи. Принципиальные, правильно ориентируют. А ты, понимаешь, время не на то тратишь.
Косарева. Извините, но я бы не взяла на себя смелость давать вам советы по поводу вашей работы.
Басаргин. Да ты не обижайся. Я ж помочь хочу. Дело-то общее.
Косарева. Вы за меня волнуетесь?
Басаргин. И за тебя тоже. Ведь если ты сгоряча, не разобравшись, нафантазируешь там чего – неприятности у тебя же будут. Получится, что комиссия еще ничего не решила, а ты уж на нее оказываешь давление. Да еще в печати.
Косарева. А вы уже знаете, что решит комиссия?
Возвращается Платонов.
Басаргин. Ладно, потом потолкуем. Так ты давай не тяни – и так все ясно. (Уходит, демонстративно не замечая Платонова.)
Платонов. Что-нибудь случилось?
Косарева. Да нет пока.
Платонов. А может?
Косарева. Боюсь, что да.
Платонов. Если не секрет…
Косарева. Да уж какой тут секрет. Просто он опасается, что мы с комиссией можем в выводах разойтись. За меня, конечно, опасается, не за комиссию.
Платонов. Но может, имеет смысл подождать ее выводов?
Косарева. Некогда, мне уезжать.
Платонов. Далеко?