Золотой век - Райт Джон К.. Страница 30

– Где мы? – не скрывая отвращения, спросил Фаэтон.

– Это место не подчиняется Консенсусной эстетике.

– Я заметил!

– Его создавала одна из Антиэстетических школ, нео-морфисты, принадлежащие к движению «Никогда не будем первыми». Они самые ярые противники традиционных социальных и художественных форм…

– Да, я их знаю, – раздраженно остановил его Фаэтон. – Я не все забыл.

«Никогда не будем первыми» набирались из второго поколения, родившегося после изобретения бессмертия. Они отвергают все, что так нравится старшему поколению. Основная идея этого движения, кажется, заключается в том, что богатства и власть, принадлежащие старшему поколению (и надо сказать, они их заслужили), должны быть отобраны у них по не очень понятным причинам и переданы молодым (а они, кстати, еще ничего не заслужили). Возможно, до изобретения бессмертия законы и институты были иными, но сейчас подобные идеи казались весьма и весьма спорными.

– Гелий называет их какофилами, то есть любителями всего дурного, – сказал Фаэтон. – Я всегда спорил с ним, думал, что в них есть что-то обнадеживающее, футуристическое, отчаянное, но теперь мне кажется, что Гелий прав. Вода в этом бассейне очень неприятного цвета. В воде есть галлюциногены?

– Только успокоительное, чтобы снизить воздействие перегрузок на организм, хозяин, и еще веселящие химические вещества, чтобы поездка прошла приятно.

– Действительно? А сколько времени она займет?

– Отсюда до геосинхронной орбиты? Триста секунд.

– Думаю, я в состоянии пережить скуку одиночества в течение пяти минут и не впасть в отчаяние. Спасибо. Мне кажется, я прекрасно обошелся бы без этих любителей дурных манер и без этого лифта.

Внутри костюма он обнаружил мыслительное пространство. Ощущения поступали от костюма прямо в мозг, память обогатилась новыми мыслительными способностями и возможностями, а двигательные нервы – регуляторами. В его доспехах было встроено множество контрольных интерфейсов, серворазумов и операционных иерархий. Создавалось впечатление, что все они не соединялись в цепи или каналы, и пока он не мог понять, какими именно машинами или системами должны управлять эти доспехи, но сложность их была просто невероятной. Используя доспехи, Фаэтон мог управлять контрольными интерфейсами и заставить работать локальное мыслительное пространство. В считанные секунды он вычислил поток энергии в трубе, создал соответствующие анкерные поля и генераторы под оболочкой костюма, установил зону магнитного поля вокруг себя и направил энергию вверх по оси трубы со скоростью, в несколько раз превышающей скорость звука. Аварийная программа, не давая воздуху вырваться в вакуум трубы, раскрыла вздувшееся от этого окно, которое тут же захлопнулось. Фаэтон взмыл вверх. Черная внутренняя обшивка доспехов проникала в его плоть, делая его тело, нервы и кости твердыми, как дуб. Он с легкостью переносил девятикратное ускорение. Внутренний монитор костюма сообщил ему, что, если бы он потратил больше времени на завершение регулировки натяжения в клетках и мембранах своего организма, он смог бы выдержать все девяносто.

– Радамант, я представляю опасность для окружающих?

– Если бы это было опасно, я предупредил бы вас, молодой хозяин.

Невидимая сила подхватила Фаэтона и понесла вверх. Он оказался в невесомости в обширном пространстве сферической формы, примерно миля в ширину. По стенам теснились доки и закрытые решетками проходы к межпланетным космическим кораблям, а также к поселениям города-кольца. Фаэтон переключил фильтр ощущений на подтекстовый режим и сразу же увидел карты и диаграммы, пояснявшие работу механизмов и энергоустановок вокруг него, а также показывавшие его местоположение.

Теперь он видел работу механизмов и трубопроводы, проходившие между ними. Он заглянул в среднюю виртуальность, чтобы узнать смысл производившейся работы, и обнаружил, что в связи с его появлением в сверхкостюме софотеки приняли необходимые меры безопасности. Были подсчитаны возможные издержки по страхованию, которые были бы вычтены со счета Фаэтона, если бы произошел несчастный случай, там же указывалось, что, поскольку Фаэтон – банкрот, все денежные вычеты, наряду с расходами, проистекавшими из сложившейся ситуации, будут сделаны со счета Гелия.

Фаэтон повернулся к Радаманту, который теперь, когда Фаэтон снова включил фильтр, принял материальный облик. На этот раз он был пингвином, одетым в доспехи из адамантина. Его шлем выглядел почти так же, как выполненный в древнегреческом стиле шлем Фаэтона, только лицевая пластина, закрывавшая клюв, больше выступала вперед.

– Радамант! Что это такое?!

Вытянув шею, пингвин принялся себя разглядывать. Он задумчиво осмотрел свое круглое тело, обтянутое золотом, даже поднял крылья и заглянул под мышки.

– Что-то не так, хозяин? Протокол Серебристо-серой требует, чтобы я принял вид, не нарушающий атмосферу места действия.

– Ты все перепутал! Ну разве может быть пингвин в космическом скафандре!

– Видите ли, пингвин не мог бы висеть в вакууме здесь с вами без специального костюма. Это нереалистично.

– По-моему, ты несерьезно воспринимаешь мои неприятности.

– Когда имеешь дело с людьми, сэр, чувство юмора очень полезно.

– Судя по всему, оно так же полезно, когда имеешь дело с софотеками. Все, что я делаю и куда иду, всегда известно Гелию, ты и твои собратья постоянно информируют его об этом. Или это тоже шутка?

– Просто он имеет право знать о том, что его касается, например, на что вы тратите его деньги.

– И даже несмотря на то, что моя амнезия вычеркнула из памяти тот факт, что это его деньги, а не мои? Так ведь?

– Возможно, это не совсем справедливо, но вы сами согласились на эти условия.

– И судя по всему, я забыл, что согласился. Все утверждают, что мы живем в золотом веке. Не кажется ли тебе, что он мог бы быть более справедливым?

– Что вы хотели бы предложить, молодой хозяин?

Фаэтон поболтал ногами и повернулся к переходному люку. Его костюм изменился: вдоль спины и ног выросла целая микроскопическая система маленьких пушек, из которых с огромной скоростью, близкой к световой, вылетали почти ничего не весившие частицы, вылетая же, они увеличивали массу до такой степени, что двигали вперед тело Фаэтона. Тонкие рубиново-красные параллельные лучи света с шипением вырывались из доспехов у него за спиной.

Впереди появился первый сегмент города-кольца. В отличие от ангара с космическими кораблями этот сегмент вращался вокруг своей оси – таким образом создавалась гравитация. Двигаясь вдоль оси, Фаэтон понял, что цилиндр имел традиционную форму, а впереди и внизу были видны зеленые леса и голубые озера.

– Возможно, нет необходимости соблюдать обязательства, если я их не помню.

– Однако в таком случае у всех появится соблазн избегать своих обязательств, просто-напросто стирая их из памяти. Если бы вы хотели включить подобный пункт в подписанный вами контракт, вероятно, именно так вы бы и поступили.

– По всей видимости, вторая сторона, подписавшая контракт, уж не знаю, кто это был, не согласилась на это.

– Благоразумное предположение.

За первым цилиндром следовало еще несколько: три первых были жидкокристаллическими, их заполняли какие-то странные формы и извилистые линии, за ними был цилиндр, стены которого покрывал океан оловянно-голубого цвета, а под толщей воды светились окна настоящим земным светом. За следующим переходником находился цилиндр, вращавшийся с меньшей скоростью, а стены его покрывали ржаво-красные каньоны, сухие снега и льды Марса.

– И все же мне хотелось бы знать, – произнес Фаэтон, – почему мне пришлось подписывать такое идиотское соглашение?

– Вы можете присоединиться к Ортомнемосистам, чья школа предписывает им изменение памяти только с целью омоложения. Вы также можете стать одним из примитивистов, они вообще против всякого вмешательства в память.

– Ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Софотеки значительно сообразительнее нас. Почему ты позволил мне сделать такую глупость?