Сын Америки - Райт Ричард. Страница 14

Какой марки у них машина? Он не догадался посмотреть, когда Пегги открывала дверь гаража. Хорошо, если бы «линкольн», или «паккард», или «роллс-ройс». Ух ты! Дайте ему только сесть за руль. Уж он себя покажет! Понятно, когда сзади будут сидеть мисс или мистер Долтон, придется править осторожно. Но когда он останется один – земля будет гореть у него под колесами, от шин дым пойдет!

Он облизнул губы: ему захотелось пить. Он посмотрел на часы: было десять минут девятого; он пойдет на кухню, напьется воды, а потом выведет машину из гаража. Он спустился вниз, прошел через весь подвал и поднялся по другой лестнице, ведущей на кухню. Сам того не замечая, он шел на цыпочках. Он слегка толкнул дверь и заглянул. От того, что он увидел, у него перехватило дух: миссис Долтон, в свободно ниспадающем белом платье, стояла неподвижно, как изваяние, посреди кухни. Было тихо, только на белой стене тикали большие часы. С минуту он колебался, войти или убежать назад в подвал, он забыл про свою жажду. По лицу миссис Долтон видно было, что она напряженно вслушивается; руки ее безжизненно висели вдоль тела. Биггеру казалось, что она слышит не только ушами, но и всеми порами лица и всегда прислушивается к какому-то тихому голосу. У ее ног на полу сидела белая кошка, уставив на него свои большие темные глаза. От одного вида миссис Долтон и этой белой кошки ему сделалось не по себе, он уже хотел притворить дверь и на цыпочках спуститься вниз, но тут она заговорила:

– Кто это? Новый шофер?

– Да, мэм.

– Вам что-нибудь нужно?

– Простите, мэм. Мне… я… я хотел напиться.

– Так вы войдите. Здесь, вероятно, найдется стакан.

Он подошел к раковине, не спуская с миссис Долтон глаз, чувствуя, что она, хоть и слепая, видит его. Кожа у него горела. Он достал стакан с полки, отвернул кран и налил воды. Когда он пил, он снова взглянул на нее поверх стакана. У нее было все то же спокойное, внимательное, выжидающее выражение глаз. Оно напомнило ему лицо мертвеца, которого он видел однажды. Потом он вдруг заметил, что миссис Долтон переменила положение, и понял, что она повернулась на звук его шагов. Она в точности знает, где я стою, подумал он.

– Понравилась вам ваша комната? – спросила она. И когда она заговорила, он понял, что все это время она ждала, когда звякнет поставленный на место стакан.

– Да, мэм.

– Я думаю, вы достаточно осторожны, когда правите машиной?

– Да, мэм. Я буду править очень осторожно.

– Вы когда-нибудь уже работали шофером?

– Да, мэм. Но только на грузовике.

Когда он говорил с ней, у него было такое чувство, будто и он ее почти не видит.

– Как вы сказали, Биггер, сколько классов вы прошли в школе?

– Четыре, мэм.

– А вы не думаете продолжать учение?

– Как же, мэм? Ведь надо работать.

– Ну а если б вам дали такую возможность?

– Не знаю, мэм.

– Шофер, который у нас раньше работал, посещал вечерние курсы.

– Да, мэм.

– Кем бы вы хотели стать, если б у вас было образование?

– Не знаю, мэм.

– Вы никогда об этом не думали?

– Нет, мэм.

– Вы предпочитаете работать?

– Пожалуй, да, мэм.

– Ну хорошо, мы об этом в другой раз поговорим. Вам, пожалуй, пора уже подавать машину для мисс Долтон.

– Да, мэм.

Он вышел, а она все стояла посреди кухни, на том же месте, где он ее застал. Он не знал, как ему думать о ней: ему казалось, что каждый его поступок она будет судить дружелюбно, но без снисхождения. Она внушала ему чувство, сходное с тем, которое он испытывал к своей матери. Разница была в том, что мать всегда заставляла его делать то, что она хотела, а миссис Долтон собиралась заставить его делать то, что, по ее мнению, должен был бы хотеть он сам. Но он не хотел посещать вечерние курсы. Вечерние курсы – это все очень хорошо, но у него другие планы. Собственно, он еще и сам не знал, какие именно, но уже начал обдумывать их.

На улице стало совсем тепло. Поднялся ветер. Он закурил сигарету и отпер гараж; двери широко распахнулись, и опять он вздрогнул от неожиданности и удовольствия, когда в гараже автоматически зажегся свет. Все у них есть, у этих людей, подумал он. Он осмотрел машину: это был темно-синий «бьюик», последняя модель, со стальными спицами. Он отошел на несколько шагов и полюбовался им издали, потом открыл дверцу и провел рукой по щитку. – Он был немножко разочарован, что машина оказалась не такая дорогая, как он воображал, но цвет и модная форма вполне возмещали этот недостаток. «Хороша», – сказал он себе вполголоса. Он сел за руль, выехал из гаража, развернулся и затормозил у бокового крыльца.

– Это вы, Биггер?

Девушка стояла на ступеньках.

– Да, мэм.

Он вышел и распахнул перед ней дверцу.

– Спасибо.

Он дотронулся до кепки и сейчас же подумал, надо ли было.

– Университет – это на Мидвэе, мэм?

В переднее зеркальце ему видно было, что она замялась, прежде чем ответить.

– Да, да. На Мидвэе.

Он выехал за ворота и повернул к югу. Он вел машину уверенно, набирая скорость после перекрестка и слегка замедляя при приближении к следующему.

– Вы хорошо правите, – сказала она.

– Да, мэм, – ответил он с гордостью.

Поворачивая руль, он наблюдал за ней в переднее зеркальце: она была хорошенькая, но очень маленькая. Такими бывают куклы в магазинных витринах: белое лицо, черные глаза, красные губы. И она теперь держалась совсем не так, как в первый раз, когда он ее увидел. Взгляд у нее был какой-то рассеянный. У Сорок седьмой улицы он остановился перед светофором; потом ему удалось без задержек проехать до Пятьдесят первой, где скопилась длинная вереница автомобилей. Он слегка придерживал рукой баранку, дожидаясь, когда двинутся передние машины. Когда он вел машину, у него всегда возникало волнующее ощущение власти: за рулем он как бы вырастал. Он любил нажать ногой на педаль и пронестись мимо других, неподвижных машин, глядя, как разворачивается перед ним асфальтовая лепта дороги. Красный свет сменился зеленым, и он плавно тронул с места.

– Биггер!

– Да, мэм.

– Сейчас сверните налево и остановитесь в переулке.

– Здесь, мэм?

– Да, здесь.

Это еще что такое? Он свернул с Коттедж Гроув-авеню и затормозил, подъехав к тротуару. Он обернулся к ней и вздрогнул: она соскользнула на самый край сиденья, и ее лицо было теперь совсем близко от него.

– Я вас испугала? – спросила она негромко и с улыбкой.

– Нет, мэм, что вы, – растерянно пробормотал он.

Он взглянул на нее в зеркало. Ее маленькие белые руки опирались на спинку переднего сиденья, глаза смотрели в пространство.

– Мне нужно сказать вам кое-что, а я не знаю как, – сказала она.

Он ничего не ответил. Наступило долгое молчание. Какого черта ей от него надо? Прогрохотал трамвай. Он увидел в зеркальце, как зеленый огонь светофора позади сменился красным, потом опять зеленым. Ну, что бы там она ни хотела ему сказать, а только говорила бы уж скорей, и дело с концом. Чудная какая-то девушка. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Он молчал, ожидая, когда она заговорит. Она сняла руки с переднего сиденья и принялась рыться в своей сумочке.

– У вас спички есть?

– Да, мэм.

Он вытащил из жилетного кармана коробку спичек.

– Зажгите, – сказала она.

Он чиркнул спичкой и поднес ей огонь. Она с минуту курила молча.

– Вы умеете держать язык за зубами? – спросила она улыбаясь.

Он открыл рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал. По смыслу ее вопроса и по самому тону, которым он был задан, он чувствовал, что ответить нужно; но что?

– Я в университет не поеду, – сказала она наконец. – Только вы об этом забудьте. Я хочу, чтоб вы повезли меня на Петлю [1]. Но если кто-нибудь вас спросит, то я была в университете, понятно, Биггер?

– Да, мэм, это не мое дело, мэм, – пробормотал он.

– Мне кажется, что вам можно доверять.