Роберт Бернс - Райт-Ковалева Рита Яковлевна. Страница 60
И если при жизни поэта стихи не будут напечатаны, то сам Бернс в глубине души твердо верит, что-когда-нибудь их прочтет весь мир.
Стихи называются «Дерево Свободы».
Они написаны в те дни, когда начальство Бернса считало, что он угомонился и впредь будет «служить и не думать».
Он как будто присмирел, хотя на окне таверны «Глобус» написал алмазным карандашом — подарком покойного лорда Гленкерна:
Впрочем, даже эти стихи особенно не ставились ему в вину — лишь бы он не «крамольничал».
Местные власти с удовлетворением читали его полное достоинства письмо, в котором он напоминал о своем избрании почетным гражданином Дамфриза и просил предоставить ему привилегию бесплатного обучения сыновей в лучшей школе.
Привилегия была ему предоставлена. Он считал, что заслужил ее, выгадав для городского муниципалитета какие-то суммы по таможенным сборам.
Но друзья, читавшие ею новое произведение «Дерево Свободы», понимали, что не медными грошами акциза, а чистым золотом стиха заработал он право считаться в веках лучшим гражданином не только Дамфриза, но и всей Шотландии.
Вот эти строки о свободе, которые даже в нашем XX веке редактор оксфордского, то есть академического, издания Бернса не пожелал включить в свой толстый том:
Народ подымается на борьбу, идут на зов свободы ее сыны, Франция будет свободной!
А что же родина поэта, что же Великобритания?
Так Великая Эстафета Вольности — слово поэта — всегда передается и будет передаваться из уст в уста по всему земному шару.
4
Этой весной не только от солнца стало теплее на душе у Бернса. Хозяин квартиры предложил ему другое жилье, и Бернсы переехали в Мельничный переулок, в отдельный двухэтажный дом из красноватого камня. В первом этаже — две отличные комнаты и кухня, во втором — две большие спальни, темная комнатка с альковом, просторные кладовые, чердак.
Но самое главное, чему радовалась Джин, был садик при доме, где сейчас, в мае, уже густо росла трава и зеленели деревья. Теперь можно будет выпускать ребят спокойно, тем более что рядом жил один из самых славных сослуживцев Роберта — Джон Льюарс. Его сестра, пятнадцатилетняя Джесси, предложила Джин помогать по дому.
В новый дом можно было, не стесняясь, позвать гостей: остатки эллислендской мебели — круглый стол красного дерева, кресла, шкаф с посудой, — кое как составленные в тесноте Вонючего переулка, теперь встали просторно и красиво. На пол лег ковер, который и не разворачивали на старой квартире, камин хорошо тянул, а на полках свободно разместились книги и подарки друзей: резной ящичек от жены доктора Максвелла, затейливая чаша из кокосового ореха для пунша — миссис Дэнлоп, даря ее Бернсу, сказала, что эту вещь еще в прошлом веке привезли из путешествий ее предки Уоллесы. Над камином висели силуэты лорда Гленкерна, Боба Эйнсли и Джона Сайма. Вообще жить стало спокойнее и легче.
Роберт чувствовал, что в Дамфризе к нему относятся хорошо. Его выбрали членом правления библиотеки и освободили от всяких взносов. Он подарил библиотеке несколько книг, в том числе и свой двухтомник, который недавно вышел в Эдинбурге.
Крич не прислал ни одного экземпляра, пока Бернс не написал ему коротко и сердито: «Сэр, я узнал, что моя книга вышла. Прошу вас как можно скорее прислать мне двадцать экземпляров. Так как я собираюсь их преподнести нескольким Великим Людям, которых я уважаю, и нескольким Маленьким Людям, которых я люблю, то эти двадцать экземпляров вашей торговле не помешают. Если нет двадцати экземпляров, пришлите сколько можно. Буду особенно благодарен, если пошлете их с первой же оказией».
Капитан Риддел по-прежнему часто приезжал в Дамфриз и вызывал Роберта в «Глобус». В эти вечера Роберт возвращался домой поздно. Риддел был рад, что Бернс избежал «кары». Он показал Бернсу письмо из Эдинбурга, в котором один из его друзей, Фрэнсис Эрскин, человек богатый и влиятельный, расспрашивал его о Бернсе и предлагал собрать деньги между «друзьями свободы», чтобы Бернс не остался без материальной поддержки, если его выгонят с работы. Бернс написал Эрскину длинное письмо — одно из тех замечательных своих писем, в которых он встает, как живой.
Он просит адресата сжечь письмо: «Бернса, о чьих интересах вы так благородно заботитесь, я тут нарисовал живыми красками, таким, каков он есть. Но если люди, в чьих руках находится его хлеб насущный, хотя бы прослышат об этом портрете, бедный Бард пропал навеки».
Каков же Бернс в своем собственном представлении?