Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович. Страница 25
– Вы идите, а я сама это сделаю!
Возницын выбежал из караульной избы.
Софья вынула из-за пазухи мокрый конверт, сняла ботинки и чулки и разожгла в печке сухую щепу.
Возницын вернулся очень быстро. Он принес полотенце и длинный шелковый халат.
Софья, расплетая косу, с интересом глядела, как Возницын хозяйственно завешивал своей шинелью маленькое оконце караульной избы.
Устроив все, Возницын обернулся к девушке:
– Вот закройтесь на крючок и переодевайтесь! Я буду в сенях. Коли что понадобится, кликните!
Теперь он смело глядел на нее: длинная коса была распущена, и волосы, как плащом, покрывали Софью до колен.
– Спасибо, спасибо! – горячо благодарила Софья, крепко пожимая холодными пальцами руку Возницына.
Возницын вспыхнул до ушей.
– Пустяки, не за что! Согревайтесь! – Он шагнул за порог.
Дверь закрылась на крючок.
Возницын в темноте нащупал скамейку, где стояла кадка с водой, и сел. Он не собирался подслушивать, но невольно ловил каждый звук, доносившийся из-за двери.
Ему не терпелось – хотелось поскорее вновь увидеть ее.
Давешний сон окончательно пропал.
Время тянулось нестерпимо медленно.
Возницыну надоело сидеть. Он вышел из караульной избы на двор.
В лунном свете были хорошо видны ближайшие караулы. У провиантских складов, опершись на мушкет, неподвижно стоял караульный солдат.
– Дремлет, наверное, каналья – подумал Возницын, но не захотел отходить от избы.
Он глянул на самый ответственный караул – у порохового погреба – там караульные не спали.
К пушкарю, стоявшему с пикой, как полагается, у самой двери, как раз подошел солдат, ходивший кругом погреба с обнаженной шпагой в руке. Солдат, должно быть не прочь был покалякать с товарищем, но пушкарь, видевший Возницына, цыкнул на солдата, и он снова пошел в обход.
Возницын вернулся в сени и стал терпеливо дожидаться. Наконец щелкнул крючок. Дверь отворилась.
– Входите! – сказала Софья, отступая в глубь избы.
Возницын вошел.
Теперь Софья была в измятом, но более сухом платьи.
– Посижу на дорогу и пойду домой спать!
Она села на лавку.
Возницын присел поодаль, на краешек.
– Куда же это вы неудачно ездили? – улыбаясь, спросил он.
Софья давно приготовила ответ на этот вопрос.
– Не спрашивайте – смешная и глупая затея, – усмехаясь, ответила она: – Все заснули, а мне не спалось. Я пошла к Волге. Вижу гичка стоит у берега. Дай, думаю, покатаюсь. Не успела доехать до Кремля, – весло сломалось. Я стала грести обломком. Кое-как подъехала к берегу и хотела выпрыгнуть да оступилась и попала в реку… Вы меня проводите из порта? – спросила она, вставая.
– Провожу, – упавшим голосом ответил Возницын – ему не хотелось так скоро расставаться с Софьей. – Жаль – я дневальный, мне далеко уходить нельзя. Я могу только до ворот провожать. А вы где живете? – спросил Возницын, когда они вышли из караульной избы.
– В Белом городе, у Знаменья, где капитан Мишуков…
Четвертая глава
I
Уже две недели Возницын был в отменно-хорошем настроении. Дома он сносил надоедливую болтовню Афанасия и прощал ему то, что денщик потихоньку пьет барский чихирь.
А в канцелярии не замечал нудной секретарской работы.
Поглощенный своими мыслями, Возницын привычно просматривал скудные корабельные табели «о приеме провианту», «о больных людях», «о служителях корабельных и кто с кем в каше» и, подсчитывая офицеров и матросов, людей налицо и «нетчиков», сухари и пиво, уксус и боченки пресной воды и прочее, – привычно составлял «повсядневные ведомости» кораблей.
Мир казался Возницыну прекрасным.
Одно тяготило Возницына: ему не с кем было поделиться своей радостью. Приятели – Андрюша Дашков и князь Масальский – стояли далеко: капитан Мишуков, назначенный вместо фон-Вердена главным командиром над портом, укрыл суда на осень в Ярковской гавани.
Не Афанасию же рассказывать обо всем!
А рассказать, как казалось Возницыну, было о чем.
После той памятной ночи Возницын несколько раз встречался, с Софьей. Они уходили куда-либо к Волге и сидели, разговаривая: Софья боялась ходить с Возницыным по городу, чтобы их не увидели вместе. (Ей все еще удавалось обманывать капитаншу: Софья уходя из дому, каждый раз говорила, что идет навестить старицу – вотчинную управительницу Вознесенского монастыря).
Сегодня они тоже условились встретиться – было воскресенье, день, удобный для обоих.
Когда часы на Пречистенских воротах Кремля пробьют четыре пополудни, Возницын должен был с лодкой ждать Софью на Кутуме, против Кабашных ворот Белого города: Софья хотела съездить по какому-то делу в Казанскую слободу.
Время у Возницына тянулось невозможно медленно.
Он давно приготовил лодку, пообедал, приоделся и все еще до срока оставалось около часу.
Возницын взял со стола свои любимые «Краткие нравоучительные повести», подаренные Фарварсоном, перевернул страницу-другую и отложил: сегодня чтение не шло на ум.
Он встал, пригладил перед зеркальцем парик, подкрутил русые усики и, надев треуголку, вышел.
Гребец Лутоня ждал у пристани с лодкой.
– Ступай, я один поеду, – сказал Возницын, прыгая в лодку. Он медленно плыл вверх по Волге до Кутума и все-таки, пока на Пречистенской башне пробили часы, Возницын прождался у берега.
Но вот пробило четыре.
Возницын не спускал глаз с черного провала Кабашных ворот.
Софья не шла.
Он сидел, кусая ногти.
– Не придет! Капитанша задержала!
Наконец в воротах показалась Софья.
Увидев ее, Возницын замахал треуголкой.
– Вы давно ждете? – спросила Софья, подходя к лодке.
– С утра, – пошутил Возницын.
– Бедненький! – сказала Софья, садясь в лодку. Несколько взмахов весел – и они очутились на противоположном берегу.
Софья легко выпрыгнула из лодки.
– Долго задержитесь в слободе?
– Нет, Сашенька, я – скоро. Только передам письмо. А тогда мы поедем кататься. Хорошо?
– Ладно!
Возницын смотрел вслед ей, пока Софья не скрылась за первыми мазанками Казанской слободы.
Подходя, к слободе, Софья вынула из-за корсажа злополучное письмо. Оно было сильно подмочено, печать почти вся облупилась.
– Ну да ничего – чай, водой ехали, а не по сухому пути; всё могло случиться! – подумала она.
Софья взглянула на адрес:
«Георгию Галатьянову – в Казанской слободе, в доме Исакова».
«Какой он, этот управитель: молодой, старый?»
Вспомнилось, как про него говорила мать Серафима: жох!
– Должно быть, молодой.
Она оправила платье.
Из царского аптекарского сада доносились ароматные запахи целебных трав. И в то же время слобода пахла рыбой и солью: все дворы были увешаны рыбой, вялившейся на солнце.
У первого встречного Софья узнала, где находится дом Исакова – он стоял у самого Петухова ерика.
Это была маленькая, как все в слободе, мазанковая избенка – точно в Переведенских слободах в Питербурхе. Только на ее дворе не стояли вешала, а на разостланном ковре сушилось сарацинское пшено.
Дверь мазанки была открыта настежь.
Софья подошла к двери и окликнула:
– Есть кто-нибудь?
– Входите, не бойтесь! – раздался из мазанки голос.
Голос показался Софье странно-знакомым.
Софья боязливо вошла и становилась у порога: в мазанке были завешаны окна.
Она различила только на глиняном полу ковер, подушки, кальян.
Какая-то фигура в пестром халате лежала на ковре.
– Вы кого ищете?
– Управителя Вознесенского монастыря.
Софья забыла, как его звать. Она повернулась к свету и прочла:
– Георгия Галатьянова.
– Это – я, – сказал человек в пестром халате, вставая и подходя к Софье.
Софья взглянула. Перед ней, лукаво улыбаясь, стоял архиерейский толмач, тот самый грек, с которым она встретилась по дороге в Питербурх.