Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович. Страница 50

– Чего изволите, Александр Артемьич?

– Я пойду ко дворцу. Смотри, чтобы кто-либо к нам не забрался. Не смей никуда уходить из дому. А то, я знаю, ты побежишь поглядеть на огни…

– Я уж ходил, батюшка барич, пока вы отдыхали! – весело улыбаясь, ответил Афонька: – Все видел. До чего красиво!

– Афанасий, а фейерверк уже начался? – спросила Софья.

– Нет, Софья Васильевна, только люминация. И такие огни…

– Ну ладно, ладно! – перебил Афоньку Возницын, захлопывая дверь. – Его только тронь, – до завтра не остановишь! – сказал повеселевший Возницын.

Он снял с вешалки короткий полушубок, надел вместо треуголки круглую с россомашьей опушкой шапку.

– Мы будем точно посадский с женой, – шутливо говорил он, задувая свечу.

Софья ухватилась за его руку, и они вышли из избы.

Была тихая, морозная ночь.

Переведенские слободы, где жил работный люд, стояли темным-темны. Но слева, по направлению к Березовому острову и крепости, все небо было залито заревом, точно где-то за Невой полыхал огромный костер.

Эти отблески огней невольно заставили Возницына и Софью ускорить шаги.

– Смотри, смотри, как красиво! – сказала Софья, когда они вышли на Большую Перспективную.

Впереди, украшенное сотнями плошек, возвышалось каменное Адмиралтейство. В огнях сиял дом Полициймейстерской канцелярии, бывший дом Лефорта и триумфальная арка, поставленная за Зеленым мостом к приезду Анны Иоанновны в Санкт-Питербурх. В ее рамке, на большом транспаранте, освещенном лампами, стоял портрет императрицы.

– Саша, ты ее видел. Она похожа здесь? – тихо спросила Софья, указывая на Анну Иоанновну.

– Разве только по величине – такая же несуразная туша, как здесь.

Софья засмеялась, прижавшись к его плечу.

– Нет, взаправду – похожа?

– Ничего похожего. Тут лицо гладкое, чистое, а на самом деле у нее – смуглое и рябое. И нос нарисовали иной – поменьше. Одним словом, – сказал оглядываясь Возницын, – не завидую я Бирону: две жены у него, а одна другой краше…

Они замолчали – проходили мимо Гостиного двора. Гостиный двор был темен. Его высокий, обитый железом шпиц, терялся в черном небе. На углу Гостиного двора стоял в бараньем тулупе ночной сторож, а рядом с ним в васильковой шинели с алыми обшлагами – полицейский солдат.

– И откудова столько этих нищих нашло? Вчера за ночь караул семерых подобрал с отмороженным руками и ногами, – говорил полицейский солдат.

– Разве ж это нищие? Это хрестьяне с покормежными. Нонче недород много где был – вот и идут люди по белу свету хлеба искать.

Возницын и Софья вышли на Адмиралтейский луг.

Возницын осторожно вел Софью, держась поближе к адмиралтейскому валу, он боялся, как бы на них не налетел сзади какой либо пьяный ямщик – весь луг чернел санями. Ржали не стоявшие на месте жеребцы, переругивались ямщики, распутывая сбившиеся вместе запряжки цугом.

Нескладный зимний дворец был весь залит светом. Из дворца доносились приглушенные звуки оркестра.

В некотором отдалении от дворца, у самого берега Невы, шумел, топал от холода, «подлый» народ. Тут были дворовые девушки в накинутых на плечи полушубках (прибежали на минутку, а мерзнут – целый час), чей-то лакей в ливрее, матрос с серьгой в ухе, какие-то мужики и бабы в нагольных тулупах, нищий на костылях, просящий – «подайте ради праздничка…».

Все они глядели на ярко освещенные окна дворца, в которых мелькали голые плечи нарядных дам, пудреные парики, расшитые золотом розовые, блакитные, оранжевые кафтаны, носились с блюдами наряженные в лакейскую ливрею гвардейские солдаты.

– Вот бы нам, Петруха, тое блюдо сюда!..

– А щей пустых не хочешь? У хозяйки еще оставши – придешь – лопай…

– И неужто все это золото?

– Манька, глянь: в зеленом какая толстая…

– Озябла я! Да скоро ли они, окаянные, огни пущать будут?

Возницын и Софья протискивались сквозь гущу народа поближе к берегу – против дворца, на середине Невы, смутно вырисовывались силуэты деревьев, какие-то постройки.

Не успели Возницын и Софья подойти к Неве, как с Петропавловской крепости ударила пушка. Затем откуда-то с Невы, из темноты, грянула невидимая музыка – трубы и литавры.

Толпа хлынула, было, на лед, но на самой кромке льда, с фузеями в руках – топали промерзшие насквозь, злые солдаты напольного Ингерманландского пехотного полка. Они не пускали никого на реку.

– Отходи, отходи! – замахивались они фузеями.

Наставляли багинеты. Девки, увидев багинеты, кричали и пятились назад. Кто-то из дворовых огрызался:

– Эй-ты, железный нос! Полегче!

– Почему они не пускают? – спросила Софья.

– А чтоб не покалечило кого. Мой хозяин Парфен рассказывал: в позапрошлом году, весной в день коронации, построили они здесь на лугу, леса. А с залива хватил ветерок. Как дунул, – опрокинул леса. Восемьдесят человек покалечило. Кроме того, на островке там много пороху. Мало ли что может случиться. А русский человек, известно, глазами не верит – все попробовать руками хочется!..

Музыка затихла.

– Смотри, Сашенька! – воскликнула Софья.

Вверх, в черное, непроглядное небо, с треском взлетела тысяча разноцветных ракет – точно светящийся дождь обрушился на Петров город.

В толпе заахали, задирая вверх головы.

Не успели погаснуть ракеты, как на льду разом вспыхнуло множество огней и осветило все то, что ранее только смутно намечалось.

Две шеренги зеленых пальм вели к великолепной беседке, с мраморными колоннами, увитыми розами. На беседке горели цифры: 1735.

Это зрелище длилось несколько минут. Затем снова разом погасли все огни. И кругом стало еще темнее, чем было до сих пор.

– Вот, Кузьма, пудиков с сотню сала уже и сожгли! – громко сказал кто-то возле них.

– Тише ты, преображенцы тут! – зашипел другой голос.

– А что – тише? Темно: не увидят! – спокойно отвечал тот же.

– Ну тебя, с тобой беду наживешь!..

И какая-то фигура в малахае, задев Софью плечом, шмыгнула в сторону.

– Полегче, медведь! – вспылил Возницын.

– Не стоит, не тронь! – Софья дернула за рукав Возницына.

С крепости снова раздался выстрел – сигнал к началу второго плана.

Как и в первый раз, загремели, залились трубы, ударили литавры. И снова ярким огнем вспыхнул островок на льду.

Сейчас на нем ярко пылали две высокие пирамиды красных огней. Среди пирамид, на постаменте, украшенном золотыми мечами, шлемами, латами, сиял освещенный белыми и синими огнями огромный глобус. На нем был изображен хищный двуглавый орел со щитом на груди. На щите сверкали огненные буквы «А. И.»

В одной лапе орел держал обвитый лаврами меч. Внизу была надпись.

Софья смотрела, как завороженная, на островок. А Возницын оглянулся – он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

В нескольких шагах от них стоял, в полушубке черноусый грек Галатьянов, тот, который тогда в Астрахани оклеветал Софью и за которым безуспешно гнался Возницын.

Галатьянов смотрел на Софью и Возницына, насмешливо улыбаясь.

Возницын рванулся, было, к нему, но сдержался.

И в это время, как раз, снова потух весь пылающий тысячами огней, островок.

Снова стало темно.

– Что ты, Сашенька? Куда ты хотел итти? – спросила Софья, прижимаясь к нему и заглядывая ему в глаза.

– Ничего, я так – намерз на одном месте, – ответил Возницын, а сам все вглядывался в темноту.

Его слова потонули в страшном треске. Казалось, что непроглядное, черное небо разрывается на части. Со всех сторон вверх летели сотни разноцветных гранат. Звезды, венцы, солнца – кружились в воздухе. Зеленые, желтые, красные, фиолетовые – сыпались сверху ракеты. Зигзагами чертили темноту ночи яркие швермеры.

Возницын не смотрел вверх – он смотрел туда, где стоял Галатьянов.

Галатьянова на том месте уже не было.