Книга-1: Третий Глаз - Рампа Лобсанг. Страница 8

Наш эконом стоял у входа в дом, справа и слева от него находились помощники. Он приветствовал гостей, принимал от них хадаки и передавал их своему помощнику слева. В это же время помощник справа передавал ему шарфы для гостей, которые эконом возлагал либо на пальцы, либо на шею прибывшего – в соответствии с рангом гостя. Все эти шарфы постоянно были в ходу и использовались неоднократно.

Поток приглашенных, казалось, никогда не иссякнет. Соответственно дел у эконома и помощников прибавлялось. Гости съезжались со всех сторон, из всех уголков Лхасы и пригородов, их шумные компании сначала скакали по дороге Лингхор, а затем сворачивали на нашу дорогу, под сень Поталы. Дамы, которым приходилось долго ехать в седле, пользовались кожаной маской для защиты лица от песчаного ветра. Зачастую на маске было нарисовано лицо хозяйки. Прибыв на место, дамы снимали маски и манто из шкур яка. Меня всегда забавляли портреты на масках: чем страшнее и безобразнее были женщины, тем моложе и красивее они были представлены на масках!

Дом гудел, как растревоженный улей. Слуги беспрестанно разносили подушки. В Тибете не пользуются стульями. Мы сидим на подушках. Спальное ложе также набирается из необходимого числа подушек. Нам это кажется более удобным, чем стулья, кресла и кровати.

Прибывших гостей тут же потчевали чаем с маслом, после чего их вели в большую комнату, где уже стояли напитки и легкие закуски – чтобы гости не умерли от голода до настоящего начала приема. Уже приехали сорок дам из знатных домов, вместе со своими служанками. Пока мать занималась одними, другие расхаживали по дому, осматривая утварь и вслух оценивая ее стоимость.

Все это напоминало настоящее нашествие. Особенно много было женщин – разнообразно одетых и самого разного возраста. Они всюду совали свой нос и порой оказывались в самых неподходящих местах, где трудно было даже предположить их присутствие. Застигнутые врасплох, они тут же без тени смущения задавали нашим домашним вопросы – сколько стоит это, а сколько то. В общем, они вели себя так, как ведут себя все женщины мира. Сестра Ясо расхаживала в своих новых нарядах и в прическе, которая, по ее мнению, соответствовала последнему крику моды. Мне она решительно не нравилась – но ведь я никогда не отличался хорошим вкусом, особенно что касается женщин. А они в этот день дали волю своей фантазии.

Сцену вторжения сильно усложняло присутствие у каждой знатной дамы в свите так называемых «шунь-девушек». В Тибете каждая уважающая себя дама обязана иметь бесчисленные туалеты и большое количество драгоценных камней. И весь этот гардероб необходимо выставлять напоказ, с чем вряд ли может справиться даже самая расторопная женщина (это сколько же раз нужно переодеться!). Поэтому у аристократок служили специальные шунь-девушки, исполнявшие роль манекенщиц. Были такие девушки и у моей матери. Они щеголяли перед гостями в ее платьях и украшениях, выпивали несколько чашек чая с маслом и удалялись, чтобы затем вновь появиться в новых платьях и украшениях. Смешавшись с гостями, они помогали матери выполнять роль хозяйки. За день девушки переодевались до 5 – 6 раз.

Мужчин больше всего интересовали аттракционы, устроенные в саду. Труппа акробатов показывала там свое искусство. Трое атлетов держали пятиметровый шест, а четвертый стоял на нем на голове. В определенный момент шест резко выбивался из-под эквилибриста, тот летел вниз, но приземлялся на ноги, как кошка. Мальчишки, наблюдавшие за сценой, тут же захотели повторить этот трюк. Отыскав во дворе шест длиной метра два-три, наиболее ретивый полез на него, но не удержался и свалился вниз на товарищей. Череп никто себе не раскроил, но шишки заработали многие.

Вот в саду появилась и мать в сопровождении дам, пожелавших посмотреть аттракцион и послушать музыкантов. Музыканты уже настроились, предварительно разогрев себя обильным возлиянием тибетского пива.

Туалет матери был безупречен. Красно-коричневая юбка из домотканной шерсти яка доходила почти до лодыжек, на ногах красовались высокие сапожки из тибетского войлока безукоризненной белизны, с умело подобранными в красной гамме каблуками, подошвами и изящными шнурками. Желто-рыжеватый жакет «болеро» по цвету перекликался с монашеским костюмом отца. Впоследствии, когда я изучал медицину, йод на повязке напоминал мне эти сочетания цветов. Под жакетом сияла пурпуром шелковая блузка. Все цвета в туалете матери гармонировали друг с другом и вместе с тем представляли различные монашеских одеяний.

Шелковый шарф, перекинутый через правое плечо, крепился к поясу массивным золотым кольцом и спускался до самого низа юбки. До пояса он был кроваво-красного цвета, а цвет его нижней части плавно переходил от лимонно-желтого до темно-шафранового.

На золотом шнурке, висевшем на шее, мать носила три амулетных мешочка, с которыми никогда не расставалась. Эти амулеты ей преподнесли в день свадьбы: первый подарила ее семья, второй – семья мужа, третий – сам Далай-лама. Украшения матери стоили очень дорого, но это соответствовало ее социальному положению. В Тибете так принято – по мере продвижения мужа по служебной лестнице он обязан дарить жене все более и более дорогие украшения.

Несколько дней работы потребовала прическа матери: надо было заплести 108 тонких, как кончик хлыста, косичек! Сто восемь – священное число у тибетцев. И тем счастливицам, у которых хватало для этого волос, очень завидовали. Прическа, разделенная посредине пробором, удерживалась деревянной формой, размещенной на макушке подобно шляпе. Форма была покрыта красным лаком и инкрустирована алмазами, нефритом и золотыми кольцами. Волосы располагались на ней так, что напоминали террасу, увитую вьюнком.

В одном ухе мать носила коралловое ожерелье. Ожерелье было настолько массивным, что могло бы оторвать мочку, если бы его не поддерживал красный шнурок, накинутый на ушную раковину в виде петли. Конец кораллового ожерелья доходил почти до пояса. Я как завороженный наблюдал за матерью. Как только она поворачивает голову?

Гости разгуливали по саду, рассматривали цветы. Некоторые сидели группами и обсуждали общественные проблемы. Женщины сплетничали, не теряя ни секунды драгоценного времени:

– Да, моя дорогая, госпожа Дора решила переделать пол в доме. Булыжники хорошо подогнали и покрыли лаком…

– А вы слышали, этот молодой лама, который жил у госпожи Ракаша… говорят, что…

Тем временем все ждали главного события дня. Остальное было фоном, на котором должны произойти основные события. Скоро астрологи предскажут мое будущее и определят путь моей жизни. От их решения зависела моя будущая карьера.

По мере того как день клонился к вечеру и сгущались сумерки, активность гостей заметно снижалась. Сытость расслабила их и склоняла к созерцанию. Горы еды таяли, но слуги снова и снова наполняли посуду. Акробаты явно устали и все чаще один за другим бегали на кухню подкрепиться пивом. Одни музыканты пока еще были в форме: дули в трубы, били в тарелки, весело и небрежно колотили в барабаны. Перепуганные птицы давно разлетелись. Кошки попрятались. Даже наши сторожевые собаки – огромные черные бульдоги – притихли: они сегодня сильно переели, и их давил неодолимый сон.

Когда стало темнеть, между деревьями засновали, словно гномы, мальчишки, раскачивая на ветвях масляные фонарики и плошки с курящимися благовониями; иногда они, чтобы позабавиться, взбирались на нижние ветки деревьев, раскачивались на них и прыгали, визжа, на землю.

Здесь и там поднимались густые столбы благоухающего дыма – это старые женщины бросали пахучие травы в специальные золоченые жаровни с углями, одновременно вращая колеса молитвенных мельниц: с каждым оборотом колеса тысячи молитв возносились в небо.

Чувство ужаса не покидало моего отца. Его ухоженные сады славились на весь Тибет дорогими, завезенными издалека деревьями и цветами. А в тот вечер весь сад, по его мнению, больше напоминал какой-то запущенный зверинец. Отец бродил по дорожкам, заламывал руки и издавал тихие стоны всякий раз, когда кто-либо из гостей останавливался перед кустом и трогал бутоны. Явной опасности подвергались абрикосы, груши и карликовые яблони. На более крупных и высоких деревьях – тополях, березах, ивах, можжевельнике, кипарисах – развешаны были хоругви и ленты с молитвами – легкий вечерний ветерок лениво шевелил их.