Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен. Страница 12

Упадок Сельджукского султаната постепенно освободил предводителей пограничных гази от какого-либо контроля. К ним все больше стекались спасавшиеся от монголов беженцы, должностные лица из сельджукских городов, крестьяне из разоренных или задавленных непосильными налогами областей, святые шейхи и дервиши, многих из которых твердые последователи канонов ислама считали еретиками, однако чей религиозный фанатизм вполне подходил к царившей на границе атмосфере. Этот фанатизм и монгольское давление в равной степени толкали их к нападению на христиан. Вначале это было не так просто: никейские императоры позаботились об охране границы, восстановили отряды акритов, которых они на этот раз держали под своим контролем [54].

Блестящий успех византийцев — отвоевание Константинополя в 1261 г. — имел, однако, и отрицательные стороны. Отныне империя была глубоко вовлечена в европейские дела, испытывая угрозу со стороны не только балканских государств, но и Запада, жаждавшего отомстить за уничтожение Латинской империи. В результате ей пришлось значительную часть войск азиатских гарнизонов перебросить на запад. Сокращение в целях экономии расходов на флот ослабило защиту с моря. Необходимость платить по новым обязательствам привела к усилению налогового бремени по всей территории империи. Акриты фактически не получали ни жалованья, ни поддержки. В течение последних трех десятилетий XIII в. отряды гази начали проникать через границу. Скопившись на своей стороне границы, турки, подстрекаемые религиозной верхушкой, хлынули наконец в жажде военной добычи на оставшиеся азиатские владения Византии. Предпринимавшиеся время от времени попытки императорской армии отбросить их оказались безуспешными. Наиболее предприимчивые из турецких правителей, такие, например, как эмиры Ментеше и Айдына, нападали не только на суше, но и с моря. Византийский же флот был слишком слаб, чтобы предотвратить захват ими некоторых островов и прибрежных районов Западной Анатолии. К 1300 г. все, что осталось у Византии в Азии, не считая одного-двух изолированных городов, были равнинная часть между горой Олимп в Вифинии и Мраморным морем, полуостров, протянувшийся от Босфора до реки Сангарий, да прибрежная полоса на Черном море на сто миль к востоку.

Вначале первенство в этих завоеваниях принадлежало эмирату Ментеше, расположенному на юго-западе Малой Азии. Однако его мощь была ослаблена после того, как рыцари-госпитальеры [55]захватили остров Родос и укрепились на нем. Гегемония перешла к эмирам Айдына, первыми из азиатских турок начавшим набеги на европейское побережье Эгейского моря. Потребовались объединенные усилия Венеции, Кипра и госпитальеров, чтобы воспрепятствовать их дальнейшему продвижению. К северу от Айдына утвердились эмиры Сарухана, центром владений которых стала Маниса, или Магнисия, еще в недавнем прошлом вторая столица никейских императоров; далее к северо-западу шли владения эмиров Караши (Карасу), захвативших Троянскую равнину. На черноморском побережье, в районе Синопа, был основан эмират Гази Челеби, прославившегося своими пиратскими рейдами. Во внутренних районах находилось несколько мелких эмиратов, а также два более крупных — Караман и Гермиян; оба эмира считали себя преемниками Сельджуков и были полны решимости установить в своих владениях твердую государственную власть, распространив ее и на гази. Правда, караманские эмиры, захватившие в 1327 г. Конью, находились слишком далеко от границы, чтобы подавить тамошних гази. Эмиры Гермияна со столицей в Кютахии сами отказались от звания гази, однако попытались подчинить себе соседних предводителей гази, многие из которых по своему происхождению были из гермиянских военачальников. Их усилия в общем увенчались успехом: все эмираты, расположенные по Эгейскому побережью и вдоль границы с Византией, за исключением одного, относились к ним с вниманием и почтением, хотя, по существу, так и не признали их сюзеренитета [56].

Исключением же было небольшое государство, образовавшееся во второй половине XIII в. на пограничных землях, простиравшихся к востоку от Олимпа Вифинского. Его основателем был Эртогрул, умерший в 1281 г., которому наследовал его сын Осман. Происхождение Османской (или Оттоманской, как впоследствии ее стали называть) династии искажено и украшено легендами, созданными уже после ее возвышения. Известен список из 21 предка Османов, восходящий к Ною, а позднее к этому перечню было добавлено еще 31 имя, дабы сделать его хронологически более убедительным. Генеалогическая линия Османов проходит через легендарного героя Огузхана, родоначальника турок-огузов, его сына Гек Алпа и внука Чамундура, иначе, Чавулдура, который, согласно другим легендам, являлся одним из 24 внуков Огуза, от которых и произошли 24 главных огузских племени. Правда, в конце XIII в. в состав Оттоманского государства вошли еще и чаудуры — отдельное племя, вначале враждебно относившееся к оттоманскому лидерству. Другая из легенд, возвеличивающих Османов, ведет ее основание от старшего внука Огуза, Кайи, сына Гунхана, делая, таким образом, Османов ветвью старшего племени огузов. Однако это предание появляется только в XV в., когда уже была повсеместно принята легенда о происхождении от Гёк Алпа. В XV в. придворные льстецы еще более усложнили проблему, добавив династии и арабских предков. Впрочем, Османы никогда всерьез не претендовали на происхождение от самого пророка Мохаммеда, поскольку родословная его потомков была слишком хорошо известна [57]. Султан-Завоеватель Мехмед II, стремясь поразить своих подданных, как турок, так и греков, поддерживал версию о том, что его семья якобы происходит от принца императорского дома Комнинов, который эмигрировал в Конью, принял там ислам и женился на сельджукской княжне [58].

До нас не дошло ни одного достоверного доказательства какой-либо из этих теорий. Непредвзятый историк придет к заключению, что Эртогрул был не главой племени, а скорее всего энергичным предводителем темного происхождения, который сумел дойти со своими людьми до границы и, собрав по мере продвижения вокруг себя достаточное количество приверженцев, основать эмират. Основным преимуществом захваченной им территории было ее географическое положение. Для оправдания своего существования отряды гази должны были совершать набеги, продвигаясь в глубь территории неверных. Однако к концу XIII в. почти все эмиры гази уже достигли пределов Малой Азии. Византийцы ушли; на пути дальнейшего продвижения стояло море. И хотя некоторые предприимчивые пираты, такие, как эмиры Айдына и Синопа, могли совершать удачные рейды на вражеские берега, ни у кого из них не было достаточно судов, чтобы всерьез думать о переброске значительного количества людей и основании поселений за морем. Кроме эмиратов, расположенных далеко на востоке, на границах с Трапезундской империей, только территория, унаследованная Османом, еще граничила с землями неверных. Поэтому именно в его владения устремились теперь наиболее предприимчивые из турок: гази, жаждавшие найти новые богатые земли, на которые еще можно было совершать набеги; дервиши и знатоки ислама, стремившиеся уйти подальше от ненавистных монголов; а также большая масса кочевников-крестьян, все еще продолжающих поиски мест, где они могли бы обосноваться со своими стадами. Таким образом, Осман в своем небольшом по размеру эмирате оказался более чем щедро обеспеченным людскими ресурсами.

Не будь Осман гениальным вождем, иммигранты, возможно, просто поглотили бы его. Нам очень мало известно о его отношениях с ними. Знаменательно, что старейшая из дошедших до нас записей, в которых оттоманский правитель называет себя султаном, — надпись, сделанная сыном Османа Орханом на одной мечети в Брусе, — приводит следующий титул: «Султан, сын султана гази, гази, сын гази, правитель пограничных земель, простирающихся до горизонта, герой всего мира» [59]. То есть, Осман утверждал свой авторитет как верховный предводитель гази. В то время как другие эмиры гази, не находившие возможности экспансии в новые земли, стали драться друг с другом, Осман предлагал героическую долю «борца за веру» каждому, кто вставал под его знамена.