Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен. Страница 21

Создавалось впечатление, что новый султан находится под влиянием Халиля — старого великого везира его отца, о котором было известно, что он разделял миролюбивые взгляды своего властелина. Византийские дипломаты старательно укрепляли дружбу с Халилем и были удовлетворены от сознания, что их усилия не прошли даром. Однако более проницательные наблюдатели могли бы почувствовать, что все эти мирные жесты Мехмеда неискренни. Его устраивало сохранять мир на границах, пока он вынашивал свои великие завоевательные планы. Влияние Халиля отнюдь не было столь велико, как думали христиане. Мехмед так и не простил Халилю до конца его роли в событиях 1446 г. Союзник Халиля Исхак-паша был далеко в Анатолии: отношения Халиля с Заганос-пашой, ставшим теперь вторым везиром, уже в течение нескольких лет были прохладными; кроме того, Заганос-паша являлся близким другом евнуха Шехабэддина, наперсника Мехмеда и сторонника войны [115].

Однако эти скрытые пружины политической жизни оттоманского двора не были известны европейцам. Западное христианство было счастливо услышать из Венеции и Будапешта о дружеских чувствах султана. После унижения под Никополем и Варной ни одно западное государство не жаждало выходить снова на борьбу против турок. Куда приятнее было думать, что в этом нет необходимости. В самом деле, ни одно государство не было в состоянии предпринять немедленные действия; у всех имелись проблемы в собственном доме.

В Центральной Европе Фридрих III Габсбург был слишком занят устройством своей коронации в Риме в качестве императора, которая должна была состояться в 1452 г. и ради которой он уже четырнадцать лет назад продал папе привилегии германской церкви. Он также считал, что имеет права на престолы Чехии и Венгрии, и поэтому ему не улыбалось сотрудничество с Яношем Хуньяди, регентом своего малолетнего соперника — Владислава V.

У короля Франции Карла VII было достаточно забот по восстановлению своей страны после бедствий Столетней войны; кроме того, он имел сильного и опасного вассала в лице своего кузена Филиппа Доброго, герцога Бургундского, чьи земли и богатства были намного больше его собственных. Филипп, правда, изображал из себя крестоносца; однако, даже если бы он и мог решиться покинуть на какое-то время свое герцогство, в его памяти была слишком свежа печальная история пленения турками его отца Иоанна в битве при Никополе.

Англия, ослабленная опустошительными войнами с французами и управляемая благочестивым, но не обладавшим очень трезвым рассудком королем, вряд ли могла бы позволить себе выделить солдат для заморских авантюр. Ни помощи, ни даже какого-либо интереса нельзя было и ожидать от таких далеких монархов, как скандинавские короли или король Шотландии, а короли Кастилии и Португалии принуждены были бороться с врагами-неверными чуть ли не у себя в стране. Единственным монархом, проявившим какое-то внимание к делам Леванта, был Альфонс V Арагонский, вступивший на неаполитанский трон в 1443 г. Альфонс заявил о своей готовности возглавить поход на Восток. Однако, поскольку при этом он открыто выражал намерение сделаться императором Константинополя, его предложения помощи выглядели подозрительными и вообще вряд ли осуществимыми [116].

Даже папский двор хотел верить, что новый султан — фигура довольно незначительная. Однако находившиеся в Риме греческие эмигранты настаивали на немедленных действиях, пока новый оттоманский султан еще не приобрел опыта в государственных делах. Выразителем их идей стал Франческо Филельфо из Толентино, женатый на дочери греческого профессора Иоанна Хрисолораса; теща Филельфо осталась жить в Константинополе. Он написал пламенное воззвание к французскому королю Карлу, избрав именно его потому, что в прошлом Франция играла в Крестовых походах ведущую роль. Он призывал короля собрать армию и без промедления двинуть ее на Восток, поскольку, по его уверениям, турки в данный момент будут не в состоянии оказать серьезного сопротивления. Однако Карл оставил это послание без ответа [117]. Папа Николай V, сменивший в 1447 г. Евгения IV, был человеком ученым и миролюбивым, чьим благороднейшим делом стало основание Ватиканской библиотеки. Дружба с Виссарионом, ученостью которого он восхищался, сделала папу неравнодушным к греческим делам. Но он не знал, к кому из светских государей он мог бы обратиться за поддержкой. Кроме того, папа не был особенно настроен помогать городу, который все еще отказывается выполнять условия унии, подписанной императором во Флоренции и от имени своих подданных [118].

Император Константин был хорошо осведомлен об этих трудностях. Летом 1451 г. он направил на Запад своего посла Андроника Вриенния Леонтариса, который прежде всего направился в Венецию, чтобы добиться разрешения вербовать на Крите лучников для византийской армии. Затем он прибыл в Рим с дружеским посланием Константина папе и с письмом, адресованным ему комитетом противников унии, названным ими Си-наксисом, поскольку словом «синод» нельзя было на законных основаниях назвать орган, в который не входил патриарх. Император оказал на членов Синаксиса определенное давление с целью отправки этого послания, по всей вероятности, по совету Луки Нотараса. Синаксис предлагал собрать новый собор, на этот раз в Константинополе, который был бы действительно вселенским, с тем чтобы на нем в полной мере были представлены восточные патриархии, а число делегатов римской церкви было бы сокращено. Послание подписали многие противники унии, хотя Георгий (Геннадий) Схоларий отказался поставить свою подпись, считая, что из этого ничего путного не выйдет. И он оказался прав. Папа совершение не был готов ни денонсировать решение Флорентийского собора, ни внять жалобам несогласных. Послание оказалось неудачным еще и потому, что в этот самый момент, вероятно даже когда Вриенний все еще находился в Риме, туда из Константинополя прибыл в добровольное изгнание патриарх Георгий Маммас. Его рассказы отнюдь не сделали Николая V более сговорчивым. Синаксису не было послано никакого ответа, а императору заявили, что, несмотря на то что в Риме понимают деликатность его положения, он явно преувеличивает трудности реального осуществления унии. Необходимо применить жесткие меры. Патриарха следует вернуть и восстановить в правах. Греков, которые отказываются понимать положения унии, следует посылать в Рим для переобучения. Заключительная фраза папского послания императору гласила: «Если вы с вашими знатными людьми и народом Константинополя примете акт об унии, вы найдете в Нашем лице и в лице Наших досточтимых братьев, кардиналов Святой Римской церкви, тех, кто всегда будет готов поддержать вашу честь и вашу империю. Но если вы и ваш народ откажетесь принять этот акт, вы принудите Нас прибегнуть к таким мерам, какие Мы сочтем необходимыми для вашего спасения и сохранения Нашей чести» [119].

Такой ультиматум вряд ли мог облегчить задачу императора. Наоборот, он лишь усилил влияние Геннадия на противников унии. Несколько месяцев спустя в Константинополь прибыл из Праги посланец гуситов по имени Константин Платрис и по прозвищу Англичанин — возможно, потому, что он был сыном английского эмигранта Лолларда. Он публично признал себя приверженцем православия, что вызвало всеобщий энтузиазм. Затем он был отослан обратно в Прагу с письмом, содержащим открытое осуждение папских претензий и подписанным ведущими членами Синаксиса, включая Геннадия. Однако в городе усиливалось ощущение тревоги, поскольку радужные иллюзии относительно ограниченных способностей Мехмеда пришлось в конце концов отбросить [120].

В ухудшении отношений между империей и турками был виноват сам император. Осенью 1451 г. караманский эмир Ибрагим-бей, уверовав, как и западные правители, в некомпетентность нового султана, поднял против него мятеж в сговоре с правителями недавно покоренных эмиратов Айдына и Гермияна, а также Ментеше. Юные отпрыски мятежных фамилий были посланы к султану с требованием вернуть им престолы их предков, в то время как сам Ибрагим вторгся на оттоманскую территорию. Местный командующий Иса-бей был человеком слабым и ленивым, и Исхак-паша как правитель Анатолии попросил султана прибыть самому для подавления восстания. В результате внезапного появления Мехмеда в Азии мятеж утих. Ибрагим-бей вскоре стал просить султана о прощении, в то время как Исхак-паша во главе войска вступил на территорию Ментеше. Но на обратном пути в Европу султан столкнулся с волнениями в полках янычар, требовавших повышения жалованья. Мехмед пошел на некоторые уступки, однако сместил командира янычар и включил в янычарские полки значительное число псарей и сокольничих из своего дворцового охотничьего ведомства, на верность которых он мог положиться [121].