Падение Константинополя в 1453 году - Рансимэн Стивен. Страница 46

Еще через несколько дней сенат разрешил сыну венецианского бальи Минотто отправиться в Константинополь с целью попытаться выкупить своего отца, мать и брата. Возможно, ему удалось освободить мать, все же остальные были убиты. Примерно в то же время в Венеции было объявлено постановление, согласно которому деньги и имущество греческих беженцев, спасшихся на венецианских кораблях, подлежали конфискации, с тем чтобы эти средства пошли на уплату долгов, все еще числившихся за греками. Венеция стремилась возместить потери любыми путями. Ее убытки в Константинополе исчислялись 200 тыс. дукатов, и еще 100 тыс. было потеряно ее критскими подданными [274].

Паника в Генуе была еще сильнее. Генуэзцы, истощенные длительной войной против Альфонса Арагонского, а также французов и миланцев, стремившихся низвести их до положения своих вассалов, были не в состоянии послать войска для защиты своих левантийских колоний. Их уныние еще более возросло после получения послания подесты Перы Анджело Ломеллино от 17 июня, в котором тот рассказал об участи города. Подеста описывал, как в момент падения Константинополя он открыл ворота Перы войскам Заганос-паши и как, для того чтобы умилостивить султана, усиленно уговаривал сограждан не бежать на своих кораблях. После падения города он немедленно отправил к султану двух своих посланцев — Лючано Спинолу и Бальдасаре Маруфоро — с выражением сердечных поздравлений с победой и просьбой подтвердить для Перы привилегии, бывшие у нее при византийцах.

Мехмед принял их раздраженным. Он был разгневан тем, что из Перы уплыло так много кораблей, и упрекал жителей колонии за то, что они вели двойную игру. Второе посольство, направленное спустя день-другой во главе с Бабилано Паллавичини и Марко де Франчи, было более успешным. По приказу Мехмеда Заганос-паша вручил им султанский фирман. В нем обещалось, что Пера не будет разрушена. Жители могут сохранить свои дома и лавки, виноградники, мельницы, склады и корабли. Никто не тронет их жен и детей, их сыновей не будут брать в янычары. Они будут пользоваться своими церквами, но звонить в колокола отныне запрещается, так же как строить новые церкви. Ни один турок не будет жить среди них, за исключением султанских чиновников. Они могут свободно торговать во владениях султана, передвигаясь как по суше, так и по морю. Генуэзские подданные также могут иметь свободный доступ в Перу. Они освобождаются от уплаты специальных пошлин и налогов, однако каждый проживающий в колонии мужчина должен платить подушную подать. Генуэзцы могут сохранить свои торговые правила, но в остальном обязаны подчиняться изданным султаном законам. Они должны выбрать своего главу, или старшину, который будет наблюдать за торговлей и входить в контакт с турецкими властями.

Пера, таким образом, по своему статусу была сведена до положения христианского города, который добровольно сдался мусульманам. Предложенные условия могли быть и хуже. Во всяком случае, подеста не мог их не принять. 3 июня султан лично посетил Перу. Он повелел, чтобы было сдано все личное оружие граждан и, кроме того, разрушены сухопутные стены, включая и башню св. Креста. В Перу был назначен турецкий правитель. Ломеллино покинул пост подесты, однако сограждане попросили его остаться в качестве их старшины до момента его возвращения в Геную в сентябре следующего года [275].

Потеря Перы и установление турецкого контроля над Проливами поставили под угрозу существование генуэзских колоний на северном берегу Черного моря, и в особенности город Кафа в Крыму. Через этот порт Генуя торговала с татарами и странами Центральной Азии. Если бы республика отказалась от него, многие генуэзские граждане, вложившие там свои капиталы, обратились бы за компенсацией в казначейство, которое уже не могло позволить себе такие платежи. К счастью для генуэзского правительства, могущественная финансовая компания «Консилио Св. Георгия» согласилась принять на себя управление этими отдаленными колониями. Директорат «Консилио» считал, что из них все еще можно извлечь немалые доходы. Оказалось, однако, что все меньше и меньше находилось моряков, готовых плыть через Проливы, и купцов, согласных платить пошлины, установленные в них султанскими властями. И в любом случае было невозможно оказать колониям необходимую военную помощь. В течение полустолетия целая генуэзская империя на Черном море исчезла под ударами турок и их союзников — татар [276]. Другой важной генуэзской колонией в Леванте был остров Хиос. В течение многих лет им управляла Магона — компания, учрежденная ведущими генуэзскими купцами и землевладельцами, жившими на острове. После потери Перы и, кроме того, учитывая неизбежную утрату черноморских колоний, Хиос стал главным аванпостом генуэзской империи; однако его стратегическое значение сильно пошатнулось из-за упадка восточной торговли. И здесь генуэзское правительство тоже не могло себе позволить ни попытаться удержать, ни оставить остров. Магоне были даны указания договариваться с султаном самостоятельно [277].

Более мелкие торговые города Запада, поддерживавшие деловые связи с Константинополем, имели больше возможностей приспособиться к новой ситуации. В отличие от Генуи и Венеции они были более заинтересованы в местной, чем в восточной, торговле. Анконская колония в Константинополе при разграблении города понесла убытки более чем на 20 тыс. дукатов, однако сами анконцы не пострадали — очевидно, потому, что Мехмед знал и ценил главу их Анджело Больдони. Анконцы смогли продолжать торговлю с турками даже несмотря на то, что их верховный владыка, папа, не одобрял этого [278]. Флорентийцы, чьи убытки оценивались приблизительно в ту же сумму, вскоре установили с султаном вполне хорошие отношения. Он предпочитал их другим итальянцам; особое восхищение Мехмед питал к семье Медичи [279]. Каталонцы, которые храбро сражались и жестоко пострадали при осаде Константинополя, вскоре снова появились в городе, хотя их консулат там, по-видимому, уже не был восстановлен [280]. Рагузане чуть было не открыли в правление Константина своего консулата в городе на очень выгодных условиях, обещанных им императором. К счастью для них, произошла задержка по административным причинам, и, таким образом, они избежали осады. Но им пришлось ждать пять лет, прежде чем добиться заключения торгового договора с султаном, после чего они стали играть важную роль в левантийской торговле [281].

Для многих набожных христиан готовность торговых городов вести дела с неверными выглядела как измена христианству. Это относилось в первую очередь к Венеции, которая вела двойную игру, пытаясь, с одной стороны, организовать крестовый поход против турок, а с другой — оградить свои торговые интересы, посылая к султану дружеские посольства. Ее послу Марчелло удалось после целого года переговоров заключить с султаном перемирие, которое предусматривало возможность выкупа оставшихся венецианских пленных и кораблей; он находился в Константинополе еще два года, безуспешно пытаясь добиться восстановления торговых привилегий для своих соотечественников. В 1456 г. он был отозван и посажен в тюрьму на один год за то, что дал согласие на освобождение нескольких турок, содержавшихся в плену в Халкисе. Этим человеком пожертвовали в бесчестной попытке доказать христианскому миру, что Венецианская республика является истинным врагом неверных [282].

Для Рима сложившаяся ситуация выглядела довольно ясной: все западные державы должны сообща предпринять мощный и решительный Крестовый поход. Папа Николай V, хотя и был уже человеком, уставшим от дел и не питавшим иллюзий, собрал все свои силы, чтобы возглавить этот поход. Еще с того момента, как из Константинополя пришло роковое известие, он рассылал свои послания, призывая к активным действиям. 30 сентября 1453 г. он разослал всем западным государям буллу с объявлением Крестового похода. Каждому государю предписывалось пролить кровь свою и своих подданных за святое дело, а также выделить на него десятую часть своих доходов [283]. Оба кардинала-грека — Исидор и Виссарион — активно поддерживали его усилия. Виссарион сам написал венецианцам, одновременно обвиняя их и умоляя прекратить войны в Италии и сосредоточить все свои силы на борьбе с антихристом [284]. Еще бoльшую энергию проявил папский легат в Германии, сиенский гуманист Энеа Сильвио Пикколомини, который на протяжении всего 1454 г. разъезжал по своей епархии и выступал на всех ландтагах страны, на которых красноречиво доказывал необходимость Крестового похода. По его настоянию было принято множество прекрасных резолюций, но ничего конкретного сделано не было [285]. Император Фридрих III полностью сознавал турецкую опасность. Он знал также, что под угрозой находится и Венгрия, где королем был его юный кузен Владислав; если же падет Венгрия, в опасности окажется все западное христианство. Он уже написал папе, использовав его легата в качестве секретаря, чтобы выразить весь ужас, испытанный им при известии о падении Константинополя; Энеа Сильвио сделал к этому посланию персональную приписку, в которой оплакивал, какой выразился, «вторую смерть Гомера и Платона» [286].