Болезнь Китахары - Рансмайр Кристоф. Страница 41

Бразильянка? Ну что чепуху-то молоть! — говорили другие. По сути, сманил кузнеца с холма не кто иной, как Собачий Король, он один. Этот беглый арестант и сам ненормальный. Сперва сделал кузнеца аккурат таким же, как его кобели, коварным, нерадивым и злобным, а потом выставил его как заслон между собой и всем миром. И теперь... попробуй-ка даже просто поговорить с управляющим — не тут-то было! Мимо этого Телохранителя нипочем не пройдешь. Он, видно, должен ограждать хозяина не только от пьяных боевиков и мародеров, но вообще от всех , кто вздумает по дороге в каменоломню или в секретариат спросить о чем-нибудь или изложить жалобу.

Приозерная глухомань полнилась слухами и домыслами, но Амбрас не обращал на них ни малейшего внимания. Пускай Моор болтает, а если угодно, хоть мотыги себе кует из обломков «сдохших» машин — Собачьему Королю эти слухи были, как видно, столь же безразличны, как и простаивающая техника и вообще вся современность. Амбрас страдал не от современности.

Осень выдалась необычно холодная, сырая, и боль в плечах донимала его сильнее, чем при всех переменах погоды, случавшихся со дня пытки. Иной раз он был как парализованный — Телохранитель волей-неволей не только причесывал его, но и помогал ему одеваться и раздеваться. И даже когда горящие огнем суставы позволяли Амбрасу поразмыслить о странном поведении Беринга, он воспринимал отвращение, с каким парень в последнее время относился к ремонту до предела изношенной сельхозтехники, совсем иначе, нежели Моор, — он видел в этом признак растущего благоразумия, симптом затухания упрямой механической страсти, которая начиналась и кончалась на свалках. Пока Беринг держал на ходу генератор виллы и мотор «Вороны», а при необходимости и руки Амбрасу заменял, он был волен помогать приозерным машиновладельцам или гнать их взашей и мастерить ветрячки и подвижные модели птиц, а потом отдавать этих бумажных кур на расправу собакам — пусть дерут в клочья. Такие забавы порядку в Собачьем доме не помеха. Боль, боль в его, Амбраса, суставах — вот что по-настоящему разрушало этот порядок, а в первые ноябрьские дни даже грозило порой вконец его запутать.

Иногда Амбрасу помогала Лили. Если она приходила на виллу «Флора» в часы приступов, он соглашался, чтобы она опрыскала и растерла ему плечи спиртовой эссенцией из моховых спор, арники и ветреницы и тем погасила жгучую боль.

В такие дни Беринг видел не только метины пытки на обнаженной спине хозяина, лиловые полосы рубцов, старые следы палочных ударов и хлыста... Прежде всего он видел пожилого человека, мерзнущего в холодной кухне и страдающего от боли. А еще видел руки Лили, кружащие по этой испещренной шрамами коже, — это не были руки возлюбленной. Ведь при всей бережности прикосновений Лили просто помогала этому мерзнущему человеку, помогала, как и тот, кто вычесывал из его волос каменную пыль. Здесь не было ласки, только давняя дружба между Собачьим. Королем и его приятельницей с берега . Или не более чем сострадание?

Амбрас молча сносил все Лилины манипуляции, когда однажды морозным днем Беринг впервые увидел его таким поникшим, таким обнаженным на кухонном стуле. Держа в одной руке стеклянный флакон, а в другой — тряпицу, Лили как раз наклонилась над ним и капала на спину жидкость; тут-то и вошел Беринг. Бурыми, путаными струйками эссенция растекалась по Амбрасовым шрамам. Не колеблясь и не раздумывая, словно выполняя приказ, Беринг шагнул к Лили, взял у нее тряпицу и начал промокать ручейки на этой израненной спине. Лили остолбенела, но только на мгновение. Потом она кивнула, приняв помощь Телохранителя.

После этой внезапной, безмолвной послеполуденной близости Беринг начал мало-помалу отдавать себя во власть Лили. Он открывал ей свою тоску, вызываясь под всяческими предлогами то проводить ее из виллы «Флора» домой к озеру, то отвезти на «Вороне» до берега, или в Моор, или еще куда-нибудь. В надежде еще раз приблизиться к волшебству концертной ночи он предлагал ей все, что имел и чем мог распоряжаться, и теперь, вооружившись тряпицей, приходил ей на помощь всякий раз, когда она пыталась облегчить Амбрасу боль. Он сделал для нее защитные решетки на окна в нижнем этаже метеобашни, подковал мула, который по дороге через Ледовый перевал потерял две подковы, а когда Лили дней шесть-семь не появлялась в Собачьем доме, отвел к водолечебнице свою лошадь, привязал ее к перилам Лилина обиталища и крикнул наверх, что у него нет времени ходить за скотиной, с «Вороной» забот хватает, и поэтому лошадь он дарит ей. А увидев, как она восхищается подвижной моделью крыла хищной птицы, которую он показывал ей на веранде, к следующему разу приготовил новый сюрприз: в сосновой аллее на подходах к вилле навстречу Лили выпорхнул механический фазан.

Однажды, сопровождая Амбраса и моорского секретаря в инспекционном обходе, он нашел в развалинах гостиницы «Бельвю» металлофон. Секретарь вспомнил, что этот погребенный под кирпичными обломками музыкальный автомат когда-то до войны вызванивал отдыхающих к завтраку, обеду и ужину. Хотя закон о мародерстве касался и любого металлолома, найденного в развалинах, Амбрас позволил Телохранителю забрать эту штуковину с собой, а была она большая и тяжелая, вроде железной швейной машинки. За верстаком в сарае виллы «Флора» Беринг наладил музыку, потратив на это всего один вечер. Услышав непритязательный перезвон, Лили только посмеялась над душещипательными мотивчиками; тогда он еще много вечеров кряду колдовал над валиком, и в конце концов автомат стал наигрывать первые такты трех песен Паттоновского оркестра . Теперь Лили захлопала в ладоши и предложила в обмен бинокль — он даже заикнуться не успел, что это подарок.

Сделка состоялась, и металлофон водворился между стропилами метеобашни, но уже в виде хитроумно усовершенствованного механизма, который умел вызванивать и штормовое предупреждение: Беринг подсоединил металлофон к ветрячку, и в зависимости от силы ветра тот не просто включал мигалку, а еще и валик вращал, потому-то из руин водолечебницы звучали над озером те или иные песни. Штормовой сигнал был виден и на Слепом берегу, а музыка при восточном ветре долетала аж до ляйсских камышников.

После первых же октябрьских бурь Моор возненавидел этот перезвон. Мало того что он всегда предвещал ненастье, это бы еще полбеды, так ведь в нем громко, на всю округу, разносилось доказательство, что у Беринга вполне бы достало сноровки еще до белых мух наладить все поломанные машины. Но в эти холодные недели Телохранитель трудился для одной только Лили. Проведя без сна две-три ненастные ночи, Лили попросила отсоединить металлофон от ветрячка и установить его в комнате, на большом кофре под картой Бразилии, точно на алтаре. Беринг сделал как велено.

В половине ноября иные из деревенских машиновладельцев решили обойтись своими силами и начали растаскивать заброшенный «железный сад» и запчасти из мастерской на Кузнечном холме. Они совали старому кузнецу копченую рыбу, шнапс и плесневелый табак, а не то образки Девы Марии и святые реликвии для его жены, помешанной на Богоматери, — и забирали смазанные подшипники, наборы шурупов и болты из нержавейки. Кузнец, ощупью бродивший по дому за такими визитерами, усматривал в этой меновой торговле, которую вел с полнейшим отсутствием деловой хватки, прежде всего кару для наследника: вот и пускай все его добро, все эти бесценные запчасти пропадут пропадом, разойдутся среди всяких там скотников да щебенщиков!

Сборщики металлолома живо пронюхали, что старик берет в обмен за железо все, что ни дай. А он напивался выменянной рябиновки и спирта и потом, сидя на наковальне, часами распевал солдатские песни; копченую рыбу, образки Девы Марии, посеребренную ключицу какого-то мученика и прочее он относил в подпол, жене. Кузнечиха в путах своих четок сидела на глинобитном полу, с пьяным не разговаривала, ни к реликвии, ни к рыбе не прикасалась. За ночь крысы либо куницы утаскивали гостинцы.

Когда Лили с благотворительными пакетами из виллы «Флора» раз в месяц поднималась на Кузнечный холм, в этих пакетах там словно бы и нужды не было, кузнец знай только громко рассуждал сам с собою. Видеть ее он не видел, да и слушать давно не слушал, хоть она с ним, бывало, и заговаривала. Иногда в кладовке обнаруживались пакеты прошлого месяца — так и лежали нетронутые. Раз по десять, а то и больше повторяла она какой-нибудь свой вопрос, тогда только старик наконец отвечал, говорил: Все путем, ничего не надо, все у нас есть, барышня. Спасибо, что зашли... (Пускай эта Бразильянка видит, что человеку, прошедшему Сахару и войну, ничего не надо от убийц и перебежчиков, пускай доложит там, в Собачьем доме, что последний моорский кузнец, не в пример своей полоумной жене, ничегошеньки от наследника не ждет.)