Ближе смерти и дальше счастья - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 8

Миф Одри, в общем, нравился. Аят, похоже, любила прекрасного демона. Эта деталь придавала оригинальность истории, чьи следствия были менее приятными, чем она сама. Выше всего, исходя из легенды, на общественной лестнице стояла девственница, полная нерастраченной силы Аят. Следом шел женатый мужчина, испивший этой силы. Далее — жена и мать, пользующаяся если не властью, то уважением, ибо хотя силы Аят в ней почти больше не осталось, зато она отдала ее мужу и возродила в детях. И ниже всех — холостые мужчины, отщепенцы, парии. Если не найдется дочери Аят, что возьмет их в мужья, — дело дрянь. Проститутки, конечно, были и в этом мире. Но относились к ним с сорокократно усиленным презрением, на других планетах такое и не снилось. Добровольно отдавать священную силу за деньги… как бы вы отнеслись к кардиналу, который сидит на рынке и торгует Телом Господним на развес? Профанация, кощунство самое нестерпимое, ужасное. Так что шлюхи в этом мире ценились еще дешевле холостяков. Убить такую — что на муху наступить.

Деайним в силу Аят в какой-то степени верил, как и положено обычному верующему. Поэтому девицы, готовые расстаться со своим божественным началом ради смазливого мальчика с апломбом, вызывали у Деайнима лютое презрение, Но молодость — уже и еще пополам со зрелостью — брала свое. Плечи расправлялись сами, голова вздымалась гордо, а по извилинам приятно бродила мысль: «Ну и дурак же я, однако».

Внимание Деайнима и Одри привлекло издали доносящееся «эй… о… эй», и Деайним направил шаги в сторону, как можно подальше от городской площади. Одри это не устраивало — отнюдь! Неясные звуки в голове Деайнима сложились в одно-единственное имя, и это имя вызывало у него острое ощущение опасности. Одри была вполне согласна с его переводом неразборчивого «эй… о… эй» на человеческий язык, но не с его решением унести ноги. Как раз этот человек и был ей нужен. Прежние наблюдатели кое-что о нем порассказали. Чего ты боишься, Дени? Иди же. Да чем тебе, в конце-то концов, опасен этот Кейро Трей?

Одри понимала, что ей не удастся переключить мысль Деайнима, да и внушить что-то носителю, покуда он не спит, нельзя. Но Одри недаром была асом, профессионалом редкой марки. Она мгновенно повернула мысленный круг Деайнима за одну-единственную рукоять. Мальчишеская жажда риска. Стремление к опасности. Этого добра в Деайниме навалом. Разбудить уснувшее детство в человеке легче, чем полагают. Чем острее Деайним понимал гибельность своего желания, тем мучительнее его сжигало именно это желание. Плюнуть смерти в глаза. Бешеным усилием воли он пытался вернуть себе здравый смысл, зачем, зачем я иду, это ужасно, как я могу, он же, о пресветлая Аят, зачем…

Но воля Одри возобладала. Торжествуя, она выводила его на площадь, слишком поглощенная своим торжеством, чтобы заметить… хотя что бы изменилось, доведись ей даже заметить? Изменить что-то уже невозможно.

На площади в кожаных, прошитых железной нитью доспехах, в таких же кожано-железных шлемах парились вооруженные когорты. По лицам стекал пот, ел глаза. Три стороны площади занимали ряды солдат. Вдоль них гарцевала мускулистая стройная девушка — начальник когорт. Военачальниками — спасибо пресветлой Аят — здесь бывали только женщины. Хотя и командовали они мужчинами. Одри развлекалась мыслями о здешней необычной эмансипации. Здешней Жанной д'Арк был бы, несомненно, юноша, а сожгли бы его за злоупотребление женской одеждой.

Командир когорт — мысль у Одри как-то не поворачивалась назвать ее в женском роде — подняла свой длинный, словно цирковой, хлыст: шеренги подтянулись, толпа за ними замерла, и по площади вновь пронеслось неясным эхом женского голоса «эй… о… эй».

«Эй… о… эй… смотрении дела… говаривается… сенародно…» Кейро Трей, высокий рыжий бугай — рядом с ним жилистый Деайним выглядел соломинкой, — стоял у деревянной решетки, там, где когорты размыкались. Несколько суетливых палачей прикрепляли его запястья к решетке. Пыток явно не ожидалось — скорее всего гражданская казнь. Тоже, конечно, процедура не из приятных. Деайним наблюдал за происходящим холодно, отрешенно и спокойно. Не жестокость была тому причиной. Скорее уважение к людям. Я через это прошел, я, нормальный средний человек, тем более через это могут пройти другие. В том, что Деайним — человек нормальный и тем более средний, Одри сомневалась. Сама она смотрела с восторженным ужасом.

Палач сорвал с головы Кейро Трея металлическую цепочку (у Дени такой нет, отметила Одри, глядя на море голов, где каждая была окружена узким серебристым блеском), рванул неловко, расцарапав кожу, на царапине выступила кровь. Кейро Трей выругался. Толпа одобрительно загудела. Когорты мощно шевельнулись и вновь замерли.

Палач приготовился произнести формулу отречения, набрал воздуха в легкие, чтоб выкрикнуть как следует…

И тут бегающий взгляд Кейро Трея остановился на бледном лице Деайнима. Рот Кейро открылся, глаза чуть не выпрыгнули наружу, на лбу еще отчетливее обозначилась полоса там, где только что красовалась цепочка… Внезапно Одри словно железными тисками сжало. Она отчаянно брыкалась, извивалась, мысленные тиски ослабли, и из розового отвратительного тумана выплыло лицо палача.

— Деайним Крайт? — лениво процедил палач, и голос его шел отовсюду. — Да брось ты. Обрабатывал и его. В личность помню. Совершенно не он. И потом, он — гордец. Чем шакалом одеться, ему помереть легче. А ты иди, парень, подобру-поздорову. Не то эта тряпка, — брезгливый кивок в сторону Кейро, — еще что-нибудь выдумает.

Одри успела подумать: «Врет. Ох и врет!» Дальнейшее описанию поддается слабо. Ментальная хватка сомкнулась снова, Одри трясло, ломало, выкручивало, разрывало на куски, больно, стонала она, больно, мамочка, задыхаюсь, она брыкнулась и повисла, немыслимо скрученная, словно язык в колоколе, ощущая под собой глубину. Колокол качнулся, Одри снова подхватило, швырнуло на одну его стенку, на другую, и слова, родившиеся из этого соударения, были самыми страшными в ее жизни: «Добрый день, наблюдатель Брентон».

***

Столкнувшиеся мысли Одри и Деайнима взметнулись вверх каскадом осколков, не сразу и поймешь, где чей. «Узнал… но как… конечно, она, кто же еще… Рикардо, боже мой, Рич… подлая, подлая… убийца… если бы не Лабиринт, я б тебе показал… ненавижу… ненавижу… подлец… ты бы у меня погуляла по потолку… убийца…» Осколки падали и прослаивались словами совершенно непечатного свойства. Промысливались эти слова искренне и с большим чувством, причем обоюдно. Наконец Одри ощутила невежливый толчок и прикусила мысль на полуслове, в любой момент готовая продолжить.

— Добрый день, дружок Одри, — произнес мысленный голос Деайнима с ироническо-ласкательной интонацией Рича. — Сделай одолжение, прекрати трещать. Думай по очереди.

Площадь осталась далеко позади, и общее тело Деайнима и Одри брело по узкой улочке с таким видом, словно его вот-вот стошнит. Неудивительно: еще бы, такой галдеж в голове.

Интонация и взбесила Одри окончательно. Конечно, Деайним погубил Счастливчика. Одри собрала все свои мысли по этому поводу, запечатала мощным эпитетом и послала одним пакетом.

— Прекрати! — Деайним едва удержался от мысленного эквивалента хорошей оплеухи, но намерение Одри все же уловила. — Ты думаешь…

— Мне с тобой раздумывать не о чем. И мыслить даже не хочу, — перебила Одри. Забавные заменители слов «разговаривать» и «слушать», но какие иные годятся?

— Ах, не хочешь? — Странная смесь ярости и признательности. — Так ты в мое прошлое не лазила, только поверху прошлась? Ну спасибо, удружила. Тактично-то как. А ты возьми, да и погляди, деликатная моя. Сама погляди. Мне тебе тоже думать неохота.

— Не хочу! — Хватка вновь сомкнулась, Одри мысленно лягнула не менее мысленные руки Деайнима, он увернулся, резко рванул ее к себе, раскрылся, Одри потеряла опору и полетела вниз, в недавние воспоминания.

Каким это образом Деайним Крайт, аристократ, большой вельможа, оказался деклассированным и по доброй воле сошел в тот мир, откуда выходят только ногами вперед и не в свой срок, Одри в этот раз не узнала. Деайним четко отмерил границы, в которые впустил ее, от сих до сих. Работник управления не сумел бы точнее. Да Одри это и не интересовало. Смерть Рича — вот что было главным. О главном она и узнала — сполна.