Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 48

Кенету не очень хотелось заходить в деревню, но не мог же он не поблагодарить за помощь старика знахаря. Нельзя, в самом деле, просто так уйти и даже не попрощаться.

Вот и пришлось Кенету все же заглянуть в деревню. Он надеялся, что благодарность ее жителей и восхищение бывших разбойников за долгую зиму несколько охладели, но ошибся. История с медведем тоже внесла свою лепту. Встретили Кенета в деревне настолько триумфально, что после первых же приветствий он понял, какое немалое мужество ему потребуется, чтобы не обидеть людей, улизнув тайком, лишая деревню даже надежды на пышные торжественные проводы.

Почти все мальчики в известном возрасте мечтают совершить что-нибудь этакое замечательное, оставшись притом в живых, и вкусить заслуженной славы. Надо отдать Кенету справедливость – о деяниях он мечтал больше, чем о славе, но и о славе тоже. Лет, кажется, до двенадцати мечтал. Или даже дольше? Ну и дурацкие же иногда желания посещают человека! Вот теперь Кенет отлично знает, что такое слава. Это когда ты сделал что-то настолько трудное, что надорваться в пору, а в результате каждый балбес, о котором ты и знать не знаешь, получает право перемывать тебе косточки. Ну ничего, решительно ничего нельзя сделать, чтобы не заметили и не присовокупили к легенде! Пристроишься под кустиком со спущенными штанами, а преданные обожатели, они же треклятые соглядатаи, тут же раззвонят по всей округе, что ты затаился в засаде и высматриваешь врагов и даже штаны спустил для маскировки. И главное, найдутся ведь дураки, которые поверят и пойдут восхищаться.

Однако все хорошее когда-нибудь кончается, и слава не составляет исключения. Оставив за собой не в меру восторженную деревню, Кенет надеялся, что вместе с деревней оставил за спиной и мучительные издержки собственной славы.

На всякий случай он отмахал мимо трех деревень подряд, предпочитая питаться скромно, хотя и вкусно – жаренными на костре грибами, – зато в одиночестве.

Миновав третью по счету и последнюю в этих краях деревню, Кенет вздохнул с облегчением. Уж теперь-то можно не опасаться быть узнанным. Как ни легка на ногу известность, но за ним ей не угнаться. Ничего. В другой раз он не будет таким дураком. Если ему еще хоть раз доведется кого-нибудь спасти, у него достанет ума улизнуть прежде, чем спасенный очухается.

Успокоенный этой удачной идеей, Кенет повеселел и бодро зашагал, наслаждаясь запахом первой зелени, еще совсем чистой и свежей, не запылившейся даже вдоль дороги. Молодая трава нежно сияла под лучами утреннего солнца, и настроение Кенета было безоблачней, чем ярко-синее весеннее небо. Идти ему было легко и приятно, торопиться некуда – знай иди да любуйся.

Первый дождь никоим образом не смутил Кенета. Но когда дожди зарядили один за другим, ему пришлось туго. Солнечные лучи едва успевали протиснуться сквозь щель в облаках, как она тут же закрывалась. Дорога превратилась в сплошное раскисшее месиво. Сверху, снизу, сбоку, сзади – повсюду была вода. Не раз Кенету казалось, что он вот-вот захлебнется, и он был не так уж далек от истины: липким мокрым воздухом было трудно дышать. На второй день Кенет скинул свой синий хайю, выжал его и привязал к котомке: тяжелый от воды кафтан давил на плечи, как воинский доспех; налипшая на полы грязь, казалось, весит не меньше самого Кенета. Через несколько часов рубашка последовала за хайю: ее ледяное прикосновение сделалось нестерпимым. Кенет брел по колено в грязи и страстно мечтал обсушиться.

Так что, завидев на темном вечернем небе черные силуэты домов, Кенет возликовал. Он почти вплавь добрался до ближайшего дома и заколотил в дверь.

– Кто там? – спросил хрипловатый голос из-за двери.

– Путник, – отозвался Кенет, отплевываясь грязью и дождем. – Пустите обогреться, хозяева.

Загремел засов, отворилась дверь. Жилистая рука ухватила Кенета за плечо и втащила внутрь. Едва Кенет переступил порог, здоровяк хозяин мигом захлопнул дверь.

Кенет взглянул на хозяина. Что ж, сегодня страннику, похоже, повезло. Хозяин дома явно из тех, кто преспокойно выставит пинками за дверь спесивого сынка любого богача, но подберет, накормит и обогреет бродячего котенка. Приди к нему Кенет в хорошую погоду в обличье бравого господина воина, и хозяин дома вполне мог бы со степенным достоинством указать ему на дверь. По счастью, Кенет явился скорее в обличье мокрого котенка. Или щенка: на полу под Кенетом, словно под нашкодившим щенком, расплывалась блестящая лужица. Вид у Кенета был совсем не героический. Разве может герой так вывозиться в грязи и так вымокнуть? Вода текла с темных волос на грязные голые лопатки, капала с ресниц и даже с кончика носа. Деревянный меч в черных с серебром ножнах довершал картину несколько странным образом.

– Это что – весло? – хмыкнул хозяин, ткнув пальцем в большой меч.

У Кенета разом потеплело на душе. Положительно, хозяин знает, как обращаться с гостями, чтобы они не чувствовали смущения.

– Да по вашей погоде весло не помешает, – ухмыльнулся в ответ Кенет.

Лицо хозяина помрачнело, словно ему напомнили о семейном позоре, который он долго и тщетно старался позабыть.

– Скидывай барахло, – отрывисто распорядился он. – И одежонку снимай. Прямо здесь. Нечего слякоть в дом тащить. Сейчас я тебе дам, во что переодеться.

Вскоре чисто отмытый и облаченный во все сухое Кенет уже сидел за столом и наслаждался едой без примеси воды, о чем и не преминул сказать хозяину.

– Вода! – Хозяин произнес это слово, как гнусное ругательство. – Слышать о ней не хочу. Экое безобразие творится!

– И давно? – поинтересовался Кенет, отправляя в рот горячую кашу из дробленой крупы.

– Да уж третью неделю будет, – устало ответил хозяин.

Кенет едва не подавился. Три недели вода стоит стеной. Три дня, четыре, ну даже пять дней непрерывного ливня – уже изрядное бедствие, но три недели – это же сущее проклятие.

– Да ведь того и гляди весь хлеб на корню сгниет, даже взойти толком не успеет, – тихо выговорил Кенет.

– Какое там! – возразил хозяин. – Говорю тебе, парень, если так оно и дальше пойдет, его с полей попросту смоет. Вместе с землей. Как бы еще деревню не смыло. На самом ведь берегу реки стоим, а там все так оплюхло…