Парадоксы Младшего Патриарха - Раткевич Элеонора Генриховна. Страница 17

Я уложил Сахаи поудобнее, нагнулся, похлопал его по щекам. Еще раз, сильнее.

Сахаи застонал и открыл глаза. Теперь в них не было ни ненависти, ни изумления. В его взгляде робко дрожала мольба.

Прости, Нену. Я просто не знаю, как иначе я мог бы помочь тебе очнуться. Разве только исполнить твое желание… столкнуть тебя с ним лицом к лицу, глаза в глаза… чтобы ты въяве увидел – чего ты желаешь.

– Понял? – ровным голосом осведомился я.

– П-понял, мастер, – сиплым ломаным шепотом ответил Нену.

Я протянул руку ладонью вверх. Сахаи трясущимися пальцами стащил кое-как повязку со своей головы и положил ее в мою ладонь. Я отряхнул повязку, расправил ее и надел – по-прежнему молча.

Сахаи глаз от меня не отрывал.

– Кинт… – внезапно произнес он почти умоляюще. – Кинт… это ужасно… то, что с тобой мастер Дайр сделал, я не понимал… это ведь ужасно.

Кинт, значит. Вообще-то те, кто смел называть меня Кинт, перестали это делать на третий же день моего пребывания в школе. Самые упертые – на пятый. Эта кликуха, это имя было моим единственным имуществом, и я никому не позволял отнимать часть его. Сахаи так даже и не пробовал так меня называть… а теперь вот назвал.

– Кинт, я никогда больше, никогда…

Хорошо ему. Он никогда больше… а я вот и теперь, и всегда, и когда угодно.

– Мастер…

– Старший ученик Сахаи Нену, – вздохнул я. – Отправляйся и… и… постарайся отлежаться, что ли. Я распоряжусь, чтобы обед тебе принесли.

– Да, мастер, – почти беззвучно, еле шевеля губами вымолвил Нену.

Я стоял в дверях зала и смотрел ему вслед. Нену плелся медленно, едва ли не через силу… эк же его, беднягу, за живое задело. Голова кружится, ноги не держат… нельзя его оставлять надолго без пригляду и дружеского сочувствия. Неназойливого и разумного.

Кому препоручить эту наитруднейшую задачу – причем прямо сейчас – у меня и вопроса не было. Конечно, на тренировку я услал всех без изъятия… но я не я буду, если Тхиа не утянется с тренировки под совершенно благовидным предлогом, только бы оказаться тогда и там, где он, по его разумению, нужен больше всего.

Что ж, и вправду нужен.

А я – по прежнему я. Потому что вот и Тхиа – шествует, чуть приволакивая ногу. Довольный-предовольный.

– Я ногу подвернул, – сообщил он мне замечательно невинным тоном.

Ясное дело. Чтобы без него да хоть одно происшествие обошлось…

– Давно? – сухо поинтересовался я.

– А вот сразу, как из зала вышли, – охотно сообщил Тхиа с прежней невинной безмятежностью во взоре.

Ну еще бы. Чтобы Тхиа да пропустил самое интересное…

– Значит, объяснять тебе ничего не надо, – заключил я, примирясь с неизбежным.

– Было бы что объяснять, – заметил Тхиа. – Мастер Дайр за такие дела едва тебе кости не переломал – а мастеру Дайру Кинтару и рукоприкладствовать нужды нет. От тебя и без мордобоя замертво падают.

– Вот только душа – не спина, ее бальзамом не смажешь, – вздохнул я. – И зелья для подобных ран у тебя нет.

– Представь себе – есть, – невозмутимо возразил Тхиа. – Язык у меня ядовитый, ты же сам говорил. А ядами и не такие язвы лечат. Даже застарелые.

– Ох, Тхиа, – усмехнулся я. – И всюду-то тебе пролезть надо, и во всем поучаствовать, и везде присутствовать, и про все знать!

– Конечно, – подтвердил Тхиа.

– И про ночные бдения ученика Дайра Тоари? – наудачу брякнул я.

– Конечно, – столь же невозмутимо подтвердил Тхиа.

Вот оно, значит, как…

– Слушай, – медленно выговорил я, – если ты там был… если видел… чем, скажи на милость, он занимается? Мне чем такое понять, проще рехнуться. Это не просто тренировка – уж столько-то я понимаю… но что это? Что он делает?

Тхиа помолчал немного.

– По-моему, – сказал Майон тихо и очень серьезно, – он изо всех сил старается что-то забыть.

* * *

То, что сказал Майон Тхиа, звучало полнейшей несуразицей. И все же я чувствовал… да что там – я попросту знал, что он прав. А вот чего я не знал тогда – это что именно Дайр Тоари хочет забыть. Тогда я и не понял, хотя голову ломал долго. А ведь мог бы и сообразить. Загадка на самом-то деле не из сложных. Вот только я пытался найти ответ в невесть каких душевных дебрях и глубинах – а ответ лежал на поверхности.

Дайр Тоари отправлял в забвение мастера Дайра, многоопытного бойца и великого воина. Потому что именно великий воин мастер Дайр привел школу на грань гибели. Далеко ли нам было до банды убийц? Может, один только шаг. До чего же, наверное жутко – лепить, прижмурив глаза от удовольствия ощущать под руками вязкую податливость глины… а потом в один прекрасный день открыть глаза и посмотреть на ужас, сотворенный тобою. Увидеть дело рук своих.

Не воинам быть учителями… но кроме воинов, да притом одиночек, никого от школы не осталось. Бывает, и в руках потомственного учителя школа умирает. Бывает, что и бесславно, и мучительно, в долгой безобразной агонии. Но тот вид гибели, что ожидал нас, мог сам того не ведая избрать только воин.

А значит, пора ему покинуть тело и разум Дайра Тоари.

Изгнание совершалось еженощно. Дайр Тоари начинал свой путь бойца заново. С самых первых дней. С самых простых, изначальных движений. Не так, как привык их исполнять воин – но так, как делает их ученик.

Всего этого я, понятное дело, тогда не знал. А еще я не знал, что Дайр Тоари по ночам не только забывает, но и вспоминает. Вспоминает то, что давно позабыл воин Дайр – но отлично помнил когда-то новичок Тоари. То, на что он по молодости лет и внимания не обратил, потому что оно разумелось само собой – а теперь все прежние учителя мертвы, и напомнить о позабытом стало некому. Значит, самому надо вспоминать. Выхода другого нет.

И мастер Дайр вспоминал то, что знал учеником. А еще – то, что знал прежде, чем стать учеником. То, что привело его в школу. То, о чем он байки рассказывал с подначки Тхиа. Слушал я эти байки хоть и с интересом – а задуматься, к чему они, труда себе не дал.

И зря. Может, тогда я раньше бы приметил и разгадал, что творится с Дайром Тоари. И день, когда он сможет забыть и вспомнить полностью, не застал бы меня врасплох – я ждал бы его заранее.

* * *

Впрочем, мне так и так следовало заметить, что происходит прямо у меня на глазах. Беда в том, что слишком уж я был поглощен собой. Впервые в жизни мне было настолько одиноко.

Странное дело. В бытность свою учеником я был букой и нелюдимом. Ни с кем из благополучных деток, окружавших меня, дружбы заводить мне не хотелось – а они так и вовсе меня избегали. Когда я стал старшим учеником, держался я если и не вызывающе, то уж отчужденно – наверняка. И каморка у меня была своя. Один я был, один… и не могу сказать, что особенно этим тяготился. А теперь я день-деньской на людях. И не в пример прежним временам, когда я мог с утра до вечера хорошо если парой фраз с другими учениками перекинуться, мне не отмолчаться нипочем. “Да, мастер”… “а как это делается, мастер?”… “нет, мастер”… и ни минуточки, кроме как по ночам, я не бываю один.

Но никогда еще мне не было так одиноко.

Разве только Нену иной раз именовал меня Кинт – случалось ему оговориться к тайной моей радости – да Тхиа не честил меня мастером хотя бы с глазу на глаз. Вот только времени на приватные беседы, в том числе и с Тхиа, у меня не было. Редкие минуты отдыха между общей тренировкой и отдельными мне удавалось провести в разговорах с Тейном или Тхиа.

Тейну я и словом не обмолвился о том, каким странным и мучительным показалось мне мое внезапное одиночество. А с Тхиа, каюсь, я поделился горечью моих сомнений и попросил совета. И получил… то, что только и можно получить от Тхиа.

– А чего ты ожидал? – осведомился он. – Нормальный удел всех королей. Иначе и не бывает.

– Каких королей? – признаться, я даже малость опешил.