Ястреб на перчатке - Рау Александр. Страница 31

Но истинную натуру Риккардо выдавали глаза. Большие карие глаза да светлая кожа – вот то немногое, что он унаследовал от матери-северянки, умершей при родах. Мягкий, чуть грустный взгляд раскрывал в нем натуру добрую, отзывчивую, чувствительную и слабую.

Граф обернулся, услышав стук каблучков за спиной. Увидел молодую темноволосую девушку в длинном, до пола, голубом платье.

– В этом наряде ты просто великолепна, Кармен! – попытался улыбнуться он. Не получилось.

– Не заговаривай мне зубы, Риккардо, – не приняла она его вымученный комплимент. – Конюший кричал: «Смерть в городе!»

– И что из этого? – устало спросил граф. – Ты не волнуйся, Кармен, сегодня я умирать не собираюсь. Так что недели две тебе еще придется терпеть мои придирки. Зато потом – свободна!

Девушка подскочила к нему, занесла руку для пощечины, но не ударила. Лишь коснулась щеки.

– Дурак. – Она провела по его лицу тонкими красивыми пальчиками.

– Дурак, взял да и сорвался на тебе… – согласился Риккардо. – Прости мне мою глупость. – Он виновато склонил голову.

По ее лицу пробежала маленькая слезинка.

– Они же тебя убьют.

– Знаю. Я ждал этого. Устал жить. – Граф чуть приобнял ее. Длинные блестящие волосы пахли черемухой.

Пальцы девушки коснулись еле заметных узеньких шрамиков на правой щеке Риккардо.

– Ты все еще ее любишь? – тихо спросила она.

Риккардо ответил не сразу.

– Не знаю, уже не знаю, – пауза, – буду честным… наверное… да.

Девушка вздохнула.

– Не поверишь, но я никогда тебя к ней не ревновала. К этой змее с ледяным сердцем, что овладела твоими мыслями. Даже тогда, когда в постели ты называл меня ее именем.

– Верю, солнышко, верю. Ведь, чтобы ревновать, нужно любить, – прошептал он ей на ушко, прижав к себе.

– А я тебя люблю, Риккардо, как брата…

– Знаю, Кармен, знаю. Ты для меня самый дорогой человек…

– После Патриции… – печально докончила она.

Он не ответил. Слышно было лишь, как усилившийся ветер треплет бумаги на столе.

– Ну ладно, солнышко, – тихо сказал наконец Риккардо, – мне нужно идти. Встречать «гостей». Прошу, не плачь. Я еще жив.

Он вышел из кабинета; шаги гулко отдавались от паркетного пола. Внутри резиденции графов Кардесов всегда царила прохлада, и этот необычайно жаркий день не был исключением.

Де Вега внезапно остановился, провел рукой по гладкой панели из благородного кедра. Грустные мысли не оставляли его.

Резиденция была замком лишь по названию. Графам не требовалась защита от собственных подданных – построили ее целиком из благородных пород дерева: дуба, сосны, кедра. Но немногие могли по достоинству оценить всю прелесть резиденции – прекрасного архитектурного ансамбля из двух малых и одного большого деревянных замков, соединенных крытыми галереями, украшенных десятком стройных башенок. Резиденция издали казалась игрушечной, но и вблизи не уставала радовать глаз.

Риккардо помнил, как много гостей приезжало в Осбен [7] вместе с отцом. После его смерти поток этот превратился в узкий ручеек из немногочисленных далеких родственников и друзей. Кардес – самое отдаленное графство Маракойи, прозванной Далеким Краем. Глушь.

Отец был знаменитым полководцем, люди тянулись к его славе. Сын же был никому не нужен и не известен. До последнего года, до тех страшных и кровавых событий, всколыхнувших страну. После этой проклятой зимы, сделавшей его знаменитым, ручеек иссяк.

Риккардо де Вега стал государственным преступником, врагом короны, и теперь доживал свои последние дни в полном одиночестве, лишенный связи с внешним миром. Ибо немногочисленные друзья, что могли бы приехать, не страшась королевских указов, погибли, их гибель отчасти лежит и на его совести. Прочее же дворянство Камоэнса в большинстве своем проклинало имя графа Кардеса и с нетерпением ждало вестей о его смерти.

Риккардо вздохнул, в одиночестве он мог позволить себе эту слабость. Слуги чувствовали, что он избегает их, поэтому и сами старались лишний раз не беспокоить графа. Коридоры были пустынны. Никто не мешал де Вега медленно брести навстречу судьбе.

Ждать его врагам оставалось недолго. Ибо смерть уже въехала в Осбен.

Риккардо вышел из резиденции вовремя. Грозный караван как раз остановился перед воротами. Две кареты, одна с королевским гербом на дверцах, и два десятка всадников.

– Добрый день, Франческо, – с улыбкой на устах поприветствовал граф капитана своей гвардии.

– Нет, монсеньор, день сегодня невероятно поганый, – хмуро ответил ему Франческо, высокий дородный рыцарь сорока пяти лет, служивший еще под началом отца Риккардо.

После того как восстание Пяти Графов было разбито, а в Кардес вошли королевские войска, звание его стало условным: указ короля Хорхе Третьего лишал мятежного графа права держать солдат и вооружать вассалов.

– Франческо, ты не прав, посмотри на небо. Оно ведь сегодня синее-синее, без единого облачка, – не согласился Риккардо. – А вы, сеньор Феррейра, как считаете? – обратился он к королевскому офицеру, стоявшему рядом с Франческо.

– Погода великолепна, я ею восхищаюсь, но еще больше я восхищаюсь вашим мужеством. Не каждый найдет в себе силы улыбаться перед знакомством со смертью, – тихо ответил тот.

Лейтенант гвардии Антонио Блас Феррейра искренне уважал графа де Вегу. Как благородного человека, достойно несущего тяжкий груз поражения, как полководца и стратега, прославившего свое имя, как человека чести, верного однажды данному слову.

Феррейре был отдан приказ – охранять графа Кардеса, не дать ему бежать из Осбена. Но Риккардо и не пытался, к счастью для лейтенанта, потому что, захоти он скрыться, преданные вассалы меньше чем за ору вырезали бы королевских солдат. Граф честно исполнял заключенный с королем договор.

– Мужеством? Меня всю жизнь обвиняли в трусости. – Риккардо грустно улыбнулся, краешком губ. – Хватит об этом, сеньоры. Лучше поприветствуем наших гостей.

Де Вега сделал два десятка шагов к украшенной королевскими лунами карете.

– Монсеньор де Вега? – командир черных [8] гвардейцев двинулся ему навстречу. Он единственный, кто спешился. Мундир его был лишен каких-либо знаков отличия. Дверцы карет были закрыты.

– Да. С кем имею честь говорить? – Риккардо протянул гвардейцу руку.

– Для вас это не имеет значения, – покачал головой посланник короля, но все же пожал протянутую руку.

– У вас нет письма для меня от Его Величества?

– Нет, но Его Величество просил передать вам дословно: «Граф де Вега, вы просили у меня красивую смерть. Я даю вам ее», – громко, медленно, чеканя каждое слово, произнес посланник.

– Что ж, передайте королю мою благодарность. Я ценю его милость, – ответил де Вега. – А сейчас я хочу увидеть лицо своей смерти.

Риккардо сделал шаг к карете.

– Сеньор! – воскликнул он. – Я горю от желания с вами познакомиться. Смелее, мы устроим пир в вашу честь. Будем гулять до рассвета, разопьем бочку доброго двадцатилетнего вина. Вы любите танцы? Девушки в Осбене просто прелестны! Где же ты, смерть, дай взглянуть на тебя!

Блас Феррейра глядел уже не на графа, а на плиты мостовой. Отвел взгляд. Не мог смотреть на то, как у де Веги сдают нервы.

Франческо сжал огромные кулачищи и шептал сквозь зубы богохульства. На его глазах Риккардо, которого рыцарь оберегал с младенчества, казалось, сходил с ума.

Граф замолчал. На площади воцарилась пронзительная тишина. Люди затаили дыхание, и даже город вокруг будто бы вымер. Не доносилось ни звука. Бродячий поэт, застывший у трактира в двадцати шагах от кареты, уже складывал в уме первые строки песни «Граф Риккардо и Смерть».

– Смотрите, граф. Смотрите лучше.

Дверца кареты раскрылась. На мостовую ступила сначала одна ножка, облаченная в изящную черную туфельку, потом другая.