Академия и Империя (Основание и Империя) - Азимов Айзек. Страница 34
Оваль Гри пожал плечами.
– И вы думаете, он одолеет Академию?
– Не знаю. А если да?
– Простите, но я – не романтик. Академию победить нельзя. Все-таки никаких новых фактов вы не сообщили, кроме свидетельств… ну, скажем прямо, малоопытного юноши. Полагаю, нам нечего пока над этим головы ломать. Несмотря на все победы Мула, нас пока никто не тронул, а пока он нас не трогает, не вижу особых причин для беспокойства.
Ранду нахмурился. Он физически ощущал, как его все сильнее опутывают невидимые нити безнадежности. Он спросил у обоих:
– Удалось ли нам войти с Мулом в непосредственный контакт?
– Нет, – дружно ответили собеседники.
– Не удалось, хотя мы пытались, не правда ли? Разве не правда, что наша встреча здесь не будет гроша ломаного стоить, если нам не удастся войти с ним в контакт? Разве не правда, что до сих пор тут пока больше выпивают, чем думают, и больше отдыхают, чем делают – это, кстати, цитата из последнего номера «Радол трибыон». А все потому, что мы не можем связаться с Мулом. Господа, у нас почти тысяча кораблей, готовых броситься в битву по первому приказу, чтобы одолеть Академию. Я считаю, что положение нужно коренным образом изменить. Корабли должны быть готовы к другому. Они должны быть повернуты против Мула.
– То есть как? Воевать за этого тирана Индбура и прочих кровопийц из Академии? – с плохо скрытой яростью спросил Мангин.
– Давайте уточним, – взмахнул рукой Ранду. – Я сказал: против Мула, а за кого – неважно!
Поднялся Оваль Гри.
– Ранду, в этом деле я вам – не помощник. Изложите все, когда вечером соберется весь Совет, если вам не терпится совершить политическое самоубийство.
Не сказав больше ни слова, он удалился. За ним молча последовал Мангин. Ранду остался один и целый час перебирал в уме возможные варианты.
Вечером на Совете он не сказал ни слова…
А на следующее утро в комнату Ранду ввалился Оваль Гри, одетый как попало, небритый, непричесанный.
Ранду сидел за еще не прибранным после завтрака столом. Он взглянул на Оваля с искренним удивлением. Даже трубку выронил.
Оваль хрипло выкрикнул:
– Ночью бомбардирован Мнемон! Вероломное нападение!
Глаза Ранду сузились.
– Академия?
– Мул! – рявкнул Оваль. – Мул! Без причины, вероломно! – кричал он, размахивая руками. – Большая часть нашего флота присоединилась к объединенной флотилии. Небольшого числа кораблей, оставшихся на планете, было недостаточно. Они уничтожены! Враги пока не высадились. Может быть, и не высадятся, сообщают, что половина вражеских кораблей уничтожена. Но это – война, и я пришел спросить у вас, как на все это смотрит Хейвен.
– Полагаю, что Хейвен на это смотрит с точки зрения выполнения Федеративной Хартии. Вот видите? Вот он и на нас напал.
– Этот Мул – безумец! Разве ему под силу захватить Вселенную?
Оваль подбежал и схватил Ранду за руку.
– Наши, те немногие, кто выжил после битвы, сообщают, что у Мула есть новое оружие. Депрессор ядерного поля!
– Как?!
– Большинство наших кораблей погибло, – продолжал Оваль Гри, – поскольку были лишены возможности применить ядерное оружие. Несчастные случаи и саботаж исключены. Это все – оружие Мула. Оно, видимо, еще недоработано. Эффект был неполным. Была кое-какая возможность его нейтрализовать – у меня пока нет полной информации. Но вы должны понять, что такое оружие в корне меняет картину войны, и может случиться так, что весь наш флот окажется абсолютно беспомощным.
На Ранду навалилась страшная слабость.
– Боюсь, – проговорил он безнадежно, – что родился монстр, который пожрет нас всех. И все-таки мы должны с ним сразиться!
Глава семнадцатая
Видеосонор
Дом Эблинга Миса, расположенный не в самом фешенебельном районе Терминуса, был хорошо известен в кругах интеллигенции, литераторов и вообще всей мало-мальски читающей публике в Академии. Отношение к месту обитания старого чудака зависело от того, кто какими источниками информации пользовался. Для кропотливого биографа оно было «символом ухода от реальности», для того, кто по вечерам пробегал взглядом колонки новостей – «логовом, в котором царил типично холостяцкий беспорядок». Один доктор философии из Университета отметил, что в доме «прекрасная библиотека, но книги расставлены без всякой системы», а приятель Миса, далекий от университетских кругов, заметил, что там «всегда найдется, что выпить, и можно без стеснения забраться с ногами на диван». Наконец, в телевизионных сплетнях было сказано о «полуразвалившейся, угрюмой обители известного грубияна, полоумного Эблинга Миса».
У Байты была возможность взглянуть на дом Миса своими глазами. Кроме беспорядка, ничего особенного она не заметила.
За исключением первых дней ее арест не вызвал у нее особых эмоций, кроме, пожалуй, легкого неудобства. Сейчас ей даже казалось, что перенести те дни было намного легче, чем это получасовое ожидание в доме психолога. Ей чудилось, что за ней и тут следили. По крайней мере, в тюрьме хоть Торан был рядом…
Возможно, она чувствовала бы себя более свободно, если б не Магнифико, – он совсем повесил нос и был гораздо более удручен, чем она.
Магнифико сидел в углу дивана, подтянув колени к подбородку и сжавшись в комочек, будто хотел стать невидимым.
Байта протянула руку и погладила его по голове, Магнифико вздрогнул и криво улыбнулся.
– О, моя госпожа, простите меня. Мне порой кажется, что до сих пор мое тело не ждет от чужой руки ничего, кроме удара.
– Не бойся, Магнифико. Я с тобой, и никому не позволю ударить тебя.
Взгляд паяца немного оттаял, но он тут же отвел его в сторону.
– Но ведь они держали меня отдельно от вас и от вашего доброго супруга – и даю вам слово, только не смейтесь надо мной, но, правда, мне было одиноко без вас!
– Я не буду смеяться. Я тоже скучала по тебе.
Лицо паяца просветлело. Он еще крепче обхватил колени и осторожно спросил:
– А вы знакомы с тем господином, который назначил нам встречу?
– Лично – нет. Но он очень знаменит. Я видела его по телевизору. По-моему, он хороший человек, Магнифико, и не сделает нам ничего дурного.
– Правда?
Паяц беспокойно заерзал на диване.
– Может быть, и так, моя госпожа, но только он уже говорил со мной, и меня немного напугали его манеры – он говорит очень громко, машет руками и фразы до конца не договаривает. И произносит так много непонятных слов, что порой я просто немел от испуга и не мог ни слова сказать в ответ. Как будто сердце стояло в горле!
– Ну, теперь все будет иначе. Нас двое, а он один, а уж нас двоих ему не удастся напугать, правда же?
– Н-нет, моя госпожа…
Как раз в этот момент хлопнула входная дверь, и по дому разнеслись раскаты громоподобного голоса. Где-то совсем рядом раздался вопль:
– А ну-ка, выметайтесь отсюда к чертовой бабушке! И чтобы я вас тут больше не видел!
В окно было видно, как во двор тут же стремглав выбежали двое гвардейцев.
Бормоча под нос проклятия, Эблинг Мис вошел в комнату, швырнул на стол аккуратно перевязанный сверток, подошел к Байте и протянул руку для приветствия. Байта ответила твердым, мужским пожатием. Мис рассеянно встряхнул ее руку, глядя при этом на паяца, но все-таки обернулся и задержал взгляд на девушке.
– Замужем?
– Да. Официально.
Помолчав, Мис неожиданно поинтересовался:
– Счастливы?
– Пока – да.
Мис пожал плечами, выпустил руку Байты и повернулся к Магнифико.
– Знаешь, что это такое, малыш?
Магнифико неуклюже соскользнул с дивана и принял из рук ученого инструмент со множеством клавиш. Пробежал пальцами по клавиатуре, положил инструмент на стол и совершенно неожиданно сделал виртуознейшее сальто назад, нанеся ущерб окружающей мебели. И воскликнул:
– Это – видеосонор – такой прекрасный, что его звуки способны мертвого из гроба поднять!
Длинные пальцы Магнифико мягко и быстро касались клавиш. Он нажимал одну клавишу за другой, и в воздухе, казалось, возникали расплывчатые очертания великолепных, благоухающих розовых кустов…