Прокаженный - Разумовский Феликс. Страница 19

— Эй, брус параличный note 44, за что в торбу бросили?

Титов холодно глянул в выцветшие хитрые буркалы и промолчал. Любопытный ощерился, продемонстрировав пасть, полную гнилых зубов:

— За что попал, пухнарь? note 45

— А ты что, мент или следователь, чтобы вопросы задавать? — Титов направился к пустовавшей е шконке note 46, откуда открывался прекрасный вид на парашу.

— Эй, постой, Васек note 47. — Любопытный вдруг подскочил к нарам и быстро скинул матрац на пол. — Это моя плацкарта, за нее замаксать надо.

В камере повисла тишина. Арестанты, устав от серой монотонности будней, с интересом взирали на происходящее. Поняв, что его пытаются достать, Юра миндальничать не стал — вскрикнул и резко ударил гнилозубого в нос. Тот, рухнув, застонал, закрыл лицо руками. Пол камеры окрасился кровью.

— Ах ты, сука. — Мощным ударом по затылку Титов вырубил обидчика и затем, не поленившись, как показывали в каком-то фильме, сунул мордой в унитаз. — Освежись!..

За гнилозубого никто и слова не сказал. Обосновавшись на новом месте, аспирант огляделся. Люди в камере были разные, но всех их объединяло одно — какая-то потерянность, паскудно-забитое выражение в глазах. Совершенно скотское.

— Здорово вы ему врезали, — услышал он негромкий голос и, обернувшись, увидел пожилого мужика в очках. — Будем знакомы, Яхимсон Яков Михайлович, расхититель соцсобственности.

Аспирант пожал влажную, дряблую ладонь и промолчал. Зато собеседник его явно страдал словесным недержанием, и скоро Титов знал все про всех. Окунули его, как выяснилось, в хату «лунявую» — туда, где собрались «выломившиеся на кормушку», то есть те, кто, не поладив с сокамерниками, стуканул контролерам. И даже своей «дороги» — связи то есть — в камере не было. А это по тюремным меркам полный фаршмак note 48.

— Вот этот, — Яхимсон поднял бровь и незаметно указал на хмурого, со снулым взглядом парня, — «контактер» парашу целовал каждый вечер. А вот тот, со шрамом на лбу, своих поделыциков сдал, так его «запарафинили» note 49, — еле вырвался, прямо с параши, да ведь все равно никуда не денется — на зоне «отпетушат». С этим везде строго…

Интересный такой получился разговор, содержательный. В основном о том, как унизить, растоптать, смешать с дерьмом своего же товарища по несчастью, с тем чтобы выжить в неволе за его счет. Благо, способов придумано множество.

Можно, скажем, для начала «сыграть на балалайке» — вставить спящему бумажку между пальцами ног и поджечь, можно оттянуть кожу на животе и резко ударить — премиленькая штучка, «банки ставить» называется, можно также сыграть в «чмок» или «сапог» note 50, сделать «табурь» note 51 или просто «сандальнуть» note 52 дубовыми ботинками ЧТЗ. Однако лучше всего, конечно, найти предлог и человека «запарафинить» — накинуть ему на шею полотенце, а когда он потеряет сознание, провести членом по губам, чтобы пришел в себя уже на параше и всю оставшуюся жизнь носил клеймо отверженного. После этого его можно заставлять делать самую грязную работу, и разговаривать и садиться с ним за стол западло, ну а под настроение можно и трахнуть его где-нибудь в темном углу хаты. Полет фантазии границ не знает…

Титов глянул на «горизонт» — на фоне тюремной «решки» note 53 уходило за облака скупое уже, осеннее солнышко. Первый раз за все время он спросил:

— А сам-то ты чего здесь?

Оказалось, что один из прежних соседей Якова Михайловича по камере имел уже две «ходки», а также знак антисемита — «партачку» на груди с изображением беса, проткнутого кинжалом.

— Раз жиды порхатые Христа распяли, то пускай Яхимсон своей поганой жопой за это дело ответит, — громко заявил он и принялся устраивать расхитителю соцсобственности веселую жизнь. Для начала заставил его «гарнир хавать» — дерьмо то есть жрать. Тот не стерпел и вызвал «кукушек» note 54, ну а те кинули его в «лунявку».

— Тут все же гораздо лучше. — Яков Михайлович внезапно замолчал и, переждав, пока оклемавшийся гнилозубый, у которого вместо носа было кровавое месиво, отползет подальше, сказал: — Говорят, он на зоне шестерил, и в своей хате за долг его чуть не «опустили», а сколько здесь всем крови попортила эта сволочь! Очень вредная личность, доложу я вам…

Между тем голос Рото-Абимо в голове Титова стал слышен сильнее. Придвинувшись к едва живому гнилозубому, распростертому на самом престижном месте — у окна, аспирант за ухо поднял его с плацкарты и скинул матрац в проход:

— Спать теперь будешь у параши.

Заметив, что тот медлит, Титов нахмурился и страшным ударом кулака вырубил его напрочь. Затем он криво усмехнулся и сбросил на пол с соседней шконки лицо кавказской национальности.

— Эй, Яхимсон, сюда иди.

Чернявый сын гор вскочил и с криком: «Я маму твою…» попытался захватить Титова за шею, но, получив коленом в пах, сразу же сложился вдвое, а падающий удар локтем в основание черепа заставил его растянуться под нарами.

— Занимай плацкарту.

С ухмылочкой аспирант пнул лежащего неподвижно кавказца, сплюнул и, показав расхитителю соцсобственности на освободившуюся койку, поднял глаза на окружающих:

— Возражения есть?

По дороге домой Сарычев пожадничал — посадил смазливую девицу со здоровенным тортом «Шоколадница», благо, по пути. В награду пассажирка устроила ему «сквозняк». Не доезжая до нужного ей места, попросила остановиться, мол, нужно забежать на секунду к мамочке. А тортик, если можно, пусть полежит. Майор подождал минут пять, пошевелил коробку и громко рассмеялся — она была пустой. «Да, жадность порождает бедность». — Он вздохнул, сплющил коробку в блин и покатил к дому.

Носки, замоченные третьего дня, уже начали напоминать о себе, пора было устраивать большую стирку. Однако, как только майор переступил порог комнаты, ему неодолимо захотелось спать — накатилась зевота, ноги стали ватными, и, как был, в одежде, он свалился под крыло Морфея.

Приснилась ему какая-то гадость. Будто бы канал он по Дерибасовской в Одессе-маме и был не леопард какой гунявый note 55, а крученый, крылатый красюк note 56, прикинутый в центряковый лепень и ланцы note 57, одним словом, лепеху фартовую note 58. Цвели каштаны, и встречные Марэссы так и мацали своими зенками его красивую вывеску, и не без понта, — врубались, видно, лохматяры, какие шары были всобачены в его прибор.

Завлекательно скрипели на ластах note 59 «инспектора» note 60, а вот в погребах его шкарят note 61 был нищак — что-то он сегодня заскучал note 62. Сосать лапу надоело, и Сарычев не заметил, как ноги сами собой вывели его на Привоз.

Там он мгновенно срисовал себе бобра note 63 — хорошо прикинутого фраера средних лет с печатью Соломона на витрине. Нюхать воздуха note 64 майор не стал и, закричав громко: