Академия на краю гибели - Азимов Айзек. Страница 45

Деларми язвительно прокомментировала:

– Наши потомки, Первый Оратор, скорее всего, посмеются над нами из-за того, что мы столько времени бьемся над решением столь очевидного вопроса. Учтите: продолжение защиты – ваше решение.

Гендибаль глубоко вздохнул.

– Итак, в соответствии с вашим решением. Первый Оратор, – я хотел бы пригласить свидетельницу – молодую женщину, с которой я познакомился несколько дней назад и без помощи которой я не только не смог бы попасть на Заседание, но и вообще не остался бы в живых.

– Женщина, о которой вы говорите, Оратор, знакома членам Стола? – спросил Первый Оратор.

– Нет, Первый Оратор. Она уроженка этой планеты.

Деларми выпучила глаза.

– Дум-лян-ка?!

– Да. Именно так.

– Но о чем с ней можно говорить? Их свидетельства не могут быть приняты во внимание. Они… пустое место, их просто не существует!

Губы Гендибаля дрогнули – но нет, это не была улыбка. Резко, жестко он сказал:

– Физически думляне существуют. Они люди, и им отведена роль в Плане Селдона. Косвенно прикрывая Вторую Академию, роль они играют важнейшую. Я бы хотел сразу отмежеваться от негуманного отношения к местным жителям, высказанного Оратором Деларми. Надеюсь, ее реплика будет внесена в протокол и в дальнейшем рассмотрена при решении вопроса о ее несоответствии посту Оратора. Но, может быть, остальные Ораторы согласны с замечанием Оратора Деларми и готовы отказать мне в возможности представить мою свидетельницу?

Первый Оратор сказал:

– Пригласите вашу свидетельницу, Оратор.

Выражение лица Гендибаля стало более спокойным – так выглядел бы любой человек на суде. Сознание его держало оборону, но за линией заграждения он ощущал, что опасность позади – он выиграл, он победил.

Сура Нови заметно нервничала – глаза ее были широко открыты, нижняя губа слегка дрожала. Время от времени она сжимала и разжимала пальцы, грудь ее вздымалась от неровного дыхания. Волосы ее были зачесаны назад и собраны в пучок. Руки теребили складки длинной юбки. Она обвела торопливым, испуганным взглядом всех собравшихся, и глаза ее наполнились страхом.

Ораторы взирали на нее – кто с жалостью, кто с неудовольствием. Деларми вообще не удосужилась посмотреть на нее – делала вид, что не замечает ее присутствия.

Гендибаль легко и нежно коснулся поверхности сознания Нови – как бы погладил его успокаивающей рукой. Он мог бы, конечно, приободрить ее, коснувшись ее руки или щеки, но в нынешних обстоятельствах это было невозможно, недопустимо.

Он сказал:

– Первый Оратор, я слегка успокоил сознание этой женщины, чтобы ее показания не были искажены страхом. Будет ли вам всем, Ораторы, угодно присоединиться ко мне и удостовериться, что, помимо успокоения, я больше никоим образом не воздействовал на ее сознание?

Ментальный голос Гендибаля так напугал Нови, что она в ужасе отшатнулась. Гендибаля это нисколько не удивило. Он понял, что она никогда не слышала, как разговаривают между собой сотрудники Второй Академии высокого ранга. Никогда в жизни ей еще не доводилось присутствовать при таком необычном общении, выражавшемся в диковинной, быстрой комбинации звуков, тона; интонации, выражения лица и мыслей. Испуг, однако, миновал так же быстро, как вспыхнул, едва только Гендибаль, образно говоря, смахнул его с сознания Нови.

На лице Нови воцарилось безмятежное спокойствие.

– Позади тебя стул, Нови, – сказал Гендибаль, – Садись, пожалуйста.

Нови немного неуклюже поклонилась и села.

Говорила она довольно-таки четко, и Гендибаль просил ее повторить сказанное лишь тогда, когда ее думлянский акцент становился слишком сильным. Иногда он повторял вопросы из формального уважения к заседателям.

Стычка между Гендибалем и Руфирантом была описана спокойно и подробно.

– Скажи; Нови, – спросил Гендибаль, – ты все видела от начала и до конца собственными глазами?

– Не, Господин, а то бы я быстрее покончить все это. Руфирант хороший парень быть, но не быть слишком умный.

– Но ты рассказала все, как было. Как это возможно, если ты всего не видела?

– Руфирант мне рассказать потом, когда я спрашивать. Он быть стыдно.

– Стыдно? Он когда-нибудь раньше вел себя так?

– Руфирант? Не, Господин. Он добрый быть, хотя и здоровый. Не забияка быть вовсе, и он бояться мученые. Он часто говорить: они могучие быть сильно, много сила есть у них.

– Почему же тогда он вел себя совсем по-другому, когда встретился со мной?

– Это странно быть. Мне не быть понятно. – Нови покачала головой. – Он быть не такой, как всегда. Я говорить ему: «Деревянный твой башка, как ты мог быть обижать мученый?» Он мне говорить: «Сам не знать, как такое случиться. Будто я быть не я, будто я смотреть, как кто-то другой делать это».

Оратор Чень прервал ее:

– Первый Оратор, какова ценность рассказа этой женщины? Что нам за дело до того, что она спросила и что ей ответил этот мужчина? Разве нельзя пригласить его самого и у него спросить об этом?

Гендибаль сообщил:

– Он здесь. Если, выслушав эту женщину, уважаемые Ораторы пожелают выслушать его показания, я тут же приглашу Кароля Руфиранта, моего недавнего обидчика. Если такового желания не возникнет, Стол может перейти к продолжению обсуждения дела, как только я закончу разговор с моей свидетельницей.

– Хорошо, – кивнул Первый Оратор. – Продолжайте опрос свидетельницы.

Гендибаль спросил:

– Ну а ты сама, Нови? Была ли ты похожа на себя, когда так гневно вмешалась в драку?

Мгновение Нови молчала. Маленькая морщинка залегла между ее бровей и тут же исчезла. Она сказала:

– Я не знать. Я не хотеть, чтобы кто-то делать плохое мученые, Я не сама думать, меня кто-то толкать вроде.

Помолчав, она добавила:

– Да, меня будто кто-то толкать.

Гендибаль сказал:

– Нови, сейчас ты уснешь. Ты не будешь думать ни о чем. Ты будешь отдыхать. Никакие сны тебе не приснятся.

Нови пробормотала что-то. Глаза ее закрылись, голова откинулась на высокую спинку стула.

Выждав мгновение, Гендибаль сказал:

– Первый Оратор, прошу вас, выдержав небольшой интервал, последовать за мной в сознание этой женщины. Вы наверняка заметите, как оно примитивно и симметрично. Это редкая удача, иначе вы не смогли бы увидеть то, что увидите… Вот… Здесь… Видите? Если остальные присоединятся… лучше, чтобы все одновременно…

Стол был положен на лопатки!

– У кого-либо есть сомнения? – спросил Гендибаль.

Деларми не заставила себя ждать:

– Да, я сомневаюсь, потому что… – и тут же осеклась, потому что даже ей было страшно произнести вслух то, о чем она подумала.

Гендибаль сказал за нее:

– Вам пришла в голову мысль о том, что я нарочно поработал над сознанием этой женщины с целью дачи ею ложных показаний? Вы, следовательно, такого высокого мнения обо мне, что полагаете, будто мне под силу видоизменить одну-единственную ментальную цепочку, не затронув близлежащие участки сознания? Если бы я действительно на такое был способен, разве я позволил бы всем вам так вести себя со мной? Разве я допустил бы, чтобы меня так унизили? Будь я способен сотворить такое, что все вы увидели в сознании этой женщины, вы все были бы беспомощны против меня… Неоспоримый факт состоит в том, что никто из нас, и я в том числе, не смог бы обработать сознание этой женщины так, как оно обработано. И тем не менее это сделано. – Он молча оглядел всех Ораторов поочередно и, задержав взгляд на лице Деларми, медленно, с расстановкой проговорил: – Теперь, если вы все не против, я вызову думлянского крестьянина, Кароля Руфиранта, которого я также обследовал и чье сознание было обработано точно так же.

– Не нужно, – сказал Первый Оратор, потрясенный до глубины души. – То, чему мы стали свидетелями, просто убийственно.

– В таком случае, – сказал Гендибаль, – будет ли мне позволено пробудить думлянку и отпустить ее? В приемной по моей просьбе ее ожидают те, кто проследит, чтобы ее выход из гипноза прошел безболезненно. – Когда за Нови закрылась дверь, Гендибаль проводил ее, нежно поддерживая за локоть, вернулся на свое место и сказал: – Подведем итоги. Итак, мы наблюдали изменения в сознании, произведенные методом, нам недоступным. Из этого следует, что библиотечные хранители совершенно спокойно могли, следуя чьему-то приказу, изъять материалы из Библиотеки. Теперь понятно, как было подстроено мое опоздание на заседание Стола. Мне угрожали. Меня спасли. В результате меня подвергли импичменту. Результат этого на вид столь естественного хода событий таков: я могу быть убран со сцены активных действий, с того пути, который я увидел и разработал и который угрожает нашим противникам, кем бы они ни были.