Вселенский расконвой - Разумовский Феликс. Страница 15

Да, сколько тысяч лет прошло, а как был Нинурта солдафоном, так им и остался. Причем повысился в чине, дослужился до маршала. Однако, что удивительно, его приказ подействовал, пусть и частично. Хронобот вдруг замедлился, разом сбавил ход. Правда, останавливаться не стал – сделал реверс и отозвался мрачным голосом Тота:

– Эй, проверяющие хреновы, расслабьтесь. Наш статус восстановлен, никто никуда не едет, все живы и здоровы. Куда прикажете садиться?

– В Сиппар давай, – вклинился в общение Шамаш. – Уж там вас встретят. С песнями. Сейчас распоряжусь. – Выругался, как обычно, покачал головой и с улыбкой облегчения посмотрел на Нинурту: – Ну дела. Ты что-нибудь понимаешь, фельдмаршал?

А дела на хроноботе обстояли вот как. Где-то минут сорок тому назад на его борт поднялись Тот, бандиты, главмех и Исимуд. Настроение у всех было еще то – они только что навечно попрощались с Аном. Однако нужно было настраиваться на жизнь, и Тот подался в грузовой отсек, где изготавливались к вояжу, а вернее, к худшему простые путешествующие массы: рядовые игиги, непернатые орлы, анунначки с хозблока, кормобазы и из обслуги.

– Братья и сестры, – сказал он. – Настала минута испытаний. Ровно через двадцать минут нас со страшной силой выкинет в пространство, так что не забудьте о законе инерции, устраивайтесь поудобней и держитесь покрепче. Ну все, в добрый путь, и да поможет нам Бог. Так-с, сверим часы. Гм. На моих без двадцати восемь. – Он вытащил свой кубаббаровый хронометр, поставил нулевой отсчет и поспешил на верхнюю палубу, где находился пассажирский салон. Там все было окутано аурой беды – женщины сдерживали всхлипы, мужчины катали желваки, дети в страхе прижимались к взрослым, боялись разговаривать и пускали слезу. Братва, не мудрствуя лукаво, играла на баянах, орлы, пристегиваясь покрепче, готовились взять старт. Стояла какая-то тягостная, панихидная, убивающая наповал тишина. Зато из-за дверей руль-рубки доносилась громкая, на непонятном языке гортанная речь – ры-ры-ры, бу-бу-бу, хы-хы-хы, густо приправленная и весьма-весьма знакомыми ануннакскими матюгами. Собственно, это и были родные матюги, слабо разбавленные чужой речью.

«Во дают», – удивился Тот, оторвался разом от созерцания безнадеги и поспешил в рулевую рубку, благо, время еще терпело, а дверь была не заперта. Внутри имели разговор дуэтом – не только громко, но еще и крупно, совсем не по душам.

– Ах ты сука, бля, пидор гнойный, гандон штопаный. Ры-ры-ры, бу-бу-бу, хы-хы-хы, – говорил Исимуд, и маленькие прищуренные глаза его блестели от праведного гнева. – Падло позорное, ложкомойник хренов, вонючий необрезанный поц. Ры-ры-ры, бу-бу-бу, хы-хы-хы. Такую твою мать!

– Тем же концом вас, рабби, в то же место. Сами вы пидер гнойный и гандон штопаный. Ры-ры-ры, бу-бу-бу, хы-хы-хы, – с чувством отзывался Хурдонай, сплевывал сквозь зубы и тряс могучим кулаком. – А пошли бы вы, рабби, куда подальше в манду. Хрен вам, рабби, большой и толстый куда не надо. Ры-ры-ры, бу-бу-бу, хы-хы-хы.

– Никак проблемы, ребята? – послушав, спросил Тот и вытащил из кармана свой хронометр. – Решайте быстрее, скоро на взлет.

До старта оставалось четырнадцать минут. Но это, конечно, если в идеале.

– Этот поц не хочет брать курс на Землю, – усмехнулся Исимуд, вернее, не усмехнулся, а нехорошо оскалился. – Говорит, что видел все это в гробу и в белых тапках. Говорит, что нужно рвать когти.

– И говорю! – пролаял Хурдонай. – Если все сейчас будет хорошо, то потом, такую мать, будет плохо. Хрональный сублинкор не пенис моржовый, его будут искать, а найдут, в конце концов, нас. Нет, нет, надо рвать когти. Куда-нибудь подальше, в другую метагалактику…

– Ладно, ладно, будет день, будет и пища, – с крайним дружелюбием и тактом заметил Тот. – Остыньте, ребятишки, сдуйтесь. До всего хорошего еще дожить надо. Неизвестно еще, как мы вынесем ускорение, разблокируются ли системы, запустятся ли двигатели. Расслабься, корешок, – подмигнул он Хурдонаю, – устройся поудобней, вспомни свою бабушку, может, даже успеешь, если постараешься, подрочить. А я, пожалуй, братцы, составлю вам компанию. Уж больно вы мне нравитесь, да и плацкарты у вас первый класс. – И Тот с комфортом устроился рядом, в кресле третьего пилота. – Ну вот, шик, блеск, красота. Полная гармония. Все в этом мире, ребята, начинается с жопы. Тэк-с, сколько там у нас натикало? – Он глянул на хронометр, качнул головой и с дружеской улыбкой повернулся к Адонаю. – Ну, так ты будешь дрочить или нет? Три минуты осталось.

– Да у такого поца и не встанет, – желчно заметил Исимуд. – У этого неподмытого поца.

– Слабо насчет проверки, рабби? Снимайте ваши сраные штаны, – обиделся, и не на шутку, Хурдонай. – Да и вообще, кишен мирен тохес, рабби, шли бы вы отсюда в жопу. А лучше малой скоростью на хрен…

– Все, шлимазоло, ты уволен, – тоже оскорбился Исимуд, грозно засопел, набычился, начал было подниматься с кресла, но не успел. – Тот взмахнул рукой и взглядом указал на свой хронометр. – Все, ребята, взлетаем. Даю отсчет: девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один… Ноль. Ну. Все…

И ничего не произошло. Лишь механизм хронометра, поставленный на нулевой отсчет, нежно, с переливами, заиграл:

– Ах, мой милый Нингерсу, Нингерсу, Нингерсу…

– Что за черт? – Тот заткнул песню, мгновение помолчал и удивленно воззрился на хронометр. – Что, двух камней тебе не хватает? На один положить, а другим…

Однако ломать вещь редкую, цены немалой, он не стал, мигом отыскал глазами часы раданиевые, стационарные, на пульте управления, и внутренне похолодел. Нет, дело было не в хронометре, дело было в чем-то другом.

– Что-то я не чувствую ускорения, – почему-то шепотом сообщил Исимуд. – Так, выходит, мы никуда не летим? Может, что-то раньше времени приключилось с Аном? Он был белый, белый такой, похожий на мел… А, многоуважаемый Тот?

– Не знаю, – отозвался Тот, убрал хронометр, тяжело вздохнул, а из-за двери, из стана пассажиров, уже неслось:

– Что за сука-бля, непонятки в натуре?!

– Это еще что за форшмак?

– Эва, Тот, корифан, внеси-ка ты ясность, давай, светильник разума, вразуми!

Похоже, ситуация тревожила не только Исимуда, однако поднимать вопрос, вернее, подниматься из кресел конкретно не хотелось никому – а ну как начнется? И быстро закончится – так вдарит по мозгам законами инерции, что костей не соберешь. Вот и оставалось только одно – поднимать голос.

– Ладно, чего гадать. Пойду-ка я узнаю, – внутренне собрался Тот, расстегнул фиксатор, настраиваясь на худшее, глубоко вздохнул, но стоило ему подняться на ноги, как чудовищная сила швырнула его в кресло, обожгла резкой болью и погасила сознание. Не осталось ничего, кроме липкой темноты…

Пришел он в себя в горизонтали, на полу, и первое, что услышал, были крики – истошные, протестующие, вибрирующие от гнева. На все том же гортанном, непонятном языке. Потом послышался звук удара, на миг настала тишина, и что-то грузное, безвольное и мягкое припечатало Тота к полу.

«Так-с, кому-то дали в морду», – сделал вывод он, с трудом разлепил ресницы и узрел Исимуда – тот лежал в отрубе, совсем никакой, из съехавшего набок носа его текла по подбородку кровь.

– Я тебе что, баба? А ну-ка слазь, – страшно разъярился Тот, начал выбираться из-под тела, отчего Исимуд пришел в себя и монотонно забубнил:

– Ох, азохенвей, он едет не туда… Не туда он едет, азохенвей… Едет он, азохенвей, в Туннель… А ведь надо нам, азохенвей, совсем в другую сторону… Ох, сука, бля, азохенвей…

– А ну, тихо там внизу! Лежать, не дергаться! – прогремел сверху, от штурвала, голос Хурдоная. – А то получишь еще.

– Ох, азохенвей, ведь не в ту сторону, не в ту, – скорбно отозвался Исимуд, а в дверь тем временем приложились ногой, и голос Мочегона проревел:

– А ну, такую твою мать, живо дай проход! Ты, рулила грешный, куда курс держишь? Охерел, блин, в атаке? Открывай, говорю, открывай.

– Ага, щас тебе, нараспашку, – хмыкнул Хурдонай, – только подмоюсь. Нишкни у меня, протоплазма.