Зона бессмертного режима - Разумовский Феликс. Страница 20

– Эй, борт блядовоза, – не выдержал Шамаш, – вы бы хоть обозвались, ребята, не борзели бы, суки, в корягу.

Автоматика звездолета мгновенно рассчитала волну, и в переговорном устройстве раздалось:

– Эй, там, на зоне, гляньте в перископ. И прикиньте хрен к носу. Как следует.

Ан с Шамашем глянули и оптимизмом не прониклись – протонная антиметеоритная пушка звездолета нацелила свое жерло точно на купол. Жахнет – и мокрого места не останется. Впрочем, сухого тоже.

– Лады, банкуйте, сволочи, – сразу отозвался Ан. – И хрена ли вам лососячьего надо?

Голова его лихорадочно работала – экипаж межгалактического лайнера, базарящий на фене. Это что-то новенькое. Не говоря уже о том, что лайнер этот утюжит силовое поле здесь, на Нибиру. В запретном коридоре пространства у строгой зоны, проклятой богами. М-да. Действительно, и хрена ли лососячьего здесь ему надо?

– Рот закрой, дятел, вафли не летают. – Голос в переговорнике сделался суров. – У вас там есть зэка один, ануннак нормальный, с погонялой Шамаш. Чалит по сто сорок восьмой за угон. С ним поговорить надо, даю на все вошканье десять минут. Всосал? Или разжевать?

– Частокол [64] побереги, он тебе для пожрать пригодится, – усмехнулся Ан, глянул на часы, выругался, вырубил связь и повернулся к Шамашу: – Ну что, блин, скажешь?

– Жопой чую, это кто-то свой. – Тот наморщил лоб, задумался, ударил кулачищем о ладонь. – Это же была моя идея фикс – взять на гоп-стоп суперлайнер. Глушануть дремо-газом терпил, вырезать к едрене маме экипаж, а затем сделать финт ушами – зарулить в запретную зону, куда менты не сунутся. Ну а уж потом махнуть куда-нибудь подальше, в метагалактике, чай, места хватит. Лохов – чечикам в рабство и на органы, скважин – тачикам [65] в гаремы и для блуда. Да с такой посудиной можно таких дел натворить! И все же какая это падла вызывает меня на линию? Ну, сука, бля, в натуре кто-то свой!

В рубку между тем стали подтягиваться массы – верченые, крученые, блатные, не верящие ни в бога, ни в черта. Все в глянцево сияющих зэкобутсах, в робах без нашивок, в красных головных платках, с тщанием повязанных. Естественно, по уркаганской моде, с двумя огромными, напоминающими рога узлами.

– Далан на тайман, утес. По какому случаю кипеш? А это еще что за дирижопель? И в какую же сторону он едет?

Держались они с Аном на редкость уважительно – всем им было обещано изничтожение гена. Того самого, зловредного, отвечающего за процесс старения.

– А ну-ка ша. – Ан вытащил часы, немного подождал и повернулся к Шамашу: – Давай, брат, время.

– Сделаем.

Тот сел за пульт, изладил связь и криво улыбнулся в эфир:

– Эй там, на блядовозе. Шамаш на линии. Слухаю.

– Сейчас будем посмотреть, какой ты там Шамаш, – сухо раздалось в переговорнике. – Сколько движителей на «дзете пятой»?

– Семь.

– А на пассажирской «би второй»?

– Девять, бля.

– И какого типа?

– Три мезонных, два фотонных и четыре гелевых. Экий же ты душный, братан.

– Ладно, ботало придержи. Скажи лучше, на какой посудине сгорел? Последний раз.

– На грузопассажире «эр восьмом». Ты, редиска, морковка, Навуходоносор, петух фармарский, долго еще будешь мне душу мотать? Сам давай обзовись, кликуху назови.

– Не гони волну, Шамаш, и не возбухай, – сказали в переговорнике. – Давай натягивай «гандон» и двигай к нам на борт. Через левый кормовой штормолюк. Даю пятнадцать минут. Подумай о корешах. Изжаритесь все…

– Значит, говоришь, подумать о корешах? – Шамаш оценивающе прищурился на Ана, показывающего пальцем себе на грудь, коротко кивнул и усмехнулся в пространство. – Лады, подумал. Одному мне переться не с руки, мы придем вдвоем. Кто вас знает, может, вы все там педерасты?..

– Лады, запрессовали, – отозвались на борту. – Двигай прямо на ЦП [66], дорожку-то найдешь?

– Жену свою поучи щи варить, – посоветовал Шамаш, отключился и с энтузиазмом выругался. – Это, блин, кто-то свой. Жопой чую, кто-то свой. Ну, сука, бля, ну, падла.

Ан был куда менее эмоционален.

– Эй, братва, – рявкнул он, – вселенский шухер! Уводите баб и короедов вниз, на нижний ярус, с концами задраивайте люки. Эти пидорасы залетные, – он махнул рукой в сторону звездолета, – могут запросто снести купол к чертовой матери. А так вы все же продержитесь до подхода Смотрителей. Сейчас мы с Шамашем отчалим на разборку, и кто-то должен остаться у пульта, чтобы держать с нами прямую связь. Врубаюсь, братцы, что это стремно, но иначе вилы, кранты, хана. Ну, кто на мины, кореша?

– Я, я, я, я, – как один, выкрикнули блатари, сразу подобрались, выступили вперед.

– А видали мы этот звездолет в гробу и раком. Жизнь копейка, судьба индейка. Насрать.

– Ну вот и ладно, – сделал вывод Ан, глянул на часы, и в голосе его послышался металл. – Фофан на связь, Драный на побегушках, Рваный Рот со мной, остальные к бабам. Все, по местам. – Он коротко вздохнул, сделал знак Шамашу и что есть силы рванул к внешнему терминалу. – Давай за мной.

За ними, тяжело дыша, затопал Рваный Рот, длинный, сутуловатый уголовник, отбывающий свой срок за убийство. У шлюзокамеры он помог им надеть «гандоны», легкие, ископаемой конструкции скафандры, проверил воздух, автоматику и связь, бодро помахал рукой:

– Все по елочке, ажур.

Плавно откатилась переборка, глухо заурчал сервомотор, ухнув, заработали насосы, с клацаньем открылся внешний люк. И Шамаш с Аном ступили на Нибиру – приевшуюся до омерзения, а по сути чужую. Всю в изломах, трещинах, отметинах и выбоинах, освещенную мириадами и мириадами равнодушных холодных звезд. Картина была завораживающей, фантастико-сюрреалистической, однако ни Ан, ни Шамаш отвлекаться не стали, бегом, сколько было сил, припустили к звездолету. «Гандоны» они и есть «гандоны» – малой автономности, годные только на то, чтобы обменять добытый радонный на контейнер с протоплазмой. А ну как у этих говнюков со звездолета странное такое чувство юмора – возьмут да и не откроют люк. Так что вперед, вперед, вперед, чтобы можно было на крайняк вернуться назад.

Нет, задний левый грузовой, как и договаривались, был открыт, размеры его давили на психику.

«Да, масштабы. – Ан с Шамашем вошли в тамбур и отжали красный, с предохранителем, рычаг. – Ну, бог не выдаст, свинья не съест».

Сразу, отрезая им путь назад, с рокотом закрылся внешний люк, мерно заурчали газодуи, и все внутри окутал белый густой дезактивирующий туман. Мгновение – и он растаял, капли на скафандрах высохли, и, поражая габаритами, гостеприимно урча, отъехала в сторону внутренняя переборка. За ней, теряясь в полумраке, располагался нижний трюм – казалось, что он не имеет ни начала, ни конца.

«Да, блин, масштабы». Ан и Шамаш встали на транспортер, недремлющая автоматика скомандовала плавный старт, и широкая, как настоящая дорога, «бегущая дорожка» потащила визитеров к выходу из трюма. Затем был лифт, терминал, тамбур жилой зоны и вторичное погружение в дезактивирующий туман. Звездолет и вправду был огромен, чудовищно велик. Наконец они попали в необъятный коридор, сняли шлемы, вздохнули полной грудью и, усевшись на пассажирскую «бегущую волну», с комфортом двинули в ЦП звездолета. Это был внушительный, идеально круглый зал, по периметру которого располагались экраны. Под ними – море кнопок, выключателей и верньеров, мириады указателей приборов и панелей. Тут же стояли антиперегрузочные кресла с подголовниками, одно из которых, едва Ан с Шамашем вошли, плавно повернулось.

– Что-то долго вошкаетесь, корешки. Я уже собрался брать прицел.

В кресле на гиперсиловых подушках развалился ануннак, внешность которого доверия не вызывала. Лицо его было резко асимметричным, уши – оттопыренными, глазенки – бегающими, а манеры – отвратительными. Что-то в нем напоминало бродячего кота, сдуру возомнившего себя царем зверей, – сразу чувствовалось, что происходил он из рукожопов, чудом уцелевших во время Великой чистки.