Сердце льва - Вересов Дмитрий. Страница 45

— Вольно, боец. — Комиссар насупился, глянул насторожённо на букет, медленно поднимаясь из-за стола, в нудном, скрипучем голосе его звучала тревога. — Да, хороши настурции, знатно отпочковались, махрово. И почём же такое? Дорого небось?

Судя по интонации, настроение его заметно ухудшилось.

— Ну что вы, товарищ генерал-майор, какие тут могут быть деньги? — Андрон, не прекращая жрать начальство глазами, изобразил восторг, замешательство и приторную улыбку. — Это ведь все равно, что платить за цветы, возложенные к могиле неизвестного солдата. За все уже уплочено сполна.

Генерал ему не нравился, мелкий, жилистый. На клопа похож, злого, кусачего. Если раздавить, чрезвычайно вонючего.

— К могиле какого это неизвестного солдата? А-а-а… — Скуластое лицо расплылось в улыбке облегчения. — Молодец! Как говоришь, фамилия-то? Кто ротный командир?

А тем временем цепкие руки его все мяли букеты, прикидывали их на вес, трепетно и с интересом шуршали целлофаном — комиссар выбирал «настурции» помахровее, посвежей.

— Лапин! Рядовой Лапин, товарищ генерал-майор! — Андрон отдал честь, притопнул, вытянулся струной. — Командир роты товарищ старший лейтенант Сотников, товарищ генерал-майор!

— Лапин, Лапин, рядовой Лапин. Сотников, Сотников, старший лейтенант Сотников. — Напрягая память, генерал прищурился и жестом триумфатора протянул Андрону руку. — Так и запомним — рядовой Сотников, старший лейтенант Лапников!

Странно, но память комиссара не подвела — светлой годовщине дня рабочей солидарности Андрон урвал второй крест, первой степени, а старший лейтенант Сотников поднялся в капитаны…

Под вечер в каптёрке второй роты Сотников, Зимин и старшина крупно разговаривали по душам с сержантом Скобкиным, а Андрон и художник Загумённый, сидя у окна за стеллажом, тихо предавались прекрасному — обсуждали колорит и композицию новой картины мэтра.

Это был рисунок — монументальный, два на три метра, на обратной стороне плаката по ГО. Молодая высокогрудая и крутобедрая смуглянка в ожерелье, чулках в крупную сетку и туфлях-лодочках грациозно и пленительно поставила стройную ногу на спинку стула. Цветущее тело её вакхически изогнулось, давая полную возможность рассмотреть все потаённые, вызывающие сердцебиение подробности, полные, сердечком, губы красавицы улыбались загадочно, маняще, напоминая о безудержных наслаждениях цветущей плоти. Манера Загумённого напоминала чем-то стиль Рубенса, Брюллова и молодого ван Дейка, чувствовалось, что глаз его верен, душа возвышенна и рука тверда. И не только рука…

— Я тебя, суку, на ноль помножу, ушатаю, вые…у и высушу! — пообещал напоследок Сотников и зверски ощерился. — Завтра же поедешь на губу. Эй, Лапин, готовь зеленое хэбэ этому засранцу.

Андрон с готовностью оторвался от созерцания прекрасного и вытащил хэбэ «зеленого» сержанта — тесная, обтрюханная гимнастёрка, штаны необъятные, мешком, ни один уважающий себя боец такие не наденет. Спецфасон для любимых командиров. Правда, теперь-то Скобкин навряд ли останется сержантом. Это же надо быть таким дебилом — свинтить по бабам с земляком из автороты, разобрав для этих целей стену в боксе, не поделить блядей с метровскими ментами и сгореть глупо и бездарно уже под самый дембель!

На следующий день Скобкина посадили на УАЗ и повезли искупать. Вспомнил Андрон о сержантском существовании недели три спустя, когда его вызвал к себе Сотников.

— Лапин, Тимохин занят. Бери машину, заберёшь с Садовой Скобкина.

Чего проще… Андрон залез в УАЗ, поехал на губу. В отличном, между прочим, настроении. Приятно посмотреть в глаза врагу, униженному, вывалянному в грязи, сказать небрежно: «Что-то невесёлый вы, товарищ сержант, и вообще, звонкий, тонкий, прозрачный. Ничего, капитан Сотников вас развеселит».

До губы долетели быстро, как на крыльях. Андрон выправил в комендатуре пропуск, потёр сапог о сапог, чтобы лучше блестели и по своей воле направился в узилище. Нехорошо было там, мрачно и строго: ржавые, помнящие ещё, верно, декабристов решётки, всякая идущая навстречу сволочь, коей нужно отдавать по уставу честь, витающая в воздухе вонь субординации и дисциплины. На плацу фигачили строевым старший лейтенант с капитаном, а неказистый мичман весело подбадривал их писклявым голосом:

— Више ногу, товарищи офицеры, више ногу! Уставной канкан не для слабонервных.

— Разрешите?

Андрон, постучав, просунулся в канцелярию, топнул по всей форме, так что люстра закачалась, мол, мы такие-то такие-то и прибыли за опальным сержантом Скобкиным. Приказано доставить живым или мёртвым!

— А забирайте, со всем нашим удовольствием, на хрен ли он нам теперь такой!

Сержант Скобкин и в самом деле был нынче нехорош, заморённый, похожий на покойника. Хэбэ его было невероятно грязно, эмблемы на петлицах заменены одна на автотранспортную, другая на бронетанковую, видимо, в знак протеста. Что-то сразу расхотелось Андрону в глаза ему смотреть, а уж улыбаться язвительно и, тем паче. На обратном пути, не доезжая Фонтанки, он велел водителю затормозить у шашлычной, купил без очереди бозартмы, набрал немерено хлеба и притащил в машину Скобкину — жри.

Близилась весна, теплело, полог полярной ночи бледнел. Хорст потихоньку осматривался. Нелёгкая занесла его в самое сердце Кольского, в ссыльнопоселение, притулившееся на берегу древнего величественного озера. Километрах в трех за лесистой горой-тундрой раскорячилась мёртвая после амнистии пятьдесят третьего зона, ещё чуть дальше к югу находилось второе поселение, по соседству с ним саамский погост — то бишь, поселение, и все. На сотни вёрст только снег, сопки да тайбола — заболоченная тайга. Северный полярный круг, древняя земля саамов — Самиедна. Летом здесь не заходит солнце, вдоль сапфирно-синих ручьёв цветут хрупкие колокольчики и крохотный, ростом в ладонь, шиповник — трогательная полярная роза. Зимой властвует ночь, стоят трескучие морозы, бушуют ураганы и воют метели. Издалека над Сеид-озером на обрыве горы Куйвчорр видна огромная фигура чёрного человека. Это след ушедшего в скалу мрачного повелителя ветров и бурь Куйвы. Время от времени старец гор сходит с Куйвдрра и обрушивает лавины и ураганы, неся вечный покой тем, кого непогода застанет в пути.