Сердце льва - Вересов Дмитрий. Страница 93

— Укол! — прохрипел профессор Собаччи. Вид его был ужасен — лоб и щеки испещрены багровыми, узловатыми шрамами, похожими на насосавшихся крови пиявок, нос напоминал сырой рубленый бифштекс. Тощее тело, беспомощно извивающееся на запятнанных шёлковых простынях, покрывали иссиня-чёрные, сочащиеся сукровицей пятна. Руки и ноги были накрепко привязаны к кроватным спинкам.

— Сорок минут, — хладнокровно отозвалась миссис Собаччи, продолжая красить губы. — Как по-твоему, этот оттенок смотрится не очень вульгарно?

— Уко-ол!

Миссис Собаччи страдальчески поморщилась и вздохнула.

— Ты меня достал…

Тело на кровати отчаянно изогнулось.

— Развяжи меня!

Миссис Собаччи отвернулась, раскрыла ящик резного трюмо.

— Ты, сука, слышишь, развяжи!

Заложив руки за спину, миссис Собаччи не спеша приблизилась к изголовью. На её прекрасном лице застыла полуулыбка.

— Как ты Меня назвал, милый?

— Сука, сука, жестокая бессердечная сука! Миссис Собаччи нависла над супругом.

— Повтори, будь добр, я не расслышала. Профессор Собаччи судорожно распялил рот. Но не успел издать ни звука — молниеносным движением жена втолкнула в образовавшуюся дыру кружевной батистовый платочек. Вторым движением она прижала к чудовищно распухшим губам оранжевую ленточку скотча. Собаччи задёргался и замычал.

— Отдохни, лапушка…

Не обращая более никакого внимания на истерзанного мужа, она закончила макияж, разгладила воображаемые складочки на элегантном сиреневом жакете, глянула напоследок в зеркало, довольно поцокала язычком и направилась к дверям. Профессор проводил её мученическим стоном.

— Лобби, — бросила она лифтёру в красной ливрее.

Паренёк, поразительно похожий на молодого Андрея Миронова, улыбчиво подмигнул ей, и убранная красным бархатом стальная махина бесшумно стронулась вниз.

Лифтёр с весёлым восхищением глазел на неё. Сложив губки бантиком, она замурлыкала по-русски:

— А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…

— You and I will bum this town… [10] — не растерялся бойкий лифтёр.

Но назначить ей свиданку в угловом «Макдоналдсе» так и не успел — лифт растворил ажурные литые створки, и, сделав мальчику ручкой, миссис Собаччи выплыла в необъятный беломраморный холл.

В этот час в чайном салоне было малолюдно — большинство гостей потребляло ланч в расположенном по соседству ресторане. Миссис Собаччи улыбнулась мгновенно подошедшей с её столику симпатичной мулатке и ласково пропела:

— Эспрессо, пожалуйста… И рюмочку коньяку.

— Какого именно, мэм? «Мартель», «Отар», «Хеннесси»?..

— «Луи-Трез», конечно.

— О-о, — уважительно пропела мулатка, даже здесь, в «Плазе», далеко не каждый клиент позволяет себе выложить семьдесят пять баксов за полторы унции жидкого французского солнышка.

Неторопливо отхлебнув принесённое, миссис Собаччи щёлкнула серебряной «Зиппо», с кайфом затянулась длинной чёрной «шерманкой» и откинулась на бархатном пуфике.

Да, здесь вам не тут. Сбылась мечта идиотки. Миссис Собаччи взглянула на сверкающий на запястье «патек-филипп» и поднялась. Ещё есть время пробежаться по бутикам, расположенным в противоположном крыле холла. Кстати, намедни приглядела в «Кардене» премиленькую юбочку а-ля гитана…

В номер она возвратилась, сопровождаемая коридорным, увешанным красивыми коробочками и пакетиками.

— Сюда, пожалуйста, — показала она на столик в просторной прихожей. — Дальше я сама.

Ещё не хватало, чтобы этот лопоухий малолетка узрел её благоверного. Лучше получи десятку и отвали премного благодарный…

Через три минуты после укола профессор сказочно преобразился. Побледнели и опали рубцы, перестали кровоточить язвы. Лишь испарина, бледность да остаточная припухлость напоминали его прежнего, ещё совсем недавно ужом извивавшегося на пятиспальной кровати.

Он сел, растирая занемевшие запястья, и виновато посмотрел на жену.

— Прости, солнышко, я был несносен. Но зуд был так нестерпим. Кто бы мог подумать, что обыкновенная осетровая икра способна вызвать столь мощную аллергию.

Миссис Собаччи усмехнулась и чмокнула мужа в висок.

— Дорогой мой, если лопать её столовыми ложками и запивать галлоном шампанского, как вчера, такая аллергия выскочит у любого… Как тебе это? — Она продемонстрировала ладошку, где на безупречно наманикюренном пальчике поблёскивало тоненькое золотое колечко с шестиугольным топазом, обрамлённом переливчатой алмазной крошкой. — Правда, мило? И стоит всего шесть с половиной сотен.

— Милая, ты вовсе не обязана отчитываться о каждой пустяковой трате…

На алых губках миссис Собаччи таяла улыбка. Она присела на козетку рядом с кроватью.

— Понятно… Знаешь, я давно хотела спросить тебя, да все как-то повода не было… Мы третью неделю живём в этом навороченном отеле, номер плюс завтрак — девятьсот долларов в день, с чаевыми, считай, тысяча… Рестораны, варьете, мировые премьеры на Бродвее, ночные клубы — один твой вчерашний сумасшедший ужин с бочонком чёрной икры и левиафаном «Дом Периньона» обошёлся в тысячу триста. Всяких шмоток и побрякушек я с твоей подачи накупила тысяч на сорок, не меньше. У вас тут каждый профессор без выслуги лет столько зашибает, или ты ещё даёшь уроки игры на скрипке? Или ты незаконный сын Рокфеллера?

— Ну, не Рокфеллера, конечно, — после напряжённой паузы проговорил Собаччи, — но от матери я унаследовал кое-какие акции, а когда ты, детка, согласилась стать моей женой, я дал себе слово, что наш медовый месяц станет для нас воплощением самых дерзких мечтаний…

Собаччи потянулся к жене набухшими губами, но она отвела лицо.

— Кстати о любви, детка… Мне не хотелось поднимать эту тему, но раз ты заговорил первым… Не кажется ли тебе, что ты, мягко говоря, манкируешь своими супружескими обязанностями. У нас с тобой и в Союзе по этой части было не очень, а уж здесь и вообще — ни разу. Ни разу! Или ты, дорогой мой, возлюбил меня исключительно за ум и выдающиеся душевные качества?

На профессора Собаччи было жалко смотреть, но она смотрела.