Белая стена - Редол Антонио Алвес. Страница 41

Зе Мигел рассказывает эти россказни и прибавляет к ним множество подробностей по своему обыкновению. Брат еще не сказал ему ни одного доброго слова. Пришел домой поздно вечером, сыновья выбежали к двери встречать его, в надежде, что отец, как всегда, возьмет их на руки и с ними вместе войдет на кухню, где возится мать; но они сначала рассказали, что дядя Зе пришел, давно его ждет, и, когда они услышали, что отец что-то проворчал, а сам и не приласкал их, как всегда, они сразу поняли смысл многих разговоров, прежде до них не доходивший. Но все-таки не отставали от отца, пока он не исполнил их желания.

Дядя Зе поднял глаза от клетчатой клеенки, покрывавшей стол, за которым он долгое время просидел молча, покуда мать жарила рыбу на огне очага. Мужчины поздоровались на расстоянии, не подав друг другу руки. И тут дядя Зе, Мигел Богач, сказал отцу, Мигелу Бедняку – так прозвали его люди:

– Мне нужно сказать тебе два слова.

– Можешь и больше…

И замолчали оба на некоторое время. Отец подошел к буфету, взял кусок сухого сыру, отрезал горбушку хлеба и стал жевать хлеб с сыром, откусывая большими кусками.

Мальчики переглядывались, пытаясь догадаться, почему взрослые люди притворяются, что не видят друг друга в такой тесной комнате, где их и слепой увидел бы. Мать взяла очередного бычка, обваляла в муке – не спеша, сперва с одного боку, потом с другого, – положила на сковороду, немного отвернув лицо, чтобы не брызнуло масло. Все поглядели на сковороду, словно в первый раз в жизни услышали, как потрескивает кипящее масло. Затем отец произнес:

– Ты хотел что-то сказать, говори…

Дяде Зе поглядел на отца, затем перевел взгляд на них обоих и на мать.

– Можешь говорить свободно.

– Я хочу предложить тебе одно дело.

– Мне?

– Да, тебе.

Когда Мигел Богач помянул про дело, мать внезапно повернула голову, на лице у нее появилось выражение испуга, и, лишь после того, как она перехватила взгляд отца и они поняли друг друга, мать снова занялась рыбой.

– Тогда пошли в комнату…

Дядя Зе с трудом встал из-за стола, притворно ласково потрепал по щеке обоих племянников и проговорил чересчур громко:

– Прошу прощения, невестка, это не потому, что при вас не хочу.

– Я ничего такого и не думала.

– Я всегда был вам другом, вы знаете.

– Никто и не спорит. Но мужской разговор есть мужской разговор. Я в делах ничего не понимаю и понимать не хочу. Может, так оно и лучше.

Когда Мигел Богач вошел в комнату, Мигел Бедняк ждал его, стоя у окна; он все еще ел хлеб с сыром, но теперь откусывал маленькими кусочками, словно боялся, что не расслышит, когда брат начнет рассказывать, зачем пришел. Мигел Богач остановился почти у самых дверей. В комнате ему было не по себе: он словно боялся, что его словам не хватит места. Мигел Бедняк снова предложил ему сесть, и он поблагодарил: нет, нет, большое спасибо, лучше постою, мне так удобнее.

Мигел Бедняк пожал плечами и замолчал, выжидая.

– Мне нужны деньги. Я задержался с платежами, и банк передал дело в суд. А по суду за все переплачиваешь.

Мигел Бедняк ждал, что брат скажет дальше. Дожевав хлеб с сыром, стал скручивать цигарку грубыми пальцами в черных рубцах, приобретенных на работе. Он слесарь, у него своя мастерская по ремонту двигателей. Немногим более года назад нанял двух маляров и расширил дело.

– Я пришел выяснить, может, ты окажешь мне услугу…

Лицо брата оставалось все таким же замкнутым, он как будто не слышал слов Зе Мигела.

– Предоставлю тебе любые гарантии. Можешь взять любой грузовик по выбору, а хочешь – два.

– Мне в моей работе грузовики ни к чему.

– Отдам их тебе в обеспечение как залог, старина, непонятно, что ли?

– Я в таких делах не разбираюсь. Да и нет у меня денег, нечем тебе помочь.

– Подпиши вексель.

– Никогда не лез я в такие дела и не хочу. Я недоумок.

– Почему недоумок, вовсе нет. Просто не привык иметь дело с банками.

– И не хочу.

– Выручи, старина, по-братски, я в долгу не останусь.

– У тебя столько друзей!..

– Хоть бы один остался для примера, черт побери! А я их угощал чем только мог и не мог! Никогда бы не дошел до такого, если бы сидел сычом у себя в углу, как они. Но мне-то всегда становилось не по себе при мысли, что кому-то из моих друзей гуго приходится и я ему нужен.

Мигел Бедняк перестал слушать брата, доводы Мигела Богача его не растрогают. Мигел Бедняк смотрит на брата искоса, недоверчиво, сузив глаза щелочками, чтобы тот не разглядел их выражения. Глаза у обоих одинаковые, может, у Зе Мигела чуть посветлее. А в остальном братья непохожи. Мигел Бедняк вырос малость повыше, не скажу, что намного, но почти на полголовы; смуглый, далеко не красавец, рот до ушей, нос рубильником; он жмется в присутствии Мигела Богача, побаивается его. Подобно брату, Мигел Бедняк снедаем честолюбием, но умеет обуздывать буйные порывы тщеславия, ибо жизнь брата для него как открытая книга, которая учит его тому, как не следует действовать.

Он подавил ярость и теперь холодно спокоен, а потому проницателен. Говорит медленно, цедит слова с превеликой осторожностью, изображая благоразумие. Но внутренне он весь ощетинился, выставил колючки, как еж, хоть и улыбается с показным добродушием.

Только тот, кто близко его знает, способен догадаться, что Мигел Бедняк взволнован; признак тому – подрагиванье синеватой жилки на правой щеке и легкая бледность – лицо его, когда он обеспокоен, становится цвета неспелой сливы.

А брат, Мигел Богач, беспокоит его.

Мигел Богач продолжает свои россказни и прибавляет к ним множество подробностей по своему обычаю. Он еще не сказал никому ни одного доброго слова, после того как пришел сюда поздно вечером:

– Я его об стену шмякнул, вышвырнул вон, как старую тряпку; он дал деру, сам орет, вид такой, будто не мужчина, а мальчуган, черт побери! Все забывают, что у меня еще остался порох в запасе.

Зе Мигел уверен, что только с помощью бахвальства заставит брата уступить. Он чувствует – всегда чувствовал, – что Мигел Зе его боится, и снова повторяет себе, что, играя на сочувствии, он ничего от брата не добьется.

– Если ты раздобудешь мне сотню конто, заложу тебе усадьбу. Тебе стоит только захотеть – сегодня же раздобудешь сотню конто. Ты пользуешься кредитом.

– Моего кредита и на тридцать конто не хватит: я человек бедный. А к тому же, на что мне твоя усадьба? Мне оборудование нужно для мастерской – вот что мне нужно.

– Усадьбе цена пятьсот конто.

– Триста, Зе, если б она была не заложена. А ты ее уже заложил.

В первый раз они смотрят друг другу в глаза. И читают мысли друг друга. Взглядом им друг друга не провести, он у обоих одинаковый, и они знают один другого.

– Вспомни, что у меня двое детей, Зе!

– A y меня их нет…

– Насколько я знаю, нет. Был сын, но умер.