Белая стена - Редол Антонио Алвес. Страница 53

– Он сказал, что я останусь здесь в работниках и что у тебя уже нет денег, чтобы заплатить мне за эти две недели. Мне нужен хозяин.

– Сколько я тебе должен?

– Сто пятьдесят мильрейсов.

Зе Мигел хватает пятисотенную ассигнацию и подходит к работнику, протягивая ему деньги. Зе Мигел уже прикинул, что надо делать, и к нему возвращается спокойствие.

– Бери. Плачу тебе до конца недели. Релвас подшутил над тобой. Вчера вечером я выплатил ему весь свой долг. Мы квиты.

Конюх пятится, все еще не доверяя Мигелу Богачу.

– Бери. За четыре недели плюс премия. Что заслужил, то заслужил. Я на твоем месте поступил бы так же.

– Ты же знаешь, что…

– Тебе не за что просить прощения. Сам меня прости, что я тебя отделал.

Он отдает старику деньги, тот прячет их в жилетный карман, откуда свисает волосяная цепочка для часов. Зе Мигел похлопывает Карлоса по плечу и велит вывести Принца из конюшни и оседлать.

Затем Зе Мигел садится на чурбак у двери, закуривает сигарету, глядит на холмы, по которым лепятся дома городка. Тежо течет совсем близко.

Он вспоминает, как по ночам ставил в этом месте на прикол катера, груженные контрабандой. Потому и удалось ему уговорить Релваса сдать в аренду эти угодья, чтобы он мог прикрыться личиной землевладельца из Лезирии. Штопор, Руй Релвас, стал в конце концов его партнером по контрабанде.

Старик подводит к нему коня.

– Ты у меня по-прежнему будешь ходить за Принцем, так я решил.

– Если прикажешь…

– Сказал же – решено. В конце месяца найму новых работников. Умел бы ты читать, взял бы я тебя в управляющие. Ты надежный друг. Что было сейчас – не в счет. Я не из тех, кто держит камень за пазухой.

– Оно и лучше.

– И к тому же мы были приятелями. Помнишь ту батрачку, мы оба за ней ухлестывали? Славная была девчонка!

Карлос Кустодио улыбается воспоминанию. Взнуздал коня, пробует поводья и насвистывает.

– Досталась-то она тебе. Женщины к тебе благоволили из-за шрама.

– Я им рассказывал, что это бык меня пометил, и они верили. Люди всегда верят тому, что я говорю, не знаю, почему так.

Зе Мигел ставит ногу в стремя, быстрым движением садится в седло, конь снова ржет. Обе кобылы отвечают ему из конюшни.

– Дай-ка мне вон тот хлыст. Работник бежит выполнять приказ.

– Ты не обедай. Когда вернусь с прогулки, вместе поедим. В каком-нибудь шикарном месте. Хочу отпраздновать этот день вместе с тобой.

– Мне нельзя отсюда отлучаться, хозяин Зе.

– Никто здесь ничего не украдет. Задай корму кобылам, да побольше. Мы здесь будем крестьянствовать всерьез. Рис у меня здесь будет и пастбища.

– Ты знаешь толк в этом деле.

– А то нет. Сам увидишь. Поговорим обо всем, когда вернусь.

Зе Мигел улыбается Карлосу Кустодио, чтобы полностью развеять подозрения. Касается указательным пальцем полей шляпы в знак прощания, конюх заискивающе стаскивает с головы черный вязаный колпак. Но когда конь пускается рысью по тропинке, старик провожает всадника ненавидящим взглядом.

Карлос Кустодио думает: все понятно, этот тип, когда вернется, изобьет меня до смерти; если бы не старуха, я бы его уложил – всадил бы ему две пули промеж глаз, он бы с коня соскочить не успел.

Карлос Кустодио думает об этом и не знает, как быть. Старику здорово повезло, что сбежал. Я поклялся себе, что всю морду ему расквашу, как вернусь. Схватил бы его за шиворот, чтобы не упал, чтобы мне времени не терять, с земли его не поднимать, и надавал бы ему затрещин, пока глаза бъг у него в щелочки не превратились. Уж он бы у меня недельку света божьего не видел. Но он успел смыться. Вот еще один долг за мной остался неоплаченный.

Зе Мигел скачет по тропинке, пустив коня медленным галопом.

Он уже позвонил Марии Лауринде, чтобы та предупредила дочку, что он заедет за ней во второй половине дня, повезет покататься. Девушку он хочет взять с собой. Решение пришло нынче ночью, во время бессонницы, точное и бесповоротное. Вот уже пять суток, как он не в состоянии дать отдых голове, сомкнуть глаза. Но теперь, когда он решил, что ему нужно сделать, сумятица мыслей улеглась, и он чувствует себя спокойным, безмятежным и спокойным, как в ту пору, когда шел навстречу опасностям и должен был все одолеть. Ему кажется, что и сейчас он владеет тем же запасом храбрости. Рисуется перед самим собой.

Он знает все, что совершится до половины восьмого вечера. Он держит судьбу в своих руках, держит крепко, направит ее туда, куда хочет, – точь-в-точь как коня, на котором сидит верхом, да нет, судьба будет еще послушней, у автомашины нет никаких причуд в отличие от Принца.

Он все рассчитал заранее. Одно только будущее не скрывает от него никаких тайн, не прячет ни единого вопроса. Но как мучительно знать все до конца. А другой мести ему не изобрести, хотя эта и кажется убогой.

Как бы то ни было, Зе Мигел расквитается за поражение, которое потерпел: он уйдет от обступивших его врагов, которые делятся на два лагеря, возглавляемых людьми, ненавидящими друг друга: с одной стороны Руй Диого Релвас, его бывший партнер, с другой – Педро Лоуренсо, его бывший товарищ. Однажды при встрече он назвал меня предателем. Но кого я предал, в конце концов?… И кто предал меня?! Не хочу об этом думать, теперь уже незачем, теперь для меня все пути закрыты. Я попал в кольцо и теперь сижу в дерьме, черт побери! Левая рука немного отяжелела, в ней снова начинается подергивание, он вспоминает про сгусток крови с клювиком, блуждающий по жилам в поисках сердца.

Эта мысль ему не по вкусу, хотя так было бы проще всего. Но он уже сделал выбор. По крайней мере своим телом распоряжается сам.

Ему только неприятен пот, выступающий у него на ладонях, липкий, кисло и странно пахнущий. Ощущение такое, словно внутри у него что-то горит и от жара на ладонях выделяются крупные капли. Сколько их ни вытирай, того, что их порождает, ему не осилить. Может, это отстаивается ненависть, может, болезнь крови, может, страх. Он шпорит коня, понукает.

Принц переходит на полевой галоп, словно перескакивая через невысокие воображаемые препятствия; он летит вдоль насыпи, за которой тянутся оливковые рощи, седок почти отпустил поводья. Конь чувствует это, замечает, что настроение у хозяина сегодня неровное: то напрягается так, что удила причиняют животному боль, то как будто обмякает, конь узнает об этом по шенкелям, они словно теряют властную силу; может, хозяин отвлекся.

Коня удивляет и то, что хозяин хоть и разговаривает вслух, но не с ним. Да и голос удивляет коня – то еле слышный, то гневный.

– Есть три вещи, которых не получить от меня этим подонкам: не будет им ни обвиняемого для скамьи подсудимых, ни коня моего, чтобы покрасоваться на улицах, ни моей девчонки… Эти три вещи я с собой забираю – согласно приговору, что сам себе вынес. Есть еще у меня власть. По крайней мере над самим собой есть еще у меня власть.

Отчаяние немного отпускает его, когда ему приходит на ум план маленькой мести дону Антонио Менданье, который ближе к вечеру появится в кафе, чтобы похвастать своей новой машиной марки «феррари», ревущей серебристой ракетой, купленной на денежки жены, уроженки Бежо, каковая загребает две тысячи конто в те годы, когда на пробку урожай, а в прочие довольствуется пятью сотнями, что стрижет с арендаторов, возделывающих пшеницу.

Этот типчик тоже ведь предъявил ко взысканию вексель на сто пятьдесят конто за подписью Зе Мигела, хотя должен-то ему Зе Мигел сто двадцать, а то и меньше, за вычетом расходов по транспортировке товара на фабрики Аморы. Ладно, вексель есть вексель, ничего не попишешь. Он, Зе Мигел, сказал – ну, конечно, сеньор дон Антонио, само собой, потому что сразу же придумал, как ему поквитаться с Менданьей: выманить у него ключи от купленной накануне автомашины и отправиться на ней в последнюю поездку.

– Этот тип узнает, каким образом хотел я разделаться с ними со всеми: навредить им всем так, чтобы помнили меня, раз уж не могу всадить по пуле в череп каждому. А одному кому-нибудь – не стоит труда: слишком много бы их осталось на развод.