Корни зла - Рейн Сара. Страница 19

Но Педлар-ярд никогда не должен снова появиться, и нет нужды говорить об этом или даже вспоминать. Здесь можно было в это поверить.

Сразу за главной улицей была церковь с невысоким шпилем. Из приоткрытой двери струилась музыка — прекрасная музыка, ни на что не похожая. Музыка была частью этого места. Я почувствовал, что мне больше ничего не угрожает.

За церковью позади кустов я нашел маленький указатель. Он был настолько потрепан непогодой, что надпись на нем было почти невозможно разобрать. Но для подготовленного ума все было совершенно ясно. «Дом священника» — гласил знак. Воспоминания вновь воскресли.

«Там будет стоять дом, который называют „дом священника“, — говорила мама. — Он был построен во времена, когда человека могли убить, если он придерживался неправильной религии. Существует легенда, что в этом доме прятались священники, прежде чем сбежать из Англии в Голландию».

Дом находился в конце дорожки, посыпанной гравием. На самом деле дом находился уже за пределами деревни — миля или две от нее. Он был гораздо больше, чем его описывала мама. В маминых историях это место выглядело волшебным: маленький симпатичный домик, стены которого покрыты розами и плющом, и солнечный свет, постоянно сверкающий в окнах. Но дом был совсем не таким. Он был из такого же серого камня, как магазины в деревне. На крыше была труба, а вокруг разбит сад. Белые ворота открывались вовнутрь, и хрустящая дорожка вела к двери. Над дверью висела небольшая лампочка — она излучала янтарный свет, который пробуждал чувство тепла и надежды. В одном из окон на первом этаже горела лампа. И, несомненно, леди из маминых историй все еще жила здесь. Для меня это место было подобно маяку. Я не мог проделать весь этот путь и узнать, что леди переехала или умерла.

Самой большой трудностью было дотянуться до тяжелого дверного молоточка, но я справился. Молоточек ловко стукнул по двери, и весь мир замер на мгновение: фиолетовый сумрак, и ароматы сада, и необычная тишина. После того как прошло немного времени (хотя мне показалось, что минуло несколько световых лет и родились и умерли целые миры), мне начало казаться, что ход событий остановился навсегда.

А затем дверь открылась. Она стояла в дверях. В ее взгляде читался вопрос, но она не была особенно взволнована неожиданным стуком в дверь. Ей лишь хотелось узнать, что произошло. Из комнат доносился звук радио или телевизора. Слабо пахло чем-то вкусным. Чувствовался слабый аромат средства для полировки мебели и чистоты.

— Да?

Леди была не совсем такой, как рассказывала мама. С одной стороны, она не выглядела старой, хотя вокруг глаз и в уголках губ у нее были морщины, а волосы были седыми. Но когда она улыбалась, у нее была самая прекрасная улыбка в мире, и становилось неважно, сколько ей лет: семьдесят или только шестьдесят, девяносто или уже сто. В Педлар-ярде люди не особенно беспокоились о том, как звучали их голоса. Но с того момента я навсегда запомнил, что звучание голоса очень важно. Не шикарный акцент или что-нибудь в этом духе, а сам голос, который может быть таким же прекрасным, как полуночное время, или как бархат.

Глубокий вдох, и затем сказать, что ты запланировал. Сказать это должным образом и вежливо.

— Я ищу свою бабушку. Но я не знаю, верный ли это адрес.

Леди с голосом, похожим на ночное небо, и самой прекрасный в мире улыбкой, сказала:

— Возможно, это верный адрес. Как зовут твою бабушку?

— Алиса Уилсон.

Она замолчала на мгновение, а затем спросила:

— Откуда ты приехал?

— Из Лондона. Из места под названием Педлар-ярд.

— О, — произнесла она, и вдруг показалось, что что-то вспыхнуло в ее глазах. Она ощутила странное чувство, которое нахлынуло из ниоткуда. И каким бы чувством это ни было, оно было настолько сильным, что она не удивилась бы, если бы оно выпрыгнуло из ее тела и возникло перед ней во плоти в этом саду, освещенном лучами заходящего солнца. Затем она сказала:

— Значит, это правильный дом. Я Алиса Уилсон. Я знаю о Педлар-ярде. Но я не знала, что у меня есть внук, хотя я очень рада познакомиться с тобой. Думаю, будет лучше войти в дом.

Войти в дом... Слова, произносимые всеми волшебниками в сказках... Заходи внутрь, мой дорогой... А порой «внутрь» было зловещим и опасным, а иногда это было замечательным и волшебным. И до тех пор пока ты не ступишь внутрь, не было совершенно никакого способа узнать, какими станут эти слова.

Но сделать что-нибудь другое, нежели шаг в дом, — было совершенно немыслимым.

Первые дни в «доме священника» были наполнены изумительными, новыми впечатлениями. Впечатлений было так много, что даже боль после потери матери — боль, которая терзала меня на всем пути сюда, — стала почти терпимой.

По какой-то необъяснимой причине было невозможно не рассказать историю о Педлар-ярде со всей правдивостью. Алиса ("Тебе следует лучше называть меня так — я не думаю, что смогу справиться с тем, чтобы быть твоей «бабушкой.») слушала не прерывая. А один раз ее губы задрожали, и она так сильно сжала свои руки, что костяшки пальцев побелели. Но самое любопытное было то, что ее больше расстроил мой рассказ не о том, как умерла мама, а о том, как она воткнула ножницы в глаза мужчины, который много лет жестоко с ней обращался и запугивал ее. Затем она сказала:

— Как ужасно, что ты все это видел. Но со временем воспоминания сотрутся, и ты перестанешь грустить. Ты построишь мост, ведущий от этих воспоминаний, и пройдешь по этому мосту в то будущее, которое теперь перед тобой открылось.

— Я перейду по этому мосту?

— Да, именно так происходит в жизни. Мы не можем постоянно грустить. Я подозреваю, что тебе нужно было бы рассказать полиции о том, что случилось. Не смотри так испуганно, как маленькая сова. Мы не собираемся ничего рассказывать полиции.

— Не собираемся?

— Нет. Твой старый дом в Педлар-ярде очень далеко отсюда. А ты принес мое последнее письмо, да? Я знаю, что ты принес.

— Я думал, что вам стоит увидеть его, чтобы убедиться в том, что я — это действительно я.

Алиса улыбнулась.

— Я вижу, что ты — это действительно ты, и без письма, — сказала она. — Даже без фотографии, что ты принес сюда. Я вижу это, но... — пауза, — я рада, что ты принес ее.

— Я хотел запомнить маму счастливой. Она ведь счастлива на фото?

— Да. — Алиса долго смотрела на мамину фотографию, иногда очерчивая пальцем ее лицо. Потом она сказала: — Ты больше похож на мать, чем на отца.

— Я знаю.

— Были ли в доме другие бумаги? Что-нибудь, что могло бы привести людей из Педлар-ярда сюда? Еще какие-нибудь фотографии?

— Нет. Такие вещи невозможно было хранить в доме. Я знал о вас только из историй. Моя мама любила рассказывать мне истории. Она была хорошей рассказчицей, она была способна заставить меня видеть людей и места. Она говорила, что когда-нибудь стала бы писательницей. Я имею в виду, настоящим писателем.

— И ты помнишь, чтобы она выглядела счастливой хоть иногда? Такой, как на этой фотографии?

— О да. Она однажды сказала, что он — мой отец — мог быть очень обаятельным.

Когда она рассказывала об обаятельном молодом мужчине, за которого вышла замуж и который когда-то очень любил ее, ее лицо становилось живым — наполовину грустным, наполовину счастливым...

— Обаятельный, — задумчиво произнесла Алиса, — Да, я уверена, что это правда.

И вновь на меня нахлынули воспоминания. На этот раз о маминых словах, что иногда в семьях происходят странные вещи. Что если ты выходишь замуж за того, кто не нравится твоей семье...

Но вдруг Алиса произнесла:

— Ну, похоже, что в том доме ничего не связывает твоего отца со мной или с тобой, так что, я думаю, мы можем чувствовать себя в безопасности.

Это надо было хорошо обдумать. А потом спросить, поскольку всегда надо уточнять все детали:

— Ты имеешь в виду, что мы никому ничего не скажем?

Алиса задумалась, прежде чем ответить.

— Конечно, мы никому не скажем, — сказала она наконец. — Мы сохраним эту тайну. Я рада, что мама говорила тебе обо мне. — Она замолчала, а потом грустно добавила: — Значит, после всех лет ненависти и насилия я нашла тебя. — Поскольку твоя мама скончалась, мы должны сделать так, чтобы о ней сохранились только хорошие воспоминания. Храни эту фотографию в секрете, ладно?