Умная толпа - Рейнгольд Говард. Страница 27

Я спросил, почему он вспомнил о сотрудничестве в связи со всепроникающими мобильными технологиями.

«Стоит передающей среде снизить затраты на решение задачи коллективных действий, и все больше людей получат возможность объединять свои ресурсы. А объединение своих ресурсов возрастающим числом людей, по сути, и есть… — молчание — история цивилизации».

Мы заглянули в местный магазин, где выстроилась очередь сотрудников Microsoft . Марк обратился к одному из стоящих, парню, чьи пузырящиеся джинсы напомнили мне о Сибуя. «Ожидаем игры для новой приставки Х-Вох», — ответил он с радостной дрожью в голосе, выдавшей в нем заядлого игрока. Мы покинули магазин и продолжили свою беседу в музее Microsoft , где решили осмотреть достопримечательности вроде легендарного «Альтаира», первого набора для персонального компьютера. Самым любопытным экспонатом оказался снимок сотрудников Microsoft 1978 года, самого разношерстного в истории сборища компьютерных фанатов, ставших миллиардерами.

Я перебил Марка: «Что такое „задача коллективного действия“?» — «Задача коллективного действия заключается в вечном поиске равновесия между своекорыстием и общественным благом». — И с помощью рук он попытался изобразить это самое равновесие. «А общественное благо тогда…» — «Общественное благо — тот ресурс, которым может воспользоваться каждый независимо от того, участвовал ли он в его создании или нет». — «Например?» — «Например, общественное телевидение, — ответил Смит. — Тебе знакомы телемарафоны? — Он перешел на заговорщицкий шепот. — Ведь не каждый, кто смотрит программы общественного телевидения, спешит делать пожертвования. — Тут он вновь заговорил обычным голосом: — Маяк, построенный кем-то одним, но которым пользуются все, — классический пример общественного блага. Сюда же можно отнести парк. Пригодный для дыхания воздух. Канализацию».

Смит в свои тридцать шесть лет походит на киноактера Джефа Голдблума. Он долговязый, отличается блистательным умом и страстной натурой и потому не может удержаться от игры при разговоре. Он меняет голос, выступая в разных ролях. Вот он выступает адвокатом, чтобы затем сменить воображаемый зал суда на подмостки варьете. Иногда он предстает докладчиком, высказывающим свои предположения экзаменационной комиссии. Порой кажется, что он отстаивает свои выкладки перед руководством Microsoft . Поэтому понятно его увлечение Ирвингом Гоффманом. Детище Гоффмана — книга «Самопрезентация в повседневной жизни» — вошло в плоть и кровь Смита [4].

За десять минут доходчивой педагогики я узнал, что тех, кто поддается искушению пользования тем или иным общественным благом, не пополняя его (или же чрезмерного потребления, угрожающего его истощением), именуют «иждивенцами» (free rider, доел, «зайцами»). Мне вспомнились «зайцы» в подземке Стокгольма — они обменивались SMS-сообщения-ми о местонахождении контролеров. Иногда умные толпы могут предстать в виде организованных союзов такого рода «иждивенцев».

«Если каждый, сообразуясь с собственной выгодой, станет „иждивенцем“, то никакого общественного блага не будет и в помине или же вследствие чрезмерного потребления оно просто иссякнет. Пострадают все. Вот в чем заключается проблема: что хорошо для тебя, может обернуться злом для нас». — Смит вновь изобразил равновесие, а затем показал, как оно нарушается.

Мы покинули музей и, срезая путь, через лужайку направились к офису Смита. «Многие общественные блага вроде здравоохранения приобретают все большую значимость с расширением круга их пользователей. Но управление коллективным действием всегда сопряжено с борьбой. Даже там, где общие ресурсы имеют природное происхождение, наподобие рыбных водоемов или пастбищ, „иждивенчество“ всерьез угрожает их устойчивому существованию. Большинство коллективных благ допускают некую предельную нагрузку, тот уровень потребления, при превышении которого уже невозможно их самовосстановление. Общими усилиями люди, зачастую осознавая, что они делают, нередко выходят за этот предел, и это ведет в итоге к полному разорению. Рыбные водоемы истощаются, уровень грунтовых вод падает, пастбища превращаются в пустыню, и все это происходит потому, что, участвуя в играх с большим числом игроков, люди руководствуются собственной выгодой в ущерб всем остальным.

Это поле, по которому мы идем, — возможно, след первого общественного блага, которое люди сочли для себя важным, — загадочно обронил Смит, пока мы пересекали ухоженную лужайку. Нетрудно было догадаться, что за этим последует рассказ. — Спустившись с деревьев, наши предки оказались на африканской равнине, именуемой саванной. Такого рода местность позволяла охотиться на крупных животных. Голод побуждал наших предков согласовывать свои действия при поимке столь крупной дичи; мясо портилось, прежде чем его успевали съесть. В этих условиях мясо оказалось доступно всем — даже тем, кто не утруждал себя охотой. Но мяса не было бы вовсе, если бы кто-то не сообразил стреноживать огромных зверей. Однако выгодой совместных действий немногих воспользовались все, даже те, кто не участвовал в охоте. Полагаю, что Мэт Ридли имел в виду именно это, когда писал, что поимка крупного зверя явилась первым общественным благом» [5].

Мы подошли к офису Смита. «Ридли в „Происхождении добродетели“ указывает, что равнины-саванны — неизменные спутники человеческой истории», — заметил Смит, явно намекая, что мне следовало бы прочитать Ридли [5].

После разговора со Смитом всегда тратишь как минимум неделю, читая рекомендованную им литературу. После ознакомления с книгой, на которую ссылался Смит, мне открылась связь между нашим саванным происхождением и моим собственным желанием обзавестись лужайкой, увлечением гольфом и парками, разбиваемыми посреди городов. Согласно Ридли не будет преувеличением сказать, что человечество по сию пору занято решением задач, с которыми ему впервые довелось столкнуться на просторах африканских саванн.

Смит приложил свой бумажник к подставке рядом с дверью, ведущей в крыло здания, где он работал. Дверь тотчас отворилась. «Слова «общ(инн)ая собственность» исходно обозначали пастбища, считавшиеся общим достоянием, куда все пастухи свободно могли выгонять своих овец или коров. Один дуг в состоянии прокормить ограниченное число пасущихся там животных. Искушение пасти больше животных, чем положено, свойственно пастуху. Но если все поддадутся этому искушению, трава перестанет расти и пастбище как таковое исчезнет».