Ковчег Спасения - Рейнольдс Аластер. Страница 145

Пузырь снова задрожал, сокращаясь, точно пищевод при икоте. На лице женщины-техника — теперь ее было хорошо видно — появилось выражение запредельного страха. Даже через исчезающе слабые неврологические каналы Скейд охвативший ее ужас и предчувствие беды. Кажется, глазурная пленка сжималась.

(Помоги мне, Скейд. Я не могу дышать.)

«У меня не получится. Я не знаю, что делать».

Мембрана туго обтянула кожу Моленки. Техник начала задыхаться. Она уже не могла говорить, автоматические программы в ее голове постепенно отключали зоны мозга одну за другой, экономя жизненные ресурсы, чтобы выиграть три-четыре дополнительных минуты почти бессознательного последнего вздоха.

(Помоги мне. Пожалуйста…)

Пузырь продолжал сжиматься. Скейд наблюдала за этим, не в силах отвернуться. Боль мощным потоком хлынула через остатки неврологических каналов. В этом потоке уже ничего нельзя было различить. Скейд рванулась вперед, в отчаянной попытке сделать хоть что-нибудь, даже если от этого не будет проку. Металлические пальцы коснулись поверхности мембраны, и она тут же начала съеживаться быстрее. Неврологическая связь рушилась. Полупрозрачная пленка сплющивала Моленку, давление почти уничтожило чуткую сеть имплантантов, которые наполняли ее тело.

На миг пузырь застыл, снова судорожно дернулся, а затем начал сжиматься с невообразимой скоростью. Когда рост Моленки сократился на четверть, полупрозрачная пленка внезапно стала алой изнутри. Сознание Скейд ударил истошный вой, и связь прервалась окончательно. Моленка была мертва. Сохраняя пропорции человеческого тела, пузырь продолжал уменьшаться. Вот он стал похож на манекен, потом — на марионетку, на детскую куклу… вот стал крошечной фигуркой в палец длиной, теряя очертания и определенность форм, словно плавясь и обтекая. Когда все кончилось, в пространстве висел маленький шарик, наполненный чем-то молочно-белым.

Скейд протянула руку и схватила его. Она уже знала, что эту штуку надо как можно скорее выбросить в вакуум — прежде, чем она сожмется еще больше. Материя внутри мембраны — то, что некогда было Моленкой — находилась под огромным давлением. В один прекрасный момент этот шарик внезапно решит увеличиться, и Скейд не хотела даже думать о том, что тогда может произойти.

Это оказалось не так-то просто. Казалось, шарик жестко закрепили в определенной точке пространства… и, наверно, времени. Скейд приказала своему механическому телу увеличить силу. В конце концов ей удалось сдвинуть шарик с места. Он весил столько же, сколько тело Моленки… нет, пожалуй, даже больше, судя по тому, как трудно было заставить его остановиться или сменить направление движения.

Скейд начала свой нелегкий путь к ближайшему дорсальному шлюзу.

Спираль проектора раскрутилась до нужной скорости. Клавейн стоял, держась руками за поручни, окружающие сферу просмотра, и разглядывал непонятный предмет, изображение которого появилось в цилиндре. Больше всего это напоминало раздавленного жука: ворох мягких внутренностей, похожих на веревки, вывалившихся наружу с одной стороны жесткого темного панциря.

— Что-то она никуда не торопится, — сказал Скорпио.

Антуанетта кивнула и выразительно присвистнула.

— Отторопилась. Теперь дрейфует, куда звездный ветер понесет. Вот дерьмо, господи… Как думаете, что с ней произошло?

— Что-то нехорошее, но ничего катастрофического, — спокойно отозвался Клавейн, — иначе мы бы вообще не увидели ее. Скорпио, можешь дать увеличение на корму? Похоже, именно там все и произошло.

Скорпио перенастроил внешние камеры. Ему приходилось попотеть, чтобы удерживать в фокусе дрейфующий корабль: дифференциал скорости составлял более тысячи километров в секунду. Примерно через час они окажутся в зоне досягаемости орудий. Сейчас «Зодиакальный Свет» шел с постоянной скоростью, системы подавления инерции были отключены, двигатели заглушены. Огромные маховики раскручивали центральную часть корабля, где обитали все члены экипажа, вырабатывая один «g» центробежной гравитации. Клавейн наслаждался: теперь не надо было бороться с перегрузками и набивать себе синяки каркасным экзоскелетом. А самое приятное — прекратилось воздействие подавляющего инерцию поля, которое нещадно давило на психику.

Скорпио наконец-то настроил изображение.

— Вот, — сказал он. — Теперь все четко.

— Спасибо, — кивнул Клавейн.

Ремонтуа, единственный, кто продолжал носить экзоскелет, прошаркал мимо Паулины Сухой и подошел поближе к цилиндру, окруженный жужжанием сервоприводов.

— Я не знаю, что это за устройства, Клавейн. Но они здесь неспроста.

Клавейн кивнул. Он был того же мнения. В основном, форма звездолета сохранилась, но из его кормовой части веером торчало сложное хитросплетение волокон и арок. Это напоминало моментальный снимок часового механизма, в котором взорвалась небольшая бомба, и россыпь пружин и храповиков брызнула в разные стороны. Клавейн обернулся к Ремонтуа.

— Может быть, рискнешь предположить?

— Скейд поняла, что не сможет от нас оторваться, что мы все равно нагоним ее. И, похоже, пошла на крайние меры.

— Крайние? — переспросил Ксавьер, одной рукой обнимая Антуанетту за талию. Оба были по уши в машинном масле.

— У нее уже была установка, контролирующая инерцию, — продолжал Ремонтуа. — Мне кажется, это не совсем она. Установку переделали, чтобы перейти в другое состояние.

— Какое, например? — спросил Ксавьер.

— Установка убирает инерционную массу… это Скейд называет «состоянием два». Но убирает не полностью. Значит, в поле состояния три вся инерционная масса падает до нуля. Материя превращается в поток фотонов и может двигаться только со скоростью света, не больше и не меньше. Расширение времени становится неопределенным, таким образом, корабль остается замороженным в фотонном состоянии до конца времени.

Клавейн кивнул и пристально посмотрел на своего друга. Казалось, Ремонтуа без возражений носит экзоскелет, хотя прекрасно знал: эта конструкция способна мгновенно обездвижить его, если Клавейн усомнится в его намерениях.

— А «состояние четыре»? — спросил Клавейн.

— Оно может оказаться весьма полезным, — ответил Ремонтуа. — Если Скейд сможет проскочить «состояние три» и плавно соскользнет в «состояние четыре»… Тогда корабль окажется в поле, где его инерционная масса станет отрицательной. Это состояние тахиона. Скейд сможет двигаться со сверхсветовой скоростью.

— Чего она и пыталась добиться? — вежливо уточнил Ксавьер.

— Это самое подходящее объяснение.

— И что, по-твоему, произошло? — осведомилась Антуанетта.

— Некоторая нестабильность поля, — произнесла Паулина Сухой. Ее бледное лицо отражалось в стекле проектора, создавая ощущение, что в цилиндре заперт призрак.

— Если я скажу, что ядерный синтез — это детские игры по сравнению с контролем над пузырем измененного пространства-времени, это будет верно, — Паулина говорила тихо и торжественно. — Это действительно игра, в которую малыши играют на своих днях рождения, пока не вырастут. Подозреваю, что Скейд сумела создать микроскопический пузырь. Скорее всего, меньше атома, и совершенно точно не больше бактерии. Пузырем такого размера управлять легко, но эта легкость обманчива. Видите — вот здесь — серпы и рукава? — она кивком указала на изображение, которое по-прежнему медленно вращалось в проекторе. — Должно быть, это генераторы поля и системы-ограничители. Предполагается, что они позволят полю расширяться, сохраняя стабильное состояние, пока оно не поглотит корабль. Пузырь разрастается со скоростью света, ему достаточно половины миллисекунды, чтобы покрыть звездолет размером с «Ночную Тень», но измененный вакуум расширяется со сверхсветовой скоростью. Пузырь «состояния четыре» имеет такую характерную особенность, как скрученное время — порядка одной на десять в минус сорок третей степени секунды. Не так много для того, чтобы среагировать, если что-то пойдет не так.

— А если пузырь так и будет расти?.. — поинтересовалась Антуанетта.