Пойдем со мною рядом - Рейнольдс Даллас МакКорд Мак. Страница 2

– Боюсь, я не совсем улавливаю…

– Подумайте о том, что человек не взрослеет, не способен на самостоятельные поступки, пока не достигнет приблизительно четырнадцатилетнего возраста. Возраста, когда все его друзья-млекопитающие уже повзрослели, одряхлели и умерли. Но не заметили ли вы, насколько шимпанзе опережает в развитии человека в возрасте от двух до четырех?

– Это хорошо известно, – признал профессор. Он никак не мог связать этот факт с началом разговора.

– Задолго до того, как человеческий ребенок отложит в сторону свои игрушки, шимпанзе уже полностью завершит жизненный цикл. Но представьте, что мы дали ей срок для интеллектуального роста лет на сорок-пятьдесят?

– Я понял, – сказал профессор. – Весь спор о том, что Бэкон вкатил свой эликсир шимпанзе, и…

Уэндл покачал своей угловатой головой.

– Да нет, я привел первый попавшийся пример, поскольку способности шимпанзе общеизвестны. Для экспериментов Бэкон использовал свою собаку Дьявола – животное, которое само по себе результат его собственных экспериментов, связанных с мутациями.

И опять профессору стало интересно.

– И он продлил его жизнь до человеческой?

– Более чем, профессор, – ответил сухо собеседник. – Бэкон облагодетельствовал своего любимца бессмертием.

И снова белые брови приподнялись.

На этот раз, не обращая внимания на скептицизм, Уэндл продолжил:

– Однако пойдем по другому пути. Подумайте, профессор, человек и собака. Через столетия, через примитивнейшие времена. Профессор, от пещер всегда – человек и собака – всегда. Используя биологическую терминологию – симбиоз.

Профессор Дрейстайн опустил руку, чтобы приласкать жуткую черную морду твари, лежащей перед ним на коврике.

– Но представьте, профессор, – сказал Уэндл, – старый, добрый друг человека – собака – получает возможность развить интеллект до такой степени, что сначала он анализирует, а затем критикует своего напарника, и все это на протяжении тысячелетий. Как вы думаете, каково будет отношение человека к подобному псу?

Профессор вновь криво усмехнулся.

– Вы знаете, – сказал он, – я рад, что вы пришли. Так приятно. Пожалуй, я еще выпью. Успокаивает и в то же время возбуждает.

Он поднялся и спросил, направившись к бару:

– Вы уверены, что не хотите составить мне компанию?

– Абсолютно уверен. – Человек продолжал говорить. – Очень скоро такой собаке хозяин не понравится. Ну, представьте себе такое животное. Возможно, его коэффициент интеллектуальности вовсе не соответствует человеческому – я не уверен, но по прошествии семи веков накопленные им знания превзойдут интеллект любого человека, когда-либо жившего на земле.

Ганс Дрейстайн вернулся в кресло с вновь наполненным бокалом.

– И вы не считаете, что этот гипотетический, э-э, Canis superior , скажем так, будет против человека, а?

– А что, могут быть сомнения? Неужели вам не ясно, как все это будет происходить, пока уходят столетия? Сначала ранящее удивление; затем – отвращение, презрение. А потом? Потом понимание необходимости сбросить с пьедестала самое высокомерное, самое жестокое существо на земле.

Профессор воздержался от очередного глотка.

– Революция! – рассмеявшись, он брызнул слюной.

– Так точно. – Уэндл даже не удивился.

– Тогда почему же эта собака Бэкона, как там ее звали?

– Дьявол.

– Тогда почему же этот Дьявол ее не совершил?

Некрасивое лицо Мартина Уэндла стало задумчивым, взгляд был где-то далеко.

– Я не уверен, но мне кажется, что прежде ему необходимо достичь двух целей.

– А именно?

– Во-первых, ему нужно восстановить некоторые достижения Роджера Бэкона в области направленной мутации и формулу эликсира, чтобы сделать прививки другим животным, по крайней мере собакам. В противном случае после, как вы ее называете, революции вся животная жизнь вернется в джунгли и будет ждать нового хозяина.

Теперь профессор был уже крайне заинтересован.

– Ну, а во-вторых? – подзадорил он.

– Революция должна подождать, пока не будет получен еще один бесценный дар природы человеку, – сказал Уэндл. Он наклонился вперед, чтобы подчеркнуть свою мысль. – На ранней стадии развития цивилизации рука человека просто бесценна. Но как только мы достигнем момента, когда даже лапа может нажать кнопку или перебросить рубильник, чтобы привести в действие самую сложную технику, тогда, конечно, человек больше не нужен.

Глаза Ганса Дрейстайна блестели от выпитого бренди и научного любопытства.

– Грандиозно! – вскричал он. – Таким образом мы получаем бессмертного Дьявола Роджера Бэкона, пытающегося вновь открыть эликсир жизни и ждущего момента, когда индустриальная машина человека достигнет таких высот в электронике, что лапа сможет заменить руку.

Мартин Уэндл грустно произнес:

– Не ждущего, профессор, а стимулирующего прогресс человека, чтобы приблизить свой день. Я говорил вам, что посвятил этому много лет. В прошлом Леонардо и Галилей; позже Ньютон, Пристли, Фарадей, Маркони и даже Эдисон. Я обнаружил свидетельства, что в свое время он жил в доме каждого из них.

– О, пожалуйста, не надо. Это начинает становиться фарсом. Я представляю себе картину, как этот ваш Дьявол нашептывает советы в ухо…

Мартин Уэндл очень медленно сказал:

– Пожалуй, есть даже свидетельства о наличии у него телепатических способностей. Возможно, э-э, «хозяевам» Дьявола было абсолютно неизвестно, что он способен направлять их интересы, их исследования.

Неожиданно профессор опустил свой стакан. Он моргнул в сторону собеседника, веселье исчезло из его глаз. Наконец, он сказал:

– Основой моих величайших открытий были озарения, которые… – Он перевел взгляд с собеседника на черного пса, лежащего на коврике. – Но это полный абсурд!

Собака поднялась, шерсть на ее загривке встала дыбом. В головах обоих мужчин прозвучала мысль: «Я должен буду вас убить. Вы это понимаете?»

Профессор остолбенело замолчал с широко открытым ртом.

Мартин Уэндл покачал головой. В первый раз Дрейстайн осознал бесконечную красоту и мудрость грустного, некрасивого лица, похожего на лицо Линкольна.