Искра жизни - Ремарк Эрих Мария. Страница 24

— Дай мне листок, — сказал Пятьсот девятый Лебенталю.

Тот исполнил просьбу. Пятьсот девятый сложил листок и положил под рубашку. Он ощущал листок собственной кожей. Потом он сделал затяжку.

— Вот, передай сигарету дальше.

— Есть здесь курящие? — спросил тот, кто дал спички.

— Ваша очередь тоже подойдет. Каждому по затяжке.

— Я не хочу курить, — простонал Аммерс. — Хочу сахара.

Пятьсот девятый вернулся ползком на свою кровать. Ему помогали Бергер и Лебенталь.

— Бергер, — прошептал он чуточку спустя. — Теперь ты в это веришь?

— Да.

— В то, что город бомбили, это все так?

— Да.

— А ты тоже, Лео?

— Да.

— Мы выберемся отсюда — мы должны…

— Все это мы обсудим завтра, — сказал Бергер. — А теперь спи.

У Пятьсот девятого кружилась голова. Он считал, что это от затяжки сигаретой. Маленькая красная точка света, прикрытая ладонью, бродила по бараку.

— Вот, — сказал Бергер. — Выпейте еще сахарной водички.

Пятьсот девятый выпил.

— Берегите остальные кусочки, — прошептал он. — Не кладите в воду. На них можно выменять еду. Настоящая пища важнее.

— Еще есть сигареты, — прохрипел кто-то. — Раздайте их всем.

— Здесь ничего больше не осталось, — ответил Бергер.

— Не может быть! У вас еще есть. Выкладывайте!

— То, что принесли, предназначается для обоих из бункера.

— Ерунда! Это для всех. Давай сюда!

— Будь осторожен, Бергер, — прошептал Пятьсот девятый. — Возьми дубинку. Сигареты надо выменять на еду. И ты, Лео, будь осторожен!

— Я и так начеку.

Было слышно, как ветераны собираются в одну группу. Люди на ощупь пробирались сквозь темноту, падали, ругались, дрались и кричали. Другие, лежавшие на нарах, тоже начали кряхтеть и шуметь.

— Эсэсовцы идут, — крикнул Бергер. Мелькание, ползание, тычки, стоны — потом все стихло.

— Эта затея с курением была ненужной, — сказал Лебенталь.

— Ты прав. Остальные сигареты спрятали?

— Уже давно.

— Надо было и первую приберечь. Но когда такое случается…

Пятьсот девятый вдруг почувствовал себя вконец измученным.

— Бухер, — спросил он еще. — Ты тоже слышал?

— Да…

Пятьсот девятый ощутил, как едва заметное головокружение переходит в сильное. «Форсировали Рейн, — подумал он и почувствовал дым сигареты в легких. Он вспомнил, что недавно уже было такое ощущение. — Только когда все это было? Дым, мучительный и неотступный. Нойбауэр? Да. Дым его сигары, в то время как я лежал на мокром полу. Казалось, это уже давно прошло». Только на мгновение его пронизал страх и растворился.

И тут наплыл другой дым, дым города, дым Рейна. И тогда ему вдруг пригрезилось, что лежит он на объятом туманом лугу, который куда-то все наклоняется и наклоняется, и вот все стало ровным и пологим, и он впервые без страха погрузился в темноту.

VIII

Сортир был заполнен скелетами до отказа. Из длинной очереди кричали, чтобы они управлялись побыстрее. Часть ожидающих лежала на земле, извиваясь в судорогах. Другие сидели на корточках в страхе близ стен и испражнялись, когда становилось уже невмоготу терпеть. Один человек выпрямился во весь рост, как аист, задрал ногу и, опершись одной рукой о стену барака, с раскрытым ртом смотрел куда-то вдаль. Он стоял в этой позе некоторое время и вдруг замертво упал. Такое порой случалось: скелеты, которым едва хватало силы, чтобы ползать, неожиданно мучительно распрямлялись; простояв какое-то время с угасающим взором, они валились как подкошенные, словно их последним желанием перед смертью было еще раз выпрямиться во весь рост, как нормальным людям.

Лебенталь осторожно переступил через мертвый скелет и направился к сортиру. Сразу же послышалось возбужденное шипение. Стоявшие вокруг подумали, что он норовит пролезть вне очереди. Его оттащили назад и стали бить тощими кулачками. При этом никто не рисковал выйти из очереди, ведь потом уже никто не пустил бы обратно. Скелеты повалили его и стали топтать ногами, но больно не было, ведь для этого требовалась физическая сила.

Лебенталь встал. Он не хотел обманывать. Он разыскивал Бетке из транспортного отряда. Ему сказали, что Бетке должен быть здесь. Некоторое время он еще подождал на достаточном удалении от переругавшейся очереди.

Дело в том, что Бетке был клиентом в связи с коронкой Ломана. Но он не явился. Лебенталь не мог понять и то, какие у Бетке могли быть дела в этом вшивом сортире. Правда, и здесь чем-нибудь торговали, однако такой бонза, как Бетке, мог прокручивать подобные дела в иных условиях.

В конце концов Лебенталю надоело ждать, и он направился к помывочному бараку. Это было небольшое строение, примыкавшее к сортиру, с длинными цементными корытами, над которыми были установлены водопроводные трубы с маленькими отверстиями. Там толпились группы заключенных. В основном чтобы напиться или взять с собой воды в жестяных банках. Здесь всегда не хватало воды, чтобы по-настоящему помыться, а кто в надежде на это раздевался, всегда боялся, как бы не стащили вещи.

В помывочном помещении уже разместился более серьезный черный рынок. В сортире шли в ход хлебные крошки, отбросы и сигаретные окурки. А здесь обосновались мелкие предприниматели, люди из трудового лагеря.

Лебенталь с трудом протиснулся вперед.

— Что у тебя? — спросил его кто-то.

Лео окинул человека беглым взглядом. Это был оборванный заключенный с одним глазом.

— Ничего.

— У меня есть морковь.

— Неинтересно. — В помывочном помещении Лебенталь вдруг оказался более решительным, чем в двадцать втором бараке.

— Дурак.

— Сам такой.

Лебенталь знал некоторых торговцев. Он обязательно поторговался бы за морковки, если бы не сговорился сегодня с Бетке. Еще ему предложили кислую капусту, кость и несколько картофелин по спекулятивным ценам. Но он отказался и прошел дальше. В дальнем углу барака он заметил парня с женскими чертами лица, который был явно не отсюда. Он что-то жадно ел из консервной банки, причем Лебенталь сразу отметил, что ел он не пустой суп, а еще что-то жевал. Рядом с ним стоял упитанный заключенный примерно сорока лет, который тоже не вписывался в эту атмосферу. Он, несомненно, принадлежал к лагерной аристократии. Его лысый жирный череп блестел, а рука медленно скользила по спине парня. Парень не был, как все, подстрижен наголо, а был хорошо причесан, с пробором. Короче, производил ухоженное впечатление.

Лебенталь обернулся. Разочарованный, он уже хотел было вернуться к торговавшему морковкой, но вдруг увидел Бетке, который целеустремленно направлялся в тот самый угол, где стоял парень. Лебенталь оказался у него на пути. Бетке оттолкнул его и закричал парню:

— Значит, здесь ты прячешься, Людвиг! Проститутка ты эдакая! Все же я застукал тебя здесь!

Уставившись на него, парень часто икал, ничего не мог возразить.

— Да еще с этим чертовым лысым поваром, — добавил язвительно Бетке.

Повар не обращал внимания на Бетке.

— Ешь, мой мальчик, — сказал он лениво Людвигу. — А если не наешься, дам тебе еще.

Бетке покраснел. Он ударил кулаком по консервной банке. Ее содержимое угодило Людвигу прямо в лицо. Кусочек картошки упал на пол. На него кинулись два скелета. Отталкивая друг друга, они пытались завладеть этим кусочком. Бетке оттолкнул их в сторону.

— То, что ты получаешь, тебе мало? — спросил он.

Людвиг обеими руками крепко прижимал банку к груди. Он пугливо скривил лицо и перевел взгляд с Бетке на лысого.

— Видимо, да, — ответил повар за него Бетке. — Не обращай внимания, — сказал он парню. — Ешь себе спокойно, а если не хватит, дам еще. Бутузить я тебя не стану.

У Бетке был такой вид, будто он вот-вот накинется на лысого, но он не посмел. Так как не знал, какой тот пользуется поддержкой. В лагере это было чрезвычайно важно. Если лысый опирается на полную поддержку дежурного по кухне из числа заключенных, драка могла обойтись Бетке дорого. У кухни были блестящие связи. Кроме того, все знали, что кухня занималась спекуляцией вместе с лагерным старостой и другими эсэсовцами. Таких интриг в лагере было хоть отбавляй. Бетке запросто мог потерять свое место и, не прояви осторожность, снова стать простым заключенным. Тогда конец прибыльным делам во время поездок на вокзал и на склад.