Искра жизни - Ремарк Эрих Мария. Страница 43

Бергер делал вид, будто старается погрузить трупы на носилки. Обычно его не использовали на такой работе; для этого он был слишком слаб. Но когда узники, которых прогнали, поднялись наверх, бригадир наорал на всех, требуя, чтобы они тоже участвовали; это было проще всего — изображать, будто выполняешь приказ.

Одним из двух трупов на носилках была женщина с распущенными волосами, другим — мужчина, который, казалось, состоял весь из грязного воска. Бергер приподнял плечи женщины и просунул под них ее волосы, чтобы при введении в раскаленную печь они не вспыхнули, не взметнулись и не обожгли руки ему и другим. Удивительно, что волосы не обрезали; раньше это регулярно делалось, потому что волосы собирали. Наверное, решили, что нет смысла, ведь в лагере было всего несколько женщин.

— Готово, — сказал он другим.

Они открыли дверцы печи. Пахнуло жаром. Одним рывком они задвинули плоские железные носилки в огонь.

— Дверцы закрыть! — крикнул кто-то. — Закрыть дверцы!

Двое узников закрыли тяжелые дверцы, но одна створка все же; снова раскрылась (сбоку застрял узкий кусочек кости), и Бергер увидел, как вздыбился, словно проснувшись, труп женщины. На какой-то миг от вспыхнувших волос засветилась вся ее голова, как дикий бледно-желтый венец.

— Что это было? — спросил испуганно один из узников. До сих пор он занимался только тем, что раздевал трупы. — Она еще была жива?

— Да нет. Это от печного жара, — прохрипел Бергер. — Горячим воздухом ей выжгло шею.

Казалось, что выгорели даже глаза, но они все еще вращаются.

— Иногда трупы там вальсируют, — заметил проходивший мимо крепыш из крематорской команды. — А что вы, собственно, делаете здесь наверху, вы — подвальные призраки?

— Нас наверх послали. Человек рассмеялся.

— Зачем это? Чтобы тоже попасть в печь?

— Внизу сплошь новички, — заметил Бергер. Человек перестал смеяться.

— Что? Новички? Зачем это?

— Я не знаю. Шестеро на новенького.

Человек уставился на Бергера. Его глаза засветились яркой белизной на черном лице.

— Этого не может быть! Мы всего лишь два месяца здесь. Вам еще рано нас менять. Так нельзя! Это на самом деле так?

— Да. Они сами это сказали.

— Выясни! Ты можешь это точно выяснить?

— Я попробую, — сказал Бергер. — У тебя не найдется куска хлеба? Или чего-нибудь поесть? Я тебе все расскажу.

Человек достал из кармана кусок хлеба и разломил его на две части. Меньшую он отдал Бергеру.

— Вот, держи. Только выясни. Нам это важно знать!

— Да. — Бергер отошел назад.

Кто-то хлопнул его сзади по плечу. Это был «зеленый» дежурный, который привел в крематорий Моссе, Бреде и еще четверых.

— Это ты зубной клепальщик?

— Да.

— Еще один зуб надо вытянуть. Там внизу. Спустись вниз.

Дежурный был очень бледен. Весь в поту, он прислонился к стене. Бергер посмотрел на человека, который дал ему хлеба, и прищурил глаз. Человек проводил его к выходу.

— Все выяснилось, — сказал Бергер. — Они пришли не на смену. Они уже мертвые. Мне надо вниз.

— Это точно?

— Да. Иначе бы меня не позвали вниз.

— Слава Богу. — Человек облегченно вздохнул. — Верни мне хлеб, — проговорил он тогда.

— Нет. — Бергер сунул руку в карман и крепко вцепился в кусок хлеба.

— Дурак! Я просто хочу дать тебе за это больший кусок. Оно стоит того.

Они обменялись кусками, и Бергер вернулся в подвал. Штейнбреннер и Вебер ушли. Остались только Шульте и Дрейер. На четырех крючьях в стене висели четверо. Одним из них был Моссе, которого повесили прямо в очках. Бреде и последний из шестерки уже лежали на полу.

— Разберись вон с тем, — равнодушно проговорил Шульте. — У него спереди золотая коронка.

Бергер попробовал приподнять человека. Но у него ничего не вышло. Помог Дрейер. Человек повалился, как набитая опилками кукла.

— Этот, что ли? — спросил Шульте.

— Так точно.

У покойника была золотая коронка на клыке. Бергер вырвал его и положил в ящичек. Дрейер сделал запись и книге учета.

— Еще у кого-нибудь из них что-нибудь есть? — спросил Шульте.

Бергер проверил обоих покойников, лежавших на полу. Дежурный посветил фонариком.

— У них ничего нет. У одного цементная пломба и из амальгамы серебра.

— Это нам не надо. А у тех, которые еще висят? Бергер тщетно пытался приподнять Моссе.

— Оставь это, — нетерпеливо заметил Шульте. — Лучше видно, когда они висят.

Бергер оттянул в сторону распухший язык в широко раскрытом рту. Выпученный глаз за очковым стеклом словно уперся в него. Из-за сильной линзы глаз казался еще крупнее и искаженнее. Веко над другой, пустой глазницей было полуоткрыто. Глазная жидкость вытекла. От этого щека была влажной. Дежурный стоял сбоку рядом с Бергером, а Шульте прямо у него за спиной. Бергер чувствовал, как Шульте дышал ему в затылок. Пахло мятными таблетками.

— Нет ничего, — проговорил Шульте. — Следующий.

Со следующим было проще, у него отсутствовали передние зубы. Ему их выбили. Бергер снова почувствовал, как Шульте стал дышать ему в затылок. Дыхание ревностного нациста, ревностно исполнявшего свой долг, самозабвенно искавшего золотые пломбы, бесстрастно воспринимавшего обвинения из только что загубленных уст. Бергер вдруг почувствовал, что он просто не сможет больше выдержать это порывистое мальчишеское дыхание. «Словно ищет птичьи яйца в гнезде», — подумал он.

— Ладно, нет ничего, — произнес разочарованно Шульте. Он взял один из списков, ящичек с золотом и показал на шестерых, уже мертвых.

— Доставить их наверх, помещение хорошенько вычистить.

С высоко поднятой головой и юношеским задором на лице он вышел из комнаты. Бергер начал раздевать Бреде. Ему не требовалось посторонней помощи. Эти покойники еще не успели окоченеть. На Бреде были сетчатая майка и гражданские штаны в паре с кожаной курткой. Дрейер закурил сигарету. Он знал, что Шульте больше не вернется.

— Он забыл очки, — сказал Бергер.

— Что?

Бергер показал на Моссе. Подошел Дрейер. Бергер снял очки с лица мертвого. Штейнбреннер воспринял как шутку то, что Моссе повесили в очках.

— Одна линза целая, — сказал специально назначенный дежурный. — Но что толку, если она одна. Разве что детям пригодится, как увеличительное стекло.

— Но оправа еще ничего. Дрейер снова наклонился вперед.

— Никель, — произнес он с отвращением. — Дешевый никель.

— Нет, — возразил Бергер. — Белое золото.

— Что?

— Белое золото.

Специально назначенный дежурный взял очки в руки.

— Говоришь, белое золото? Это точно?

— Абсолютно. Оправа грязная. Если помыть ее с мылом, сами убедитесь.

Дрейер прикинул на ладони, сколько могут весить очки Моссе.

— Значит, они что-то стоят.

— Да.

— Надо зарегистрировать.

— Списков нет, — заметил Бергер, окинув взглядом дежурного. — Их забрал с собой шарфюрер Шульте.

— Не играет роли. Можно за ним сходить.

— Пожалуйста, — сказал Бергер и снова посмотрел на Дрейера. — Шарфюрер Шульте не обратил внимания на очки. Или решил, что они ничего не стоят. Может, я заблуждаюсь; наверно, это действительно никель.

Дрейер поднял глаза.

— Можно считать, что их выбросили. В кучу с бесполезными вещами. Подумаешь, разбитые никелевые очки.

Дрейер положил оправу на стол.

— Вначале разберемся-ка с этим.

— Один я с этим не справлюсь. Трупы очень тяжелые.

— Тогда возьми на подмогу троих сверху.

Бергер ушел и вернулся с тремя узниками. Они сняли Моссе с виселицы. Со свистом вышел из легких накопившийся воздух, когда развязалась петля вокруг шеи. Крючья в стене были закреплены достаточно высоко, чтобы повешенные больше не касались ногами пола. Таким образом, процесс умерщвления длился значительно дольше. При нормальной виселице шея обычно переламывалась, проскальзывая на веревке вниз. Тысячелетний рейх внес в это свои коррективы. Повешение было рассчитано на медленное удушение. Цель заключалась не только в том, чтобы убить, но убить медленно и очень мучительно. Одним из первых культурных достижений нового правительства была отмена гильотины и возвращение к практике использования топора-тесака.