Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария. Страница 3

– Сколько времени вы уже находитесь в Австрии?

– Три месяца.

– Почему вы не отметились в полиции?

– Меня тогда сразу бы выслали.

– Так, так. – Обер-комиссар похлопал ладонью по ручке кресла. – Откуда вам это так хорошо известно?

Керн не сказал, что когда он и его родители в первый раз перешли австрийскую границу, они сразу заявили об этом в полицию. Их вытолкнули через границу в тот же день. Когда они вернулись снова, они уже больше об этом не заявляли.

– А что, разве это не правда? – спросил он.

– Здесь не вы спрашиваете! Здесь вы обязаны только отвечать, – грубо сказал писарь.

– Где сейчас ваши родители? – спросил обер-комиссар.

– Мать – в Венгрии. Она получила там вид на жительство, так как она венгерка. Мой отец был арестован и выслан, когда меня не было в отеле. И я не знаю, где он находится.

– Кто вы по специальности?

– Я был студентом.

– На что вы жили?

– У меня есть немного денег.

– Сколько?

– С собой у меня двенадцать шиллингов. Остальные лежат у знакомых.

У Керна не было денег, кроме этих двенадцати шиллингов. Он заработал их торговлей мылом, духами и туалетной водой. Но если бы он сознался в этом, его бы наказали и за торговлю, которой он занимался, не имея на нее разрешения.

Обер-комиссар поднялся и зевнул.

– Ну, так… Больше нет никого?

– Внизу еще один, – ответил писарь.

– Наверное, та же картина. Много крику и мало толку. – Комиссар бросил косой взгляд на офицера. – Это все люди, которые нелегально въехали в страну. На коммунистических заговорщиков не похожи, правда? Кто донес?

– Кто-то, у кого такая же каморка. Только с клопами, – сказал писарь. – По всей вероятности, из зависти.

Обер-комиссар засмеялся. Затем он заметил, что Керн все еще находится в комнате.

– Уведите его вниз! Вы, конечно, знаете, что вас ожидает: четырнадцать суток ареста, а затем высылка. – Он зевнул еще раз. – Ну, я пойду, съем гуляш и выпью кружку пива.

Керна привели в клетушку, где кроме него сидели пять заключенных, в том числе и поляк. Через четверть часа привели и Штайнера. Он присел рядом с Керном.

– Первый раз под арестом, мальчик?

Керн кивнул.

– Ну и как? Чувствуешь себя убийцей, правда?

Керн скривил губы.

– Приблизительно. Но я как раз такой и представлял себе тюрьму.

– Это еще не тюрьма, – наставительно произнес Штайнер. – Это просто арест. Тюрьма придет позже.

– Ты уже был в ней?

– Да. Первый раз ты примешь это близко к сердцу. Потом – нет. Особенно зимой. Во всяком случае, будешь спокоен на время. Человек без паспорта – это все равно, что труп в отпуске. Остается один выход – покончить с собой.

– Ну, а с паспортом? Имея паспорт, ты все равно нигде за границей не получишь работу.

– Конечно, нет. Но у тебя будет право подыхать с голоду спокойно, а не в постоянной тревоге. А это уже что-то.

Керн уставился глазами в одну точку.

Штайнер похлопал его по плечу.

– Выше голову, мальчик. Все-таки тебе повезло: ты живешь в двадцатом веке – веке культуры, прогресса и человечности.

– А здесь, собственно, дадут что-нибудь поесть? – спросил маленький лысый человек, сидевший в углу на нарах, – Хотя бы кофе?

– Вы только позвоните кельнеру, – ответил Штайнер. – Он принесет меню. Здесь имеется четыре меню для выбора. И, конечно, икра.

– Здесь едят отшень плохо, – сказал поляк.

– А, да это наш Иисус Христос! – Штайнер с интересом посмотрел на него.

– Ты что, профессиональный узник?

– Отшень плохо, – повторил поляк. – И так мало…

– О боже! – произнес лысый из угла, – А у меня в чемодане жареная курочка. Когда они отпустят нас отсюда?

– Через четырнадцать дней, – ответил Штайнер. – Это обычное наказание для эмигрантов, не имеющих документов. Правда, Иисус Христос? Ты же это знаешь!

– Да, четырнадцать, – подтвердил поляк, – или больше. Есть… очень плохо. Очень мало. Жидкий суп.

– Черт возьми! За это время моя курочка протухнет. – Лысый застонал. – Мой первый цыпленочек за два года. Скопил, собирая грош за грошем. А сегодня в обед собирался его съесть.

– Подождите с причитаниями до вечера, – сказал Штайнер. – А вечером можете считать, что вы его уже съели, и вам станет легче.

– Что? Что за чепуху вы несете? – Человек возбужденно уставился на Штайнера. – Вы считаете, что это то же самое, болван? Даже если я его и не ел? Кроме того, я бы оставил себе на завтрак кусочек задней части.

– Тогда подождите до завтрашнего полдня.

– Я бы совсем не горевал, – заявил поляк. – Никогда не ем цыплят.

– А чего тебе горевать. У тебя же в чемодане нет жареного цыпленка! – набросился на него человек из угла.

– Даже если б у меня и был! Я их никогда не ем. Не выношу цыплят. Меня воротит от них! – Поляка охватило веселье – он достал расческу и начал расчесывать свою бородку. – Для меня бы этот цыпленок ничего не значил.

– О боже, это же никому не интересно! – сердито закричал лысый.

– Даже если бы цыпленок был здесь, я бы не стал его есть, – победно заявил поляк.

– О боже! Вы слышали что-либо подобное! – Обладатель курочки в отчаянии закрыл лицо руками.

– К жареным курочкам он равнодушен, – сказал Штайнер. – Наш Иисус Христос совершенно неуязвим. Диоген note 1 двадцатого века!

– Ну, а что вы скажете насчет отварной?

– Тоже не ем, – уверенно ответил поляк.

– А фаршированной?

– Вообще никаких! – Поляк сиял.

– Я сойду с ума! – завыл измученный обладатель цыпленка.

Штайнер обернулся.

– А яйца? Иисус Христос, куриные яйца?

Улыбка исчезла.

– Яички, да! Яички с удовольствием! – На его лице с общипанной бородкой замерцало голодное выражение. – С большим удовольствием!

– Слава богу! Наконец-то, брешь в совершенстве!

– Яички очень люблю, – уверял поляк. – Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук; шесть штук – всмятку, остальные – жареные. С жареным картофелем и салом.

– Я не могу больше этого слушать! Прибейте его к кресту, этого прожорливого Христа! – заорал обладатель цыпленка.

– Господа, – раздался приятный бас с русским акцентом. – Зачем так волноваться из-за недостижимого. У меня с собой есть бутылка водки. Хотите попробовать? Водка согревает сердце и улучшает настроение.

Русский откупорил бутылку, сделал пару глотков и передал ее Штайнеру. Тот немного отпил и передал дальше. Керн покачал головой.

– Пей, мальчик, – сказал Штайнер. – Стоит выпить. Должен научиться и этому.

– Водка – очень хорошо, – подтвердил поляк.

Керн сделал глоток и передал бутылку поляку, который привычным движением поднес ее ко рту.

– Он ее всю вылакает, этот любитель яиц, – зарычал обладатель курочки и вырвал у поляка бутылку. – Тут немного осталось, – с сожалением сказал он русскому, после того как немного выпил.

Тот махнул рукой.

– Ничего. Самое позднее – сегодня вечером я уже выйду отсюда.

– Вы уверены в этом? – спросил Штайнер.

Русский сделал небольшой поклон.

– К сожалению, но почти уверен. У меня, как у русского имеется нансеновский паспорт note 2.

– Нансеновский паспорт, – повторил поляк с уважением. – Ну, тогда вы, конечно, относитесь к аристократам среди людей без отечества.

– Я очень сожалею, что вы не находитесь в таком же положении, – вежливо ответил русский.

– У вас было преимущество, – заметил Штайнер. – Вы были первыми. На вас смотрели с большим состраданием. Нам тоже сочувствуют, но мало. Нас жалеют, но мы для всех обуза, и наше присутствие нежелательно.

Русский пожал плечами. Затем он подал бутылку последнему, кто находился в комнате и до сих пор сидел молча.

– Пожалуйста, выпейте и вы глоток.

– Спасибо, – сказал человек, делая отрицательный жест. – Я не принадлежу к людям вашей категории.