Возвращение - Ремарк Эрих Мария. Страница 24

Одним движением Фердинанд поворачивается. Зеелиг отскакивает. Козоле следует за ним.

– Послушай-ка, помнишь Шредера? – рычит он. – Шредера, Шредера! Знакомо тебе это имя, собака? Вот тебе за Шредера! Привет из братской могилы!

Он ударяет Зеелига. Тот шатается, но удерживается на ногах и, прыгнув за стойку, хватает деревянный молоток. Он бьет им Козоле по плечу и в лицо. Козоле до того свирепеет, что не уклоняется от ударов. Схватив Зеелига за шиворот, он так ударяет его головой о стойку, что кругом только звенит, и открывает все краны до одного.

– На, жри, ромовая бочка! Подавись, захлебнись в своем пьяном болоте.

Пиво течет Зеелигу за ворот, льется за рубашку, в штаны, которые вскоре вздуваются, как воздушный шар. Зеелиг вопит от ярости, – такое пиво теперь трудно раздобыть. Он хватает стакан и ударяет им Козоле снизу в подбородок.

– Неверный ход, – заявляет Вилли. Он стоит у дверей и с интересом следит за дракой. – Надо бы ударить его головой, а потом стукнуть под коленки.

Никто из нас не вмешивается. Это дело одного Козоле. Даже если бы его избили до полусмерти, нам нельзя было бы прийти ему на помощь. Мы здесь только для того, чтобы удержать тех, кому вздумалось бы стать на сторону Зеелига. Но желающих нет, ибо Тьяден в двух словах растолковал, в чем дело.

Лицо Фердинанда в крови, он звереет и быстро расправляется с Зеелигом. Ударом в грудь сшибает его с ног, перекатывается через него и, исступленно наслаждаясь своей мыслью, стукает его головой о пол.

После этого мы уходим. Лина, бледная как полотно, стоит возле своего хрипящего хозяина.

– Лучше всего немедленно отправить его в больницу, – советует Вилли на прощание. – Недели две-три, и все будет в порядке. Здоров, не рассыплется!

На улице Козоле облегченно вздыхает и улыбается как дитя, – наконец-то Шредер отомщен!

– Вот это хорошо, – говорит он, обтирая с лица кровь и пожимая всем нам руки. – Ну, а теперь живо к жене: она еще подумает, что я ввязался в настоящую драку.

У рынка мы прощаемся. Юпп и Валентин отправляются в казарму. Сапоги их гулко стучат по залитой лунным светом мостовой.

– Я бы с удовольствием пошел с ними, – говорит вдруг Альберт.

– Понимаю тебя, – говорит Вилли; он, вероятно, не забыл еще истории с петухом. – Люди здесь стали какие-то мелочные, правда?

Я киваю.

– А нам, вероятно, скоро опять на школьную скамью, – говорю я.

Мы останавливаемся и гогочем. Тьяден прямо держится за бока. С хохотом убегает за Валентином и Юппом.

Вилли почесывает затылок:

– Думаете, нам там обрадуются? Сладить с нами теперь не так-то легко…

– Конечно, в качестве героев да где-то там, подальше, мы были им много милей, – говорит Карл.

– Мне страшно любопытно, во что выльется эта комедия, – говорит Вилли.

– Такие, как мы теперь… Огонь и воду прошли…

Он приподнимает ногу: раздается оглушительный треск.

– Газы на тридцать с половиной километров, – устанавливает он с удовлетворением.

При расформировании роты оружие нам оставили. Приказано сдать его по месту жительства. И вот мы явились в казарму сдавать наши винтовки. Одновременно мы получаем расчет: по пятьдесят марок увольнительных и по пятнадцати суточных на человека. Кроме того, нам должны выдать шинель, пару обуви, белье, гимнастерку и брюки.

Получать барахло надо под самой крышей. Взбираемся. Каптенармус небрежным жестом предлагает нам:

– Выбирайте!

Быстро обойдя помещение, Вилли бегло оглядывает развешанную одежду.

– Послушай-ка, – говорит он каптенармусу отеческим тоном, – очки втирать ты можешь новобранцам. Барахло это времен Ноева ковчега. Покажи-ка что-нибудь поновей!

– Нет у меня, – огрызается интендантский холуй.

– Так, – говорит Вилли, не спуская с него глаз, и медленно вытаскивает из кармана алюминиевый портсигар. – Куришь?

Каптенармус трясет плешивой головой.

– Может, жуешь? – Вилли опускает руку в карман куртки.

– Нет.

– Ну, ладно. Но водку-то ты хлещешь? – Вилли ощупывает на своей груди некое возвышение. Он все предусмотрел.

– Тоже нет! – флегматично тянет интендантская крыса.

– Тогда мне ничего другого не остается, как дать тебе разок-другой в морду, – дружелюбно заявляет Вилли. – Имей в виду, что без новенького обмундирования мы отсюда не выйдем.

К счастью, появляется Юпп. Как солдатский депутат, он теперь большая шишка. Юпп подмигивает каптенармусу:

– Это земляки, Генрих. Свои ребята; одно слово: пехтура. Покажи-ка им салон!

Каптенармус повеселел:

– Чего ж вы сразу не сказали?

Идем за ним в другое помещение. Там развешаны по стенам новые мундиры, шинели. Живо сбросив с себя изношенное тряпье, надеваем все новое. Вилли заявляет, что ему необходимы две шинели, потому что солдатчина довела его до малокровия. Каптенармус колеблется, но Юпп берет его под руку и, отведя в сторонку, заводит разговор о суммах, отпускаемых на довольствие. Каптенармус успокаивается. Сквозь пальцы смотрит он на Вилли и Тьядена, значительно пополневших.

– Ну, ладно, – ворчит он. – Мне-то что? Некоторые и совсем не берут обмундирования: у них монеты сколько хочешь. Главное, чтобы у меня по ведомости все сходилось.

Мы расписываемся в получении вещей сполна.

– Ты, кажется, что-то говорил про курево? – обращается каптер к Вилли.

Вилли, оторопев, вытаскивает портсигар.

– И про жевательный табак? – продолжает тот.

Вилли лезет в карман куртки.

– Но водку-то ты ведь не пьешь? – осведомляется он.

– Отчего же? Пью, – невозмутимо отвечает каптенармус. – Мне даже врачи прописали. Я, видишь ли, тоже страдаю малокровием. Ты бутылочку-то свою оставь.

– Одну минутку… сейчас. – Вилли делает здоровенный глоток, чтобы спасти хоть что-нибудь. Затем вручает изумленной интендантской блохе бутылку, которая только что была непочатой. Теперь в ней осталось меньше половины.

Юпп провожает нас до ворот казармы.

– А знаете, ребята, кто сейчас здесь? – спрашивает он. – Макс Вайль! В совете солдатских депутатов!

– Самое подходящее для него дело, – говорит Козоле. – Теплое здесь у вас местечко, а?