Гонец из Пизы - Веллер Михаил Иосифович. Страница 70
Сюжет с Зюгановым сменился председателем Центробанка, который стал излагать конструкцию очередного парашюта для мягкой посадки снижающегося рубля на очередной уровень стабилизации, уверяя, что это уже твердый грунт, и апеллируя к поддакиваниям сидящего, как оказалось, рядом генерала авиации из Центра управления космическими полетами.
Но сказанного вождем коммунистов было вполне достаточно: все испытующе посмотрели друг другу в глаза и повалили на палубу смотреть, где у них на мачте красный флаг.
На палубе уже совершал быстрые танцевальные па Ольховский, маша пистолетом так, как если бы это была ручка теннисной ракетки, а мяч был посылаем в гафель грот-мечты, где выше досягаемости руки действительно болтался красный флаг, хотя и очень небольшой.
– Что! это! такое! я! спрашиваю! – выкрикивал он при каждом замахе, другой рукой ловя спрыгивающую фуражку. – Кто! посмел! кто! приказал! убью! суку!
Из него полетела пена.
– Доктор!! – грянул Колчак. – Вестовой! Спирта командиру! И валерьянки! Укол! В изолятор – купировать нервный срыв! – Он подхватил Ольховского подмышки, сдал набежавшему Оленеву, мягко отнял пистолет: – Петр Ильич, пойдемте… сейчас сниму и подлеца уничтожу.
– Уничтожить!
Ольховского увели.
– Старшину сигнальщиков ко мне, – приказал в тишине Колчак и с удивительно звучным, плотным металлическим щелканьем передернул затвор пистолета.
Хотя сигнальщики и считаются на военных кораблях людьми безмозглыми, которые из всех полезных органов пользуются только глазами, старшина явил достаточно соображения, чтобы не быть обнаруженным нигде в пределах крейсера. Что тоже объяснимо, потому что прятаться человека, как даже самое низкоорганизованное живое существо, гонит не разум, а инстинкт, инстинкт же старшине подсказывал, что мало ему не обломится. Одновременно почел за благо раствориться вахтенный, потому что, по совести, отвечать-то следовало ему.
– Снять, – ткнул Колчак пистолетом в боцмана.
Коротенький Кондрат дисциплинированно подпрыгнул, не достал, огляделся, по принципу длины выбрал Сидоровича и дал ему в ухо. Сидорович сделал прыжок, но не вбок, как можно было ожидать в согласии с законами механики, а вертикально вверх, как взлетающая кошка, ухватил флаг за свисающий угол и сдернул, свободной рукой успев поймать летящие отдельно очки.
– Откуда красный флаг на гафеле?
– Это, вроде, не флаг, – ответил Сидорович.
– То есть?…
– Это, вроде, трусы.
– Что?…
– Точно трусы. Спортивные.
– Чьи?
Трусы подняли, растянули. В начинающихся сумерках прочли вытравленное ляписным карандашом изнутри под резинкой:
– Прин-сип… Это Грунины трусы, товарищ капитан первого ранга.
– Баталер!!! Откуда у матроса красные трусы!!! Может, еще кружевное белье у кого-то есть?! Сюда этого мудака!
Груню извлекли из слесарки, где он отрабатывал наряд, подтачивая соединительные кольца для подключения забортных водяных шлангов.
– У нас возникла мысль в воскресенье сыграть с местным населением в футбол, – пояснил он. – Я и постирал.
– А почему вывесил на гафеле?… идиот! идиот!
– В машине товарищ капитан-лейтенант запретил. А тут ветерок. А боцман сказал, чтоб я не вздумал нигде на леерах и надстройках сушить. А про гафель ничего не сказал.
Кондрат взвыл.
– Господи, – воззвал Колчак. – Не за то прости, что не верую, а за то, что не утопил давно эту суку. Рви!!!
Груня посмотрел на него с мучительным недоумением. Затем возникло впечатление, что в голове у него что-то переключилось, взгляд и весь облик сделался затравленным и готовным, даже казалось, что он опустился на четвереньки, чтобы придать себе еще более виноватое собачье выражение. Он вцепился в злосчастные трусы, дернул, наступил ногой и рванул – раздалось слабое подобие выстрела, ткань треснула и разошлась.
– Топи!
Два влажных комочка улетели за борт.
– Боцман!
– Есть.
– Двадцать линьков! По ягодицам! Об-на-женным! Только не на палубе. Сейчас!
– Есть.
– Полудюймовым шкертом. С узлом!…
Разрешив таким образом конфликт ко всеобщему облегчению, он вынул обойму и выбросил патрон из патронника: покатившийся по палубе патрон мгновенно поймали, подали, стали улыбаться.
– Прошу запомнить всех, и в первую очередь – уважаемого председателя революционного военного комитета, какового сейчас не шлепнул только по своей офицерской выдержке.
– Так точно, – сказал Шурка, взвешивая, не пора ли распустить эту вредную для здоровья своего председателя организацию. Все равно – уже дошли…
– Отправлять командира в сумасшедший дом никому из вас, сволочей, я не позволю. А он был сейчас к тому близок. Если же еще раз повторится нечто подобное – реввоенсовет ликвидирую. Можете понимать это как хотите. А узнаю, что у кого есть красные трусы – лично отконвоирую вообще без трусов в гей-клуб, такой в Москве есть, и прослежу, чтоб использовали без вазелина. Вопросы?! Разойдись!!
– 6 —
В двадцать один час все собрались перед телевизором. Ждали своего сообщения. Прошли события в Чечне и на Балканах, прения по бюджету в Думе, сообщение пресс-секретаря о здоровье президента, полноценно работающего с документами в Барвихе, наводнение в Китае – после чего пошли реклама и футбол.
Напряжение сменилось недоумением. Злой Ольховский начал дозваниваться на телевидение, и сумел даже прорваться в редакцию новостей, где никто ничего не знал. Позвали кого-то компетентного.
– Представьтесь, пожалуйста, – предложил вежливый казенный голос.
– Аврора! Слышали?
После недолгого молчания голос с почтительным придыханием осведомился:
– Простите, пожалуйста, вы – Яков Беме?
– Что еще за бе-ме!? Какой Яков! – взорвался Ольховский. – Тыкову дали тыблоко!
– Что? Кому дали? Вы можете повторить?
– Вам был передан пакет с сургучными печатями с крейсера Аврора. Вы его получили?
– Сюжет о прибытии крейсера прошел в утренних новостях. А какой у вас вопрос?
– Такой, что Аврора готовится произвести выстрел по городу!
– Успокойтесь, пожалуйста. По какому городу?
Ольховский зашипел и плюнул кипятком, как чайник.
– Я – командир крейсера Аврора капитан первого ранга Ольховский!
– Так бы сразу и говорили, – разочарованно сказал голос. – Вероятно, вам нужна передача Армейский магазин?
В брюхо тебе магазин, – бросил в сторону Ольховский.
– Я передал в вашу редакцию сведения о выстреле Авроры, – как можно вразумительнее объяснил он.
– Так. И что вы теперь хотите? Узнать их судьбу? А какие сведения?
– О выстреле!
В трубке заиграла музыка, и женский голос крикнул на нерве: Саша, еще раз будет такая подлянка со строкой – вылетишь на хуй с работы!
– Если вы не смените тон – я брошу трубку, – отреагировал голос. – Во-первых: откуда у вас такие сведения?
– Ну и хрен с вами!! – Ольховский шарахнул телефон и высунул голову в иллюминатор – охладиться. – Только пусть потом интервью не просят… во репортеры, понимаешь!…
Он неприятно задумался о переоценке роли своей личности в истории и прибег к знакомству – набрал записанные телефоны княжны Сорбье, энтэвэшницы. Все-таки этот канал считается наиболее оперативным и интеллигентным.
Рабочий телефон, понятно, не отвечал, а домашний интимно прокурлыкал: Здравствуйте! Я сейчас в гостях, или в ванной, или гуляю с собакой. Оставьте сообщение после сигнала, целую.
– Поцелуй себя в жопу, – грубо сказал Ольховский.
Ну суки. В этом городе не захочешь – да выстрелишь.
– 7 —
Ближе к полуночи на набережных стало наблюдаться какое-то не совсем обычное для города движение. Прохожие и легковые автомобили исчезли совершенно, проносились редкие дребезжащие грузовики, набитые плохо различимыми в свете фонарей людьми, иногда где-то что-то хлопало. Явно в городе что-то готовилось и назревало. Со стороны Полянки донесся звук, похожий на дробный строевой шаг. Кажется, Аврора явилась как нельзя кстати. Впрочем, уже много лет Москва жила с непрекращающимся ощущением того, что завтра что-то будет.