Похороны викинга - Рен Персиваль. Страница 58
Похороны викинга
Я наклонился над Майклом. Его глаза снова были закрыты. Может быть, он последним движением спас мою жизнь и умер.
Я был совершенно спокоен. Я ничего не ощущал, потому что слишком много вынес за последнее время и потерял ощущение реальности.
Майкл открыл глаза.
– Молодчага, – прошептал он. – Письма взял?
Я сказал ему, что сам отнесу эти письма, что мы были единственными, оставшимися в живых, что скоро придет подкрепление и мы получим награду.
– За то, что убили Лежона? – улыбнулся он. – Слушай, Джонни, мое дело кончено… Потерял слишком много крови… Слушай, я никогда в жизни ничего не крал. Так и скажи Дигу и отнеси письмо тете Патрисии… Не жди подкрепления… Тело Лежона… Они тебя расстреляют. Добудь верблюда и беги сегодня же ночью. Если не удастся, скажи, что Лежона убил я. Во всяком случае я помогал…
Я не помню, что ответил.
– Нет, слушай… письма… Одно из них оставь на мне… лучше всего в моей руке… Признание… Делай все основательно… Тебе и Дигби незачем продолжать игру… Необходимо, чтобы признание было опубликовано, иначе все пропало…
– Тебе не в чем признаваться, Майк, – сказал я. – Подожди минутку, я принесу тебе глоток бренди.
Он слабо сжал мою руку:
– Ты осел, Джонни… Признание очень важная вещь. Если ты не исполнишь всего, что тебе говорю, я сделаюсь привидением и буду устраивать тебе всякие неприятности… Кусать за ноги и стонать в потемках… Не уходи. Обещай. Слушай, Джонни, я слепну… Джон! Джон, где ты?.. Обещай… Признание… Джон…
Через две минуты после того, как он схватил Лежона за ногу и этим спас мою жизнь, он умер. Я не умею плакать – я не плакал с тех пор, как был ребенком.
Я взглянул на револьвер, все еще зажатый в руке Лежона. Это было сильным искушением, но я вовремя вспомнил, что обязан выполнить поручение Майкла.
Я не мог изменить ему мертвому так же, как не мог бы изменить ему живому. Прежде всего надо сделать то, что он сказал. А если туареги атакуют крепость, то я с револьвером Лежона сумею убить пятерых, раньше, чем они меня прикончат… Я стал собирать письма. Одно из них было адресовано леди Брендон. Она должна получить это письмо во что бы то ни стало. Второе было адресовано Клодии. Потом было письмо Дигби и мне. Последнее, адресованное директору Скотленд-Ярда, было разорвано, конверт лежал на земле, а письмо было зажато в левой руке Лежона. Это, вероятно, и было знаменитое признание бедняги Майкла в том, чего он никогда не совершал. Мне очень хотелось его уничтожить, но я вспомнил, как, умирая, он добивался того, чтобы оно было опубликовано.
Что ж, пусть оно останется в руке Лежона. Оно станет известным на весь мир, это письмо, найденное в руке убитого коменданта осажденного форта… Я поднял пакет, который Лежон уронил, когда я его ударил, и вместе с тремя письмами положил его в карман. Потом я открыл письмо, адресованное мне. Вот что писал Майкл:
«Дорогой Джон.
Все письма, которые ты получишь вместе с этим, ты должен немедленно отправить в Брендон-Аббас. Если не сможешь отвезти их лично, отошли по почте. Письмо, адресованное тете Патрисии, разрешает тайну «Голубой Воды». Она сможет его опубликовать или нет, как она захочет… Во всяком случае, если она и будет его публиковать, то лишь впоследствии, например, после смерти дяди Гектора. Пока что прими все меры к тому, чтобы письмо, адресованное директору Скотленд-Ярда, дошло по назначению, оно содержит именно то, ради чего мы все бежали. Его цель – отвлечь подозрение от невинных (в том числе и от твоей Изабель, не забывай этого, Джонни).
Мы все трое приняли на себя вину, и, конечно, если бы ты или Диг погибли бы первыми, то вы также постарались бы сделать все для того, чтобы оба других брата могли вернуться домой. Итак, прошу тебя немедленно отправить письма. Я написал совершенно такое же письмо Дигби, и я уверен, что вы оба сделаете все, что можете, для выполнения моих желаний. Пожалуйста, не воображай, что стыдно клеветать на мертвых. Надо думать не о мертвых, а о живых. Уверяю тебя, что мне больше всего хочется, что бы все это дело было благополучно ликвидировано. А иначе ликвидировать его не было возможности.
Действуй, щенок. Я знаю, что ты сделаешь все, что надо.
Ты испортил мои планы своим идиотским донкихотством, когда убежал из дому, теперь ты обязан исполнить мое завещание.
Прощай, Молодчага. Встретимся где-нибудь в другом месте.
Я опустил письмо и взглянул на его лицо. Оно было спокойно… Я закрыл ему глаза и сложил его руки на груди.
Неужели я смогу допустить, чтобы весь мир считал Майкла вором? Я снова взглянул на его лицо. Нет, я не смогу ослушаться его приказа, не выполнить его последней просьбы. Эта просьба не была сделана под влиянием настроения. Письмо было задумано и написано задолго до его гибели. Он знал, чего хотел.
Что сделал бы Дигби на моем месте? Уничтожил бы он бумагу, зажатую в руке Лежона, или нет? Нет, он не смог бы ослушаться Майкла. А следовательно, он осудил бы меня, если бы я не оставил письма в руке Лежона.
А что если туареги снова нападут до прибытия подкрепления? Это автоматически разрешило бы вопрос. Они просто-напросто разграбили бы весь форт, а потом сожгли бы его… На одну минуту мне захотелось, чтобы туареги это сделали, но тут же я понял, что это желание было трусостью. Я был обязан… обязан… тут я заметил, что качаюсь сидя, и чуть не упал на спину. Меня вдруг охватила страшная усталость. Эта усталость была единственным ощущением, которое у меня осталось. Я видел слишком много, я сделал слишком много, я ощущал слишком много за последние часы, и теперь у меня не могло быть другого чувства, кроме этой усталости. Мне казалось, я сейчас умру.
Я напряг последние силы, чтобы взять себя в руки и вдруг упал и уснул. Я проснулся на рассвете следующего дня. Я долго смотрел, ничего не понимая, на странное и страшное зрелище залитой кровью и засыпанной медными гильзами крыши. Мертвецы стояли в амбразурах, огромное тело Лежона лежало рядом со мной со штыком в груди. По другую сторону от меня улыбалось спокойное лицо Майкла.
– Пора уходить, Майк, – сказал я вслух. – Надо отвезти твои письма и пакет тете Патрисии и рассказать всем о твоей героической смерти.
Я встал на колени и поцеловал его впервые со времен нашего детства.
Тут я вдруг вспомнил о туарегах. От них не осталось и следа. На песке вокруг форта не осталось ни убитых, ни раненых – ни кого. Едва ли было бы полезно для планов Майкла, чтобы я погиб, захваченный туарегами. Однако смерть была не менее обеспечена в случае, если Лежона нашли бы с моим штыком в груди. Мне пришло в голову, что я мог бы заменить мой штык штыком другого солдата и обвинить его в убийстве. Мне вовсе не хотелось этого делать, да и рассказ мой не был бы слишком убедителен, потому что не было никого, кто мог бы его подтвердить. Конечно, я мог сделать вид, будто я был героем всей этой обороны и сам установил все трупы, в том числе и труп убийцы Лежона. Впрочем, я не задумывался над этим всерьез.
Нет. Для того чтобы не погибнуть, мне нужно было избегать и туарегов, и французов из Токоту. Если бы мне удалось их избежать, то пришлось бы идти через всю пустыню и в пустыне также стараться никого не встретить. Конечно, я мог погибнуть от жажды, голода и изнурения. Но приходилось рисковать.
Единственное, что я мог сделать, это набрать пищи и воды, взять запасные сапоги и много патронов. Я встал на ноги и с трудом спустился по лестнице. Войдя в кухню, я зажег керосинку. Пока закипал кофе, наполнил мою флягу и три больших винных бутылки водой. Потом взял свой ранец и набил его хлебом, бутылкой с кофе и бутылками с водой. Мне показалось, что лучше всего было бы набрать столько груза, сколько мы обычно носили в походах. Это было привычной тяжестью, а по мере того как мои силы будут убывать, тяжесть груза будет уменьшаться за счет выпитого и съеденного. Больше делать было нечего. Но как бы мне хотелось иметь верблюда! Мне пришло в голову, что если подкрепление не придет в течение всего дня, то мне, может быть, лучше выйти ночью и попытаться украсть верблюда у туарегов.