Тезей - Проталин Валентин. Страница 21

Это относилось к Афине с Артемидой.

И никому не приходило в голову специально пригласить и иных божественных коллег. В частности, Эриду, что в последствии сильно сказалось и на самих совещавшихся сейчас бессмертных, и на героях.

И тут Гермес, словно проснувшись, спросил Зевса:

- Кого прогонять-то?

Всецарь непонимающе уставился на него.

- Ну, там, в Афинах, - объяснил Гермес, - там, где рассеивать-то надо. Кого от кого отделять-то?

- А, - отмахнулся могущественной божественной дланью всецарь, - любую половину.

Рожденному пустоты заполнять

Тем, что тебя поставит над тобою...

Ты волен это объяснять судьбою,

А можешь и никак не объяснять.

Известное не трудно приподнять.

А там что манит, снова беспокоя?

Живешь и все: занятие такое,

В суть не вдаваясь, проще перенять?

Взрослеем мы, а жизнь - всегда дитя.

Вне разума... Сердясь или грустя,

Имей в виду и это... Даже в гриме

Мы - на подмостках изначальных сил.

Ты прав, раз в мир брожение вносил

Пусть даже обольщеньями своими.

А через несколько дней в афинскую гавань Фалеры вошел финикийский корабль, "Амурру". Надписи такой на нем не имелось. Тогда как-то не принято было это. На человеке же не пишут его имени. И никаких официальных бумажек о том, что такого-то называют так-то, никому еще тогда не выдавали. Поскольку всякий в те времена находился на виду у всех. И понимал это, и себя самим собой чувствовал. Нам ведь только еще недавно казалось, будто, как его, слово забыл... Ах, да, прогресс... Будто двинулся прогресс некогда навстречу человеку. Тому, кто еще не родился. Впрочем, подобная мысль приходила в голову и некоторым древним мудрецам, которые стихийно, то есть, куда более сердцем, чем мы, приспосабливались к миру, чуяли, что воспринимаешь его лучше всего диалектически. И если есть у нас с ними какие-то общие заблуждения, то одно из них - про прогресс, направленный на человека . Который еще не родился... Пожалуй, нельзя совсем отказываться от понимания поступательного движения истории, открывающегося нам в опыте. И впрямь двинулся этот, называемый прогрессом, вроде, по означенному адресу, но таким каким-то окольным путем, так как-то навыворот, что всякий раз ему заблудиться недолго. И опыт, оглянешься, все идиотский какой-то. Дурацкий опыт. И не к человеку двигались, а каждый раз, по-разному, - от него. Тут уж и спорить не о чем. Только на бумажки всех успели записать. Всех ли?

В те же времена не надо было выдавать человеку бумажку с его уважаемым именем. В те времена всякого человека, да и другое многое, просто так помнили. И на кораблях ничего не писали. Рассмеялись бы, предложи кто такое. Может, и на коровах имена писать? Имелись ведь имена и у скотины. И клеймить еще не начали животных. По крайней мере, в Древней Греции. Если раба какого-нибудь... Да, клеймили. А корову... Любой хозяин разглядит, если какая из коров не вернулась с пастбища. Тогда люди были как-то более глазасты. И более ушасты тоже.

И афиняне просто знали: "Арго" есть "Арго", а "Амурру", получается, есть "Амурру". И еще получалось, что приплывший корабль прямо к ним и направлялся. Поскольку в переводе "Амурру" означает "Запад". А афиняне, да и все греки, по отношению к финикиянам жили на западе.

...Финикийский "Амурру" возвращался домой из далекой Иберии, которая прячется за этрусским сапогом, где владелец судна наторговал олова, необходимого для изготовления особой дешевой бронзы. За тем, что дешевле, и на край света сплаваешь. Однако, то ли местные прибрежные племена олова недостаточно припасли, то ли спугнули финикиянина разбойники, но всего своего товара на этот металл он не обменял. У него оставалось еще много мелкой посуды из непрозрачного стекла, которое научились изготовлять только на его родине, и шерстяных тканей особенных, лилово-красных и лилово-синих. Такой способ окраски придумали в Финикии, используя морских моллюсков. Из подобных моллюсков и другие умели добывать красители, но только красные. Финикийские же цвета, тона и оттенки у других, в частности, греков, не получались. Новые виды краски были очень удачными, однако, не годились для перевозки. Тогда изворотливые финикияне наладили ввоз к себе дешевой, некрашенной шерсти с востока. А сами ткани только окрашивали. И потом меняли на зерно, металл и керамику. Обменянное тоже пускали в обмен. На том и зарабатывали.

Владелец "Амурру" сначала намеревался сбыть остатки товара где-нибудь по дороге на островах. А то и на самом Крите. Однако в какой-то момент так его заморочили, верно, боги, что потянуло его на сладкое. Просто мочи нет, как потянуло. И захотелось ему аттического меду, прямо со знаменитой горы Гиммет. И свернул он к Афинам. Благо там, рядом с Гимметом, и серебряные рудники имелись.

Как только стало известно, что финикийский корабль "Амурру" вошел в фалерн-скую гавань, Герофила засобиралась в дорогу. В мегароне Тезея появился Мусей. Остальные уже были на месте: и сам молодой царь, и Поликарп с Лаодикой. Все, кто находился здесь в первый вечер пребывания великой пророчицы в Афинах. Внезапность расставания обостряла печаль и так сопутствующую разлукам. Эти сблизившиеся люди то принимались горячо обсуждать что-то, то затихали, вобщем-то и не стремясь скрыть это всепронизывающее чувство. Чувство печали, в которой пряталось предчувствие будущего.

Герофила принялась рассказывать об Азии, неведомой для многих тогдашних греков, расположенной за морем, на востоке, неразумно гигантской, уходящей в фантастически неизмеримые дали и пропадающей в них. Конечно, речь зашла и о финикиянах, благо на их корабле покинет Аттику Герофила. Посмеиваясь, рассказывала она, как эти оборотистые торговцы скупают девственную шерсть у скотоводов в азиатской глубинке и в ближней Азии, и на Крите. И о том, что окрашенные ткани продают втридорога.

- Красильни и у нас есть, - вспомнил Тезей, как мальчишкой плавал с дедом на Эгину и видел там собранных в одном месте рабов, как раз занимающихся окраской материй.

- Если нашего грека расшевелить, --охотно подхватил слова Тезея Мусей, - за него трех финикиян выменять можно будет.

- Не очень-то, - усомнилась Герофила, - финикияне мастера и из денег деньги делать. Там не только отдельные хозяева в долг деньги под проценты дают, но и целые общины.

Такого представить себе в мегароне афинского царя не могли и очень таким делам удивились.

Герофила принялась описывать и Вавилон, где воины не расходятся по домам и обедают вместе со своим царем, где круг делят на триста шестьдесят частей. Увлекшись, вспомнила о Египте, его гигантских пирамидах, построенных очень давно, об ученых жрецах, хранящих массу необычайных тайн о земле и небесных светилах, рассказала о прозрачном стеклышке, которое, если его к чему-то приблизить, увеличивает всякую вещь во много раз, о серой маленькой стрелке, всегда показывающей в сторону большой северной звезды.

Больше всех, слушая, волновался Поликарп. Это было очень заметно, и Тезей с улыбкой объяснил:

- Наш Поликарпик иногда скажет такое хорошее и умное, что сам себе не верит... И считает, что об этом он уже от кого-то слышал, но позабыл от кого. Он потому-то и дом оставил, чтобы узнать, откуда к нему приходят мысли. Сейчас, наверное, думает - от египтян или от вавилонян.

Герофила продолжала рассказывать:

- И в Азии есть свои пророчества... Вот одно из них: южный ветер одолеет северный, и придут люди с востока, и повернется страна, как гончарный круг, и смятение будет повсюду...

- Так туда же сейчас надо ехать! - воскликнул Поликарп. - Ведь можно опоздать.

- Вот и поплывем вместе, - предложила Герофила.

Поликарп засмущался и притих.

- Не могу, - вздохнул он, помолчав, - я нужен Тезею. Как же с народовластием...

- Что ты, Поликарпик, - мягко остановил его Тезей, - плыви, милый. Мы тут без тебя управимся, не думай.

И сказал так еще потому, что всегда внутренне был настроен никому не причинять неудобств. Ему самому это мешало в первую очередь.