Тезей - Проталин Валентин. Страница 27

- Ничего в голову не лезет, - отмахнулся Мусей.

- Ничего?.. Все возникло из ничего, - призадумался вдруг Пилий.

- Что возникло? - не понял Мусей.

- Все, - повторил Пилий, - все вокруг... Вообще - мир наш.

- Не из ничего, я полагаю, а от начала, - поправил приятеля Мусей.

Теперь беседа завязалась и двинулась сама собой.

- Хорошо сказано, - обрадовался Пилий.

- Толку-то, - не разделил его радости Мусей.

- Твоя правда, толку не много,- согласился Пилий, нисколько не огорчившись. - И все-таки мы находим удовольствие в подобных беседах. Наслаждение даже.

- Наслаждение, наслаждение, - вздохнул Мусей, - я бы предпочел наслаждению безумие.

- Наслаждение - прекраснейшее из безумий, - отпарировал Пилий.

- Это оттого, что мы себя не слышим, когда болтаем о вечном, проворчал Мусей.

Пилий рассмеялся, долго хихикал.

- Лира тоже слушать себя не умеет.

- Чего ты все радуешься, - удивился Мусей, - тебя ничем не проймешь.

- Почему? Проймешь..., - не согласился Пилий. - Только философа надо действительно хорошенько хватать за уши: убеди и уведи.

- Настоящая мудрость в дома только природе, и она сама у себя учится, вздохнул Мусей.

- Точно, - согласился Пилий, - природа умеет учиться сама у себя.

- Идеи вечны и чужды страданию, - заявил Мусей. - А, значит, чужды и нам с тобой: люди только и знают, что страдают, - добавил он.

- Не вполне, - возразил Пилий, - как бы живые существа выжили, как жили бы, если бы не были приспособлены к идеям.

Мусей на это не ответил, поскольку в голову ему пришла совсем иная мысль.

- Мы с тобой говорим так, словно что-то ищем, словно стараемся что-то вспомнить.

- Надо полагать, мы - наследники золотого века, - по-своему подхватил мысль Мусея Пилий, - мы его остатки, хотя и не помним об этом.

- Герофилу бы сюда, - заметил Мусей, как бы признавая тем самым правоту Пилия.

- И Поликарпика, - обернулся к ним Тезей.

Так Мусей с Пилием и ехали, не замечая дороги, в беседе. Развеять, может быть, и не очень развеяли своих спутников, но все их внимательно слушали. Не только Тезей.

Наконец, будто показались строения Стирий.

- Вот тебе, Пилий, и философия, - оживился Мусей, - видишь: стены города - логика, и внутри - разум...

- Какие же это стены? -Возразил оказавшийся более зорким Пилий, - это же отряд воинов. Нас ждут.

Афиняне замедлили движение, в два ряда группируясь за спиной Тезея, и, перестроившись, остановились. От отряда стирийцев отделился всадник с копьем, подпрыгивающий в седле и с темным, непомерно большим щитом.

- Я еду один, - тоном приказа предупредил своих Тезей.

Он не взял из колесницы ни копья, ни щита и поскакал навстречу стирийцу. Однако Мусей и Пилий не послушались и устремились за молодым царем. Их кони, чувствуя своих хозяев, держались сзади и ступали неслышно.

Всадники съехались и остановились.

- Я Петиой, сын Орнея, - назвался стириец, хотя и Мусей, и Пилий его знали, - я приехал по поручению моего отца.

Конь Петиоя развернулся к афинянам боком, и из-за щита, большого, почти в человеческий рост, с медными бляхами на воловьей коже и с медным же ободом по краям, видна была только голова сына Орнея.

- В урочищах великой Артемиды гостей приветствуют оружием, - улыбнулся Тезей.

- Нам не очень нравится то, что вы везете с собой, - без улыбки, высокомерно объявил Петиой, - и вы - не неведомые гости, которых сначала угощают, а потом расспрашивают... Однако не беспокойся, хозяин Афин. Орней приказал встретить вас миром... Пока миром, - видимо от себя присовокупил он. - Столы наши ждут вас.

- Ты забыл добавить "и царь Аттики", - поправил стирийца Тезей. Столы, разумеется, хорошо, - продолжал он, - но к чему оружие?

- Надо же вам знать, что оно у нас в хорошем состоянии, что за ним отлично ухаживают, - усмехнулся Петиой. - Так мы ждем вас.

Он тронул узду и поскакал обратно.

Развернулся и Тезей, натолкнувшись прямо на Мусея.

- Я сказал, что еду один! - недовольно воскликнул он.

- Я так увлекся беседой с Пилием, что не слышал, - объяснил Мусей.

- А ты? - молодой царь повернулся к Пилию.

- Я же его собеседник, - развел руками Пилий.

- Мы оба так увлеклись беседой, что не расслышали, - уточнил Мусей.

Пока Тезей с философами возвращался к своему отряду, Петиой тоже успел доскакать до своих, и получилось так, что, когда отряд афинян тронулся с места, воины на подходе к Стириям уже расступились, освобождая им дорогу.

Пир в честь не очень желанных гостей устроили в стирийском мегароне Петиоя. Так что до Браврона афиняне немного не доехали. Сюда же к сыну прибыл и Орней. И расположился на хозяйском месте, усадив по обе стороны от себя Тезея и Петиоя. Начали пиршество, как заведено, с возлияний, посвященных Зевсу Олимпийскому, Артемиде и героям. Однако ни праздничности, ни веселья, сопутствующих обычно застольям, не ощущалось. Напряженность сковывала и гостей, и хозяев. Когда, по традиции, надо было поднять чаши за героев, Орней счел необходимым провозгласить здравицу сам.. Не без труда поднявшись, он сказал негромко, но со значением:

- Совершая возлияния героям, восславим наших великих предков и прародителей, которые славными трудами своими установили порядок на наших землях и завещали нам беречь его. Их устами говорили боги и боги же руководили их подвигами.

Было ясно, куда клонит Орней. И Пилий, видя, что Тезей молчит, исполнив вместе со всеми возлияние в честь героев, опустошил и свою чашу, а оторвавшись от нее и хохотнув, добавил с интонациями Орнея:

- А что, если мы теперь сами становимся прародителями кое-чего нового. Воспряньте, друзья, мы родоначальники.

- Например? - любезно, как хозяин гостя, спросил Пилия Орней.

- Свободного человека, - игриво начал перечислять Пилий, загибая пальцы, - народовластия, равенства людей - чем бы они ни занимались.

- Ты шутишь, - улыбнулся Орней.

- И да, и нет, - ответил Пилий.

Такое начало беседы невольно расставило все по местам. Незачем было теперь для соблюдения закона гостеприимства давать пиру развертываться, как ни в чем не бывало, откладывая главный разговор на конец.

- А как же сильный защитит слабого, если все разбредутся, куда каждому захочется? - поинтересовался Орней.

- Сильный идет и слабого за собой ведет, - мгновенно откликнулся и Мусей.

- А что, не самая плохая мысль, - рассудил Орней.

- Я бы сказал иначе, - вступил наконец в беседу Тезей, - ум - твой вожатый.

- Ум... - повторил Орней. - У нас все на своих местах, как и во времена предков наших. Каждого видно, кто он, кто таков. Не вышло бы разброда умов. Государства погибают, когда не могут отличить хороших людей от плохих.

- В нашем государстве законы будут работать на всех, одинаково для каждого, - сказал Тезей.

- Ваш молодой закон противу древнего обычая, что паутина. Если в нее попадет человек маленький, закон выдержит, если же большой и сильный, то разорвет паутину и вырвется, - стоял на своем Орней.

- И не надо нам новых законов, - поддержал отца Петиой.

- Разумеется, - перешел в наступление Тезей, поскольку теперь ему надо было отвечать не старику Орнею, а Петиою, - самые безопасные корабли это корабли, вытащенные на берег.

- Вот и плавайте, а мы на бережку посидим, - пришел на подмогу Петиою кто-то из стирийцев.

- Для козла лоза съедобна, для меня же виноград, - насмешливо вставил Пилий.

- У винограда тоже разные гроздья, - строго возразил старый Орней, но и не возвышая голоса, чтобы снять накал страстей, - гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения похмельем.

Однако страсти уже повыскочили изо всех углов.

- В Афинах ходить по улицам нельзя, - горячился Петиой, - только отовсюду и слышишь: кто купит уксуса, кто купит уксуса, покупайте пирожки, покупайте, покупайте, покупайте... Хоть уши затыкай. У нас, если у соседа кончился уксус, с ним другой сосед поделится. Как можно осуждать ложь, а в лавках лгать всем в глаза.